Любовь по обмену - Елена Сокол
– А он?
Джастин уперся локтями в колени и принялся массировать виски.
– Он взбесился. Устроил все так, чтобы меня выгнали из футбольной команды, и поставил ультиматум. Мне казалось, что отец перебесится и все встанет на свои места, но вышло по-другому. Когда я отказался возвращаться, он был вне себя. Сутки молчал, а затем взял мои документы и оформил в программу по обмену вместо сестры. Хотел проучить, сказал, что я не проживу без его денег, что никуда не пробьюсь.
– И вот ты здесь… – сглатываю я.
– Да, – кивает Джастин, оглядывая округу через ветви яблони. – Мне стыдно, но я подчинился. Испугался его. И теперь… просто запутался. Ненавижу себя.
– За что?
Мне приятно все это слышать хотя бы потому, что русские мужчины, в отличие от американцев, обычно не признаются так легко в своих слабостях и неудачах, а этот парень пересиливает себя и делится самыми тяжелыми переживаниями со мной.
– За то, что я так долго сопротивлялся ему, чтобы потом… просто сдаться. За то, что хочу обратно, но не знаю зачем. Просить у него прощения? Никогда. Вернуться в бейсбол? Не хочу. Попытаться вернуться в «soccer»? Да он ведь заплатил, чтобы меня вышвырнули оттуда! Я даже сам не знаю, что мне делать, если вернусь! Я просто… в ловушке. Понимаешь? В ловушке!
Набираюсь смелости и кладу свою ладонь на его предплечье. Мышцы у него под футболкой твердые, будто камень. На секунду у меня перехватывает дыхание.
– Ты просто запутался, Джастин. Чувствуешь, что нужно что-то делать, но не знаешь, что именно. Позволь тебе помочь?
Опускаю руку.
– Вроде того. Запутался. – Он поворачивается и смотрит на меня недоверчиво, настороженно.
– Я могла бы сказать, что в нашей стране у тебя больше шансов добиться чего-то, но это не так. Здесь тоже все решают деньги. Мальчишки идут заниматься в футбольную секцию на равных условиях, но в итоге, спустя несколько лет, играют именно те, чьи родители готовы платить за это тренеру. Заплатил – играешь, нет – сидишь на скамье запасных. Исключения есть, но и они закономерны: если видно, что парень экстраординарный, новый Месси или что-то вроде того, он играет в команде, но только потому, что в нем видят потенциал и надеются продать потом подороже. От этого футбол в стране не развивается.
Он смотрит на меня, открыв рот. Я виновато улыбаюсь.
– А что, если ты примешь эти полгода просто как… перерыв? – продолжаю, вздохнув. – Понимаю, что для спортсменов это подобно смерти, но мы могли бы что-нибудь придумать… У нас в группе есть парень, отец которого может устроить тебя в местную команду, чтобы тренироваться вместе с футболистами. Ты поживешь, подумаешь о своей жизни… Вдруг тебе здесь понравится? Я могла бы помочь освоиться…
Джастин обхватывает голову руками и выдыхает так шумно, что мне становится неловко. Все, о чем я сейчас ему толкую, действительно звучит как бред.
Молчим. Я не готова настаивать, он продолжает все взвешивать. Мы оба понимаем, что это не самое лучшее решение для него, но все же решение. Пусть временное.
– Я никогда не выучу ваш язык, – говорит он наконец, со скрипом сжимая зубы.
А я почему-то ликую. Он ведь не сказал «нет»? Не сказал!
– Но ты ведь можешь попробовать…
Джастин хмурится, нервно чешет лоб, прячет руки в карманы штанов, затем достает их обратно и сильно хлопает себя по щекам. От резкого звука я вздрагиваю.
– Я не смогу. – Он истерически смеется. – Зачем мне все это? Боже, ну что за…
– Сможешь, – моя ладонь снова на его предплечье.
Не навязывайся. Не навязывайся. Перестань.
Американец замирает, уставившись на мои пальцы. Смущенно отдергиваю руку.
– Это сумасшествие… – шепчет он, облизывая разбитую губу и качая головой.
– У тебя получится, – настаиваю я, переводя взгляд на яблоню.
– Почему ты так думаешь?
– Ты упрямый, – улыбаюсь.
– Во что же я вляпался…
В неприятности. В Россию. В меня, в конце концов.
– Русский язык не такой уж сложный. – Вру, вру, вру, но пусть он узнает об этом позже, не сейчас.
– Не знаю, Зоуи…
Прокашливаюсь, выпрямляюсь и строго смотрю на него:
– Начнем, пожалуй, с самого главного.
Джастин обреченно выдыхает и жалобно ноет:
– И с чего?
– Зоя. Меня зовут Зо-я, – произношу делано-учительским тоном.
Ему нравится. В синих глазах пляшут хитрые чертики.
– Зо… у… я, – набирает в легкие больше воздуха, – Зо-я.
Облегченно выдыхаю.
– Прекрасно.
И по спине снова бегут мурашки.
Мы улыбаемся друг другу в вечерних сумерках почти как старые приятели, но в этот момент слева слышится отчетливый щелчок, и свет в комнате Джастина гаснет. Мы переглядываемся.
Мама иногда тоже бывает очень упрямой, и только что она снова выключила свет и закрыла окно в комнате Стёпы…
-4-
Джастин
– Черт! – ругаемся мы шепотом, синхронно и сразу на двух языках.
Я понимаю это по тому, как она вдруг смотрит на меня удивленно и ошарашенно, а затем пытается убрать улыбку, проступающую на лице.
– Одновременно, – говорит Зоя, поджимая губы, и вскакивает.
Уже достаточно темно, и мне не видно, покраснела ли она. Хотя и так знаю – конечно. Эта ее особенность – краснеть через каждые пять минут – ужасно милая и забавная, а еще почему-то не на шутку заводит меня.
– Blin! – выдает девчонка, прислонив ладони к стеклу.
Мне плевать, что окно снова закрылось. В душе я радуюсь, как мальчишка, потому что мы с ней теперь одни на этой крыше и никто не может мне помешать пялиться на развевающийся на ветру подол ее платья. Мне отчего-то плевать совершенно на все. На Фло с ее попытками всё «уладить», на отца, пытающегося доказать всему миру, что он самый крутой, на то, что мои мечты вдруг разбились в одночасье. Плевать на весь мир, который стал для меня невидимым, потому что я спятил.
Это совершенно очевидно – просто спятил. У меня нет ни прошлого, ни будущего. Стою на краю этой крыши, как на краю собственной жизни, и ныряю в неизвестность. Я только что сам согласился на это сумасшествие. На то, что никогда не планировал, и то, от чего готов был отмахиваться и руками, и ногами, и всем телом сразу.
Потому что она мне предложила, а я так засмотрелся на ее голубые глаза, что не смог отказаться. Все слушал, как она произносит мое имя – тихо, шепотом,
