Предлагаемые обстоятельства - Ирина Николаевна Полянская
— Игрушки принесу завтра, — довольный, сказал Юра. — И шампанское тоже.
На лице Гледис изобразилось замешательство. Какое-то чувство в ней с разбегу ударилось о другое; она покраснела.
— Юра, — произнесла она, — разве я тебе не говорила, нет?.. Ведь у нас принято встречать Новый год вместе. Я должна быть со своими однокурсниками.
Не будет преувеличением сказать, что Юра чуть не пошатнулся. И пролепетал первое, что пришло ему в голову:
— Ты с ума сошла.
Гледис испуганно зачастила:
— Но Юрочка, милый, у нас так принято, правда же... Это было бы с моей стороны предательством!
Юра отступил к стене, во все глаза глядя на нее и чего-то не понимая. Он прохрипел:
— А по отношению ко мне не предательство?
— Но мы с тобой отметим первого! — воскликнула Гледис, протягивая руки, чтобы обнять его.
Юра еще больше вжался в стену.
— Благодарю покорно. Обойдусь.
Он сжал зубы, какая-то сила возвращалась к нему — это было чувство собственного достоинства. Зато Гледис разом ослабла — это было ощущение вины. Она поняла, как сильно оскорбила его. Собственно, Гледис еще не знала, что можно было позволить себе с Юрой, а чего нельзя.
— Ладно, — сказала она, — никуда я не пойду. Я останусь с тобой.
— Мне жертвы не нужны, — сухо заметил Юра.
Весь новогодний вечер Гледис, бедная, из кожи вон лезла, чтобы загладить свой проступок. Юра уже простил ее, но был холоден. Во-первых, он понял, что только таким образом и можно держать Гледис в узде, а во-вторых, потому, что какой-то тяжелый осадок в его душе еще оставался. Памятливо оказалось его сердце. Гледис хлопотала вокруг него в пышном шелковом платье, в котором она репетировала Липочку, называла его «сударь», дурачилась, наряжая елку, но и ее что-то грызло, не давало покоя. Она вдруг поняла, что Юра как раз из тех людей, которые ничего не прощают, а только прячут свои обиды и складывают их в душе так бережно, как иной копит сокровища. Ее мучила мысль, что она унижается, стараясь заслужить его прощение, хотя, в сущности, в чем она была виновата?.. В конце концов, он настоял на своем. Значит, некоторые ее поступки и жертвы будут восприниматься им как что-то само собой разумеющееся, он даже не понимает, чего ей стоило сегодня позвонить старосте курса и сказать, что на встречу Нового года она не придет — они когда-то дали друг другу обещание все четыре года учебы быть вместе и чужих в свой круг не пускать, а она, которая особенно настаивала на этой клятве верности, уже ее и предала. Она почувствовала, что завоеванную Юрой территорию надо будет во что бы то ни стало освободить и что это вопрос не столько принципа, женского своеволия, сколько дело ее любви.
Гледис всячески пыталась разбудить в Юре интерес к своему делу и убедить его в его непустячности. Юра давно забросил университет, теперь его учеба держалась исключительно на уважении педагогов к его родителям, вечерами он сидел в вестибюле училища, ожидая Гледис, прислушиваясь к воплям, доносящимся из зала, где они репетировали, хотя это стоило ему сил. Он то и дело ловил на себе тот снисходительный взгляд со стороны студентов, каким военные обычно смотрят на штатского. Он старался не замечать показной блудливости, неряшливости и инфантильности отношений, царящих среди этих ребят, старался закрывать глаза на то, что отношения между ними, актерами, сдвинуты на несколько градусов, но тепло и задушевность — показные. Сначала, правда, Юра искренне пытался заинтересоваться их работой, заразиться ею, и ему, может, это бы удалось, кабы не сама Гледис, флиртовавшая со всеми мальчиками на курсе. Точно это входило в программу обучения: все эти приветствия с поцелуйчиками, хождения в обнимку в перерыве, интимничанье в буфете, прихлебывание чая из одного стакана. Иногда она появлялась под ручку с каким-нибудь пажом из первокурсников и шла на Юру с глазами, круглыми от притворного ужаса: «Ой беда, мой-то застукал!» Первокурсник с готовностью ей подыгрывал, стучал зубами, ловко лез под скамейку: вообще эти люди не могли не играть, не затевать игры в любом месте.
Как-то Юра в довольно хорошем состоянии духа, что в последнее время сделалось редкостью, сопровождал свою подружку на выставку цветов, которую ей вдруг очень захотелось посмотреть: она даже пропустила два часа истории театра. Они ехали в трамвае, вошел контролер. Юра вытащил свой проездной, а Гледис, у которой тоже был проездной, Гледис, сидящая у окна, вдруг ввязалась в громкую перепалку с контролершей. Гледис, пока Юра успел понять все до конца, Гледис уже плакала, она объясняла контролерше, что только что убежала от мужа, большого буяна, едет вот без копейки денег, спасибо, что голову унесла, — едет обратно к маме. Юра покраснел от стыда. Он вытащил рубль и протянул контролерше:
— Возьмите штраф за девушку!
— Ах, я совсем забыла, у меня проездной, — тем же плачущим голосом сказала Гледис.
— Как тебе не совестно, — уже на улице выговаривал ей Юра, — как ты можешь?
— Ой, а я думала, тебе понравится! — широко раскрывала глаза Гледис. — Юра, я оттачиваю мастерство, как ты не понимаешь. Это же игра...
— Это не игра, это даже не кривляние, это обман, вот что, милая моя. Это игра на лучших чувствах пусть и случайного человека, которого ты заведомо не уважаешь, — говорил Юра совершенно расстроенным голосом.
— Ты совсем ничего не понимаешь, — тоже огорчилась Гледис, — все это безобидная шутка. У нас все так делают. Один раз я не могла взять билет на самолет, так взяла и хлопнулась в обморок у кассы. Тут же все сделали через медпункт, — победно закончила она и засмеялась. — А знаешь, как наши ребята в Москве проходят на спектакли! Какие только сцены не разыгрывают перед билетершами, какими только валенками не прикидываются! Так что и я могу себе позволить...
— Ты себе, конечно, можешь, но я тебе не позволю, — уже зло сказал Юра.
— Ну не сердись. — Гледис заглядывала ему в лицо с непонимающей улыбкой, она никак не хотела ссориться. — Купи мне эскимо!
Однажды Юру в полную
