Он уже идет - Яков Шехтер
Он отходил от кошмарных видений несколько месяцев, не отлучаясь из родительского дома, запершись в маленькой комнате, уставленной шкафами со святыми книгами. Даже свиток Торы выпросил для него отец и принес из синагоги, укутав одеялом, точно малого ребенка.
Гирш пришел в себя спустя полгода. «Слепота» почти восстановилась, и он снова смог ходить по улицам, не шарахаясь от зловещих теней. Начисто отринув изучение каббалы и зная, что материальное подминает духовное, он выбрал самую что ни на есть грубую работу, став приказчиком на винокуренном заводе. В его обязанности входило развозить по шинкам товар и взимать долги с нерадивых плательщиков, аккуратно заполняя конторскую книгу приходов и расходов. Сволочное занятие, сутяжное и склочное, но именно такого и алкал Гирш, именно оно позволило ему почти забыть ужасы, которых он насмотрелся в Замостье.
От Курува до Консковоля полтора десятка верст, и к шинку телега подкатила перед полуночью. Его окна были ярко освещены, а из приоткрытых дверей доносился шум голосов. Прикинувшись проезжими, реб Гейче и Гирш вошли в шинок, заказали чаю и, морщась от густого табачного дыма, принялись осматриваться. Свободных мест почти не было, изрядно набравшиеся крестьяне о чем-то спорили, возя локтями по залитым пивом грубым столешницам. Гирш поднес пару чарок соседям по столу, и те немедленно посвятили их во все местные слухи и сплетни. Терпеливо выслушав скабрезные истории про ксендза, воеводу и других важных персон повята, Гирш спросил:
– А куда подевался шинкарь Пинхас? Почему я его не вижу?
– Лихоманка скрутила, – пояснил один из соседей. – И он, и его жена уже неделю в беспамятстве. Вот почему, как хороший человек, так сразу ему плохо становится?
– Вместо него теперь Лейка заправляет, сестра шинкаря, – вздохнул второй сосед. – Вроде одной крови, а такая злыдня, не приведи Бог, капли в долг не нальет. Случается, горло аж пережимает от сухости, а ей хоть бы что, только глаза зеленые свои щурит да рожу в ухмылке кривит. Ну, чисто дикая кошка, лишь усов не хватает!
Гирш понял намек и срочно попросил повторить. Лея, разбитная ловкая баба, быстро принесла полные чарки. Реб Гейче и Гирш сделали вид, будто погрузились в чаепитие, а сами украдкой принялись наблюдать за новоявленной хозяйкой.
Держалась она запросто, сама цедила водку, споро разносила еду на большом подносе, смеялась скабрезным шуткам пьяных посетителей и не стесняясь отбивала шаловливые руки.
– Надо с Шимке поговорить с глазу на глаз, – сказал реб Гейче. – Думаю, он прячется во внутренних комнатах.
– Понял, – кивнул Гирш. – Я всех отвлеку, а вы его ищите.
Он встал и медленно, как уставший после долгой дороги путник, у которого еще не успели отойти затекшие ноги, двинулся к выходу. Ясно и понятно: человек напился чаю, а теперь ищет, где от него избавиться.
Реб Гейче продолжал невозмутимо отхлебывать из чашки, даже вспыхнувшее за окном зарево не помешало столь важному занятию.
– Пожар, пожар! – раздались истошные вопли, и посетители, опрокидывая лавки и столы, гурьбой бросились к выходу. Реб Гейче подождал, когда давка у двери полностью отвлечет на себя внимание, встал и быстро прошел во внутренние помещения.
Длинный коридор едва освещался единственной свечой.
– Шимке, – негромко позвал реб Гейче. – Шимке, где ты?
Одна из дверей тихонько приотворилась, и оттуда высунулась голова мальчишки.
– Вы кто? – со страхом и надеждой спросил он.
– Реб Гейче.
Мальчишка выскочил из комнаты, обнял реб Гейче и прижался всем дрожащим от страха телом.
– Ну-ну, успокойся, Шимке, – сказал реб Гейче, гладя мальчика по голове. Дверь заскрипела, и в коридор, грузно ступая, вошел Гирш.
– Видели, что может наделать охапка соломы? – с усмешкой спросил он.
Но реб Гейче сделал ему знак умолкнуть и спросил Шимке:
– Что тут у вас произошло?
– Бесы в доме завелись! Спасите, сделайте что-нибудь!
– Почему ты так решил, Шимке? Может, тебе кажется?
– Кошка наша, как тетка Лея пришла, сразу начала на нее шипеть. Кошка у нас тихая, смирная, просто ангел, а не кошка. Даже мышей боится, мама давно хотела ее из дому выгнать, да отец не дал:
– Мы ее приручили, нам теперь за нее отвечать. Куда она пойдет?
– Да куда хочет, туда и пойдет, – сердилась мама, – и спрашивать тебя не станет. О людях бы больше заботился, чем о звере бессмысленном.
– Она вовсе не бессмысленная, – отрезал отец, и кошка осталась.
– К делу, к делу, – буркнул Гирш, – не трави нам про кошку.
– Кошка тут как раз очень важна, – ответил Шимке. – День на третий, как родители заболели, я стоял в своей комнате, у двери, хотел выйти, но не успел, только приотворил. Тут тетка Лея пробегала с кастрюлей в руках и наступила на спящую кошку. Та заорала и кинулась на нее. Я выглянул, хотел оттащить и увидел, как кошка ей длинную юбку, что всегда до пола, рванула когтями и зубами, кусок оторвала и в ногу вцепилась. Тетка ко мне спиной стояла и меня не заметила, а я даже в полутьме разглядел, что нога у нее не человечья, а будто у курицы.
Реб Гейче и Гирш переглянулись.
– Я как эту желтую морщинистую ногу увидел, сразу в комнату отпрянул и двери закрыл поплотнее. Долго в себя прийти не мог, а потом решил бежать за помощью. Вышел из дома и пошел к воротам, точно гулять собрался. Но тут тетка на меня коршуном налетела, схватила за руку и затащила в дом.
– Пока родители не поднимутся, из дома ни на шаг, – зашипела. – Я за тебя отвечаю, и ты обязан меня слушаться.
Ну, я согласился, делать-то нечего. Два раза еще пытался уйти, а она меня ловила. Один раз посреди ночи встал, тихонько на цыпочках подошел к двери, отворил беззвучно, а она в коридоре стоит и на меня смотрит.
– Что, Шимке, не спится?
– Не спится.
– Давай я тебе кисельку вкусного сварю, – сказала она сладким-сладким голосом, – авось и полегчает.
А я понимаю: если выпью тот киселек – так же, как мама с папой, свалюсь.
– Спасибо, – говорю, – тетя Лея, попробую и так заснуть.
– Ну, попробуй, попробуй, – сказала она уже обычным своим злым голосом и дверь мою с силой закрыла.
– А когда родители заболели?
– Тетка им посоветовала мезузы сменить, привела самолучшего сойфера. Ну, отец послушался. А на следующий день и заболели.
– Как эта тетка в шинке оказалась?
– Не знаю. Одним утром я встал, а она уже тут, распоряжается, словно
