Приснись - Юлия Александровна Лавряшина
Стряхивая пепел на разбитый асфальт, помнивший каблучки маминых туфель, я пытался понять, почему она ушла от моего симпатичного и доброго бати к такому убожеству, как Коновалов. Ну не мог отец быть плохим мужем, судя по тому, как он относится к Ольге… Совсем не такой уж неземной красавице, которая и моложе всего на два года, так что не за этим гонялся.
Тогда отец, конечно, еще не стал успешным человеком, ему повезло уже после их развода: бывший препод взял его в дело, и у них неожиданно получилось. Мне кажется, отец до сих пор не может поверить в то, что руководит пусть не самым большим, но весьма достойным бизнесом, даже ничего не украв…
Мама не дождалась этого момента? Но ведь и Коновалов не жировал. Что у него было, кроме этой двушки, оставшейся от родителей, угодивших в тот самый теракт в московском метро?
Нет, не верю я, что моя мама была стяжательницей… Или отец скрытым садистом… За двадцать с лишним лет, что я жил с ним, это уж как-нибудь да проявилось бы.
И потом, есть всякие детали, которые подсказывают, как он любил ее… Старые фотографии, где они гуляют в компании, и молоденький Оленин смотрит не в объектив, как остальные, а на нее, пугающе похожую на меня. Только глаза у мамы были темные, карие, мне достались папины.
Еще коробочка с потускневшим обручальным кольцом… Он хранит ее в ящике стола в своем офисе: на днях мне понадобилась одна папка, которую батя разрешил поискать у него, и я случайно наткнулся. Зачем беречь кольцо, если брак ничего для тебя не значил?
А недавно он заметил, что когда я волнуюсь, то начинаю слегка пришепетывать, в точности как мама. Помнит! Такие мелочи хранит в памяти… Из-за чего же они расстались? Как большинство — из-за ерунды, о чем потом тысячу раз пожалели? Или просто в один будничный день все прошло? И не хотелось больше ни смотреть, ни касаться…
Почему люди перестают любить друг друга? Как влюбляются, это более-менее понятно: химия, вспышка, щелчок божественных пальцев… Но что заставляет музыку затихнуть?
Мне снова увиделись пухлые Женины руки, как раз и рождающие такую музыку, от которой сердца начинают биться в ином ритме. С этими старичками, вообразившими, будто они танцуют, видно, как раз это и происходит, когда она играет на гитаре. Прекрасный самообман. Смешон он только со стороны, а тех, кто внутри фальшивой оболочки, наполняет счастьем.
Да она — волшебница!
По струнам ее пальцы порхают с такой легкостью, какой не ожидаешь в полном человеке. А что, если она вся — воздушный шарик? Вот почему в ней столько радости… Они ведь тоже круглые, но при этом невесомые, готовые взмыть к небу со скоростью, достойной птицы, и нестись над землей по невидимым волнам — вперед, к солнцу!
Э, что со мной? Этак я скоро заговорю стихами… Еще не хватало.
И я опять упустил, что все, связанное с Женей, происходит только во сне…
В последнем она потащилась в лес, узнав, что ее ученица никогда не ходила в поход. Девчонку зовут то ли Полина, то ли Алина… Нет, все же Полина. Этой бедолаге с длинным узким лицом, которое однажды станет лошадиным, никак не удавалось проникнуться туристской песней. Той самой, затасканной еще нашими отцами… Она бубнила ее так монотонно, что даже во сне меня тянуло зевнуть.
А Женя распиналась перед ней, нелепо размахивая толстыми руками:
— Представь! Летнее утро. Ты идешь по лесной тропинке, вокруг покачиваются папоротники, похожие на живые опахала… В сосновых кронах искрится солнечный свет… Над твоей головой звонко поют невидимые птицы… А тропинку то и дело перебегают бурундуки и белочки. Это царство покоя и прозрачных звуков. Как ты будешь петь об этом?
«А это красиво!» — подумал я, внезапно испытав сожаление: в лесу я не бывал… даже не знаю, сколько лет! А следом в душе поднялось почти забытое мною теплое чувство. Благодарности, что ли? Хотя не мне Женя так изысканно живописала летний пейзаж. Но я сейчас и сам взял бы гитару…
Только на Полину учительское красноречие не возымело никакого действия. Выслушала и забубнила снова. Я бы уже стукнул ее нотами по голове, честное слово! Но Женя только виновато поджала губы, точно ругала себя за то, что не сумела донести главного… И вид у нее стал до смешного несчастным!
Но мне почему-то захотелось докричаться до нее, утешить, что ли… Сказать, что тупого ребенка не вразумишь с первого раза. Хотя не мое это дело, и нечего лезть с банальными замечаниями. Толстуха наверняка работала учителем не первый год, сама все знала. Удивительно, что еще не утратила энтузиазма, пытается достучаться до своих идиотиков.
И тут Женя окончательно сразила меня, объявив:
— Полина, мы должны отправиться с тобой в поход!
Вот уж не думал, что у этого ослика Иа-Иа могут так вспыхнуть глаза. Быстро отставив гитару, девчонка вскочила и подпрыгнула на месте, как маленькая, хотя ей уже больше десяти, на мой взгляд. Или просто длинная такая?
— У меня больше нет уроков. Сейчас я созвонюсь с твоей мамой, отпрошу тебя, и мы сходим в бор. По дороге купим что-нибудь перекусить…
Полина еще раз подпрыгнула (этак она пол проломит!), потом напряглась:
— А домашка?
— Мы ненадолго, — успокоила Женя. — Но на всякий случай я напишу записку твоей учительнице, объясню, что ты задержалась по моей вине.
Вине! Блин, она всерьез?!
Почему в нашей школе не было ни одного педагога, готового отправиться с нами в лес? А лучше со мной одним… Нет, с отцом мы выбирались на природу, кажется, даже несколько раз, только ему приходилось много работать, чтобы построить свою маленькую империю. И чаще я сидел дома за компом, который сейчас просто не выношу — объелся в детстве.
— Я хочу пойти с вами, — произнес я во сне, надеясь, что Женя услышит меня. — Вот только фотик захвачу!
И проснулся.
Отчаяние.
* * *
Мне никак не удается понять, чем Макс занимается в своем суперсовременном, наверняка дорогущем офисе. Все, что касается его работы, расплывается, крошится на части, и я не могу собрать крупицы воедино. Напрашивается вывод, что работу свою он совсем не любит, хотя, кажется, выполняет добросовестно, по крайней мере, никто к нему не придирается. Только она не
