Словно ничего не случилось - Линда Сауле
На следующий день после нашей встречи я переменилась: другими глазами я смотрела на привычное окружение, и все, что я видела, становилось незначительным, будто я выросла в одну ночь, и вынужденная жизнь по прежним правилам теперь удручала меня. Душа, раскрывшаяся навстречу Дилану, требовала громких заявлений, мне хотелось кричать о своей любви на каждом углу, но в то же время не было ничего важнее тайны, которую я вознамерилась оберегать.
Одноклассники теперь казались мне тупыми и нескладными. Их торчащие уши, подростковые прыщи и глупые шутки раздражали меня. В них не было ничего достойного внимания, и я разглядывала их со злорадным удовлетворением: как хорошо, что меня ничего с ними не связывает. Мне было приятно думать, что в эту самую минуту мой возлюбленный спит в своей постели, в плену сновидений и неведении о тайной страсти, которой я, сидя на уроках, предавалась с мучительным наслаждением.
На первой же школьной перемене я все рассказала Фрейе. За ночь история нашего с Диланом знакомства обросла множеством воображаемых деталей и приобрела оттенок роковой встречи, неотделимый от моих ощущений. Я воображала, и прямо сказала о том, что наша встреча с Диланом была предрешена. Фрейя терпеливо и внимательно слушала меня и задавала короткие, подталкивающие вопросы, так необходимые любому влюбленному. «А какой у него голос?» – «Мы почти не разговаривали, но, кажется, хриплый». – «А как он одевается?» – «Как Бог», – отвечала я с мечтательной улыбкой.
Я вела себя так, словно наши отношения уже начались, хотя, конечно, у меня пока не было для этого достаточных оснований. Я планировала в скором времени воплотить мечту в реальность, но как же это сделать, если единственной связующей ниточкой между мной и Диланом был мой отец? Мне казалось, что если мы с Диланом так легко встретились в первый раз, то и следующая встреча, особенно после поцелуя, – это лишь вопрос времени. Но он не взял моего номера, и ни на следующий день, ни в последующие недели я его не видела. Его не было ни на площадке для тестов, ни на технических станциях. Я знала, что он водит черную «ямаху» – аутсайдер, так непохожий на пестрые байки других спортсменов. И мне приходилось бродить среди припаркованных мотоциклов, вновь и вновь испытывая разочарование. Дилан будто никогда и не существовал.
На небрежный вопрос: «Где тот парень, которому ты осматривал мотоцикл?» – отец пожал плечами. Дилан не принадлежал ни к одному из спортивных мотоклубов, он тренировался в одиночку, и тот единственный визит на техстанцию моего отца был случайностью. Это еще больше укрепило меня в решении, что наша встреча была судьбоносной, но теперь к этой мысли примешивался страх от того, что она, возможно, была последней. Остров Мэн, всегда казавшийся мне компактным и обозримым, вдруг разросся в моих глазах и превратился в объемную громадину с лабиринтом извилистых улиц, опасных обрывов и удаленных от цивилизации домов. Мне казалось, что жители острова сговорились против меня и делают все, чтобы не дать нам с Диланом встретиться.
Но судьба решила за меня. В замке Пил на острове Святого Патрика проходил ежегодный фестиваль, и мы с отцом отправились туда, чтобы послушать выступления местных музыкальных групп. Я ждала этой поездки, так как хотела хотя бы ненадолго отвлечься от навязчивых мыслей о Дилане, и многовековая крепость, открытая всем ветрам, идеально подходила для этой цели.
Дорога заняла больше времени, чем мы думали: многие жители и гости острова запланировали посещение фестиваля, и плотный поток машин превратил нашу, обычно получасовую, дорогу в монотонное двухчасовое путешествие. Когда мы наконец добрались до каменной дамбы, соединяющей острова, оказалось, что она запружена десятками автомобилей, которые вовсе не двигались. С тоской я глядела в окно на окружавшую нас воду, а впереди в нескольких десятках метров вовсю разгорался праздник. Тогда отец велел мне идти пешком, пока он ищет способ припарковать машину, и пообещал позже присоединиться ко мне.
Цветные лучи прожекторов разукрасили обычно хмурые и неприветливые очертания замка, раскинувшего древние владения среди зеленых холмов. Я шла среди сотен людей, собравшихся в этот вечер послушать музыку, и разглядывала потемневшие от времени стены, рассчитанные на длительную осаду, бойницы с осыпавшимися зубцами, местами накренившиеся и уже почти вросшие в землю осколки древних сооружений. В сумерках развалины напоминали готический пейзаж, сиреневое небо, всполохи прожекторов, башня из красного песчаника – мечта историка-медиевиста!
Феерия гулких гитарных рифов и басов эхом ударялась о камни крепости, разносилась далеко за ее пределы – хаотичный пульс музыки в разноголосом биении: два гитариста и один ударник священнодействовали на сцене. Слившись со своими инструментами в ритмике извлекаемых звуков, их тела служили дополнительным проводником, усиливали впечатление, производимое на толпу, и она кричала, разгоряченная ярким зрелищем и алкоголем, опьяненная, изголодавшаяся по праздникам.
Пару раз меня грубо толкнули, и я отошла к краю сцены, остановившись возле громыхающей колонки. Тут один из гитаристов, закончив соло, поднял голову. В эту секунду я узнала Дилана.
Темные волосы, спадавшие на лоб, изломанные напряжением губы, сильные пальцы, взбегающие по грифу гитары, ботинок в белесой пыли. Расстояние свернулось, бросив меня к его ногам, чтобы каждая деталь облика проявилась в терзающей сознание ясности. И в то же время я была невидимой: безликая толпа размыла мое лицо, сделав его неотличимым, превратив в одно из тысячи. Я замерла, не в силах сделать вдох, опустошенная разделявшим нас расстоянием, в бессильном смирении перед героем своих снов, глазами, по которым так истосковалась.
Завершив гитарное соло и будто не слыша криков и аплодисментов, Дилан пошел за сцену, а я бросилась в обход, чтобы поймать его на другой стороне, пока его не окружила толпа, пока он вновь не исчез в прибрежном тумане.
Он сидел на камне и курил. Я сказала: «Привет». Он ответил, что у меня красивое платье, но почему-то эти слова я ощутила физически: атласным шелестом они проникли через одежду, и кожа затрепетала, послушно отзываясь. «Будешь курить?» – Дилан протянул мне пачку сигарет, и я села рядом. «Чья это песня?» – спросила я. «Моя», – произнес он, нахмурившись. «Она мне понравилась».
Я не знала, что еще сказать ему, и просто ждала, пока дыхание выровняется, пока кровь вернется из груди в конечности и вновь согреет их.
Кажется, именно в эту минуту и появилась Фрейя. Она отделилась от толпы – в белом платье до пят, словно молодая невеста, протанцевавшая всю ночь, уставшая, но все еще прекрасная. Копна волос текла золотистой рекой, огибая округлые камни плеч, вырез платья украшал медальон на длинной цепочке, глаза лучились радостью. Фрейя подбежала ко мне, и мы обнялись. Но было что-то еще… Какое-то неуловимое изменение произошло в подруге, когда она посмотрела за мое плечо, туда, где сидел Дилан. Как будто близость сцены и вибрирующий музыкой воздух вдруг добавили что-то искусственное в ее добродушно-летний облик. Но все это было столь неуловимо, что я скорее ощутила, чем осознала это.
Странно, что я так хорошо запомнила те минуты… С болезненной точностью я могла бы описать каждый пульсирующий отблеск каждого мгновения. Вот появляется она, вот воздух становится теплей, вот он зреет, теснится и теснит, выдавливая каждого из нас троих и в то же время толкая друг к другу в напряженное пространство, в котором уместился и незнакомый
