Письма, телеграммы, надписи 1927-1936 - Максим Горький
Кореньков уже прислал стихи.
Вы скажите им, чтоб они не ссорились, надо жить дружнее, надо помогать друг другу, ведь все вы — работаете в одном и общем деле.
Привет.
А. Пешков
19. I. 28.
Sorrento.
Нет ли среди наборщиков старика: имя — забыл, фамилия — Лахметка, — м. б., это прозвище. Он — из казанских татар. Если такой — жив, пусть ему передадут мой товарищеский поклон, мой душевный привет.
А. П.
895
ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНОМУ КОМИТЕТУ «ЖОРЖ ЭКХОУД»
20 января 1928, Сорренто.
Мм. Гг.
Я очень высоко ценю прекрасный талант и заслуги Ж. Экхоуд пред культурой его родины, и ваше намерение почтить память его — тоже, разумеется, культурное дело.
Но есть одно обстоятельство, которое принуждает меня воздержаться от участия в этом культурном деле до времени, пока я не ознакомлюсь: как реагировала интеллигенция Бельгии на варварский разгром вашими студентами русской выставки, устроенной в Брюсселе? Вероятно, этот поступок одичавших людей уже нашел достойное осуждение и возмездие. Но так как мне об этом ничего не известно, то мое участие в предполагаемом вами — почтенном, конечно, — деле было бы, полагаю, актом, равносильным моему пренебрежению к родине моей. Я понимаю, что выходка сотни дикарей не может оскорбить мой народ, но все же такие выходки должны быть осуждаемы. Потому что при наличии их в том или ином обществе — общество это уже теряет право на титул «культурного».
М. Горький
20. I. 28.
Sorrento.
Интернациональному комитету «Жорж Экхоуд»
896
Л. М. ЛЕОНОВУ
21 января 1928, Сорренто.
Дорогой Леонид Максимович —
писать предисловие не стану, не могу, о чем уже сообщил т. Ацаркину. Не обижайтесь. Писать о Вас нужно немало и очень хорошо, очень подробно. Вы идете прыжками от «Туатамура» к «Барсукам», от «Барсуков» к «Вору», всё это вещи резко различные и разноязычные, и показать читателю, как именно различны они, чем столь необычно отличаются одна от другой, — на эту работу нужно много дней, нужно все Ваше перечитать и — внимательно. Особенно мелкой и нелегкой работы потребовали бы иллюстрации языкового богатства, речевой оригинальности «Вора». Я уверен, что освещение «Вора» с этой стороны было бы очень интересно, да и полезно для молодых писателей, но — нет у меня сейчас времени для этой работы, которую я в другое время сделал бы с искреннейшим удовольствием. И разумеется, не как «критик», а как человек, влюбленный в литературное дело.
А сейчас я совершенно «не в себе», до того обременен всяческой спешностью. Я не отказываюсь написать предисловие позднее, ко второму изданию и, повторяю, сделал бы это с удовольствием.
О чем «о самом главном не переговорили мы», как Вы пишете? Мне кажется, что самое главное — почувствовать друг друга, а это, на мой взгляд, было. Слова — особенно излюбленные или привычные — часто являются помехой пониманию людей, особенно если люди не только разных возрастов, но и разных эпох, как Вы и я.
Не согласен я с Вами в том, что «напрасно читаю всякую дребедень». Я думаю, что это настоящее мое дело. Оно похоже несколько на работу огородника, — вот материал для неплохого каламбура! Нет, я очень люблю следить, как растет человек.
Всего доброго. Будьте здоровы и — не сердитесь за отказ мой.
А. Пешков
21. I. 27.
Сорренто.
Сердечное спасибо за книгу.
897
В. К. АРСЕНЬЕВУ
24 января 1928, Сорренто.
Уважаемый Владимир Клавдиевич —
книгу Вашу я читал с великим наслаждением. Не говоря о ее научной ценности, конечно, несомненной и крупной, я увлечен и очарован был ее изобразительной силою. Вам удалось объединить в себе Брема и Фенимора Купера — это, поверьте, не плохая похвала. Гольд написан Вами отлично, для меня он более живая фигура, чем «Следопыт», более «художественная». Искренно поздравляю Вас.
Разумеется, я буду очень рад получить второе издание этой чудесной книги от автора, но, кроме того, я Вас прошу сказать «Книжному делу», чтоб мне выслали еще два экземпляра. Это — для знакомых, которые брали у меня первое издание и также влюбились в книгу, как я.
Почему Вы не предложите Госиздату издать этот Ваш труд? Важность его так же неоспорима, как и красота. У Вас, вероятно, есть фотографии, книгу можно бы иллюстрировать. Подумайте, какое прекрасное чтение для молодежи, которая должна знать свою страну. Посылаю Вам мою книгу. Будьте здоровы.
А. Пешков
24. I. 28.
Sorrento.
898
В РЕДАКЦИЮ «КРАСНОЙ ГАЗЕТЫ»
24 января 1928, Сорренто.
Сердечно поздравляю редакцию и сотрудников. Вам удалось создать отличный орган печати. Живой и зоркий, он тонко чувствует все запросы жизни и весь напряженный трепет творчества. Желаю от души бодрости духа!
Горький
Сорренто, Италия.
899
А. БАРБЮСУ
Между 19 и 26 января 1928, Сорренто.
Дорогой Барбюс,
весьма польщен Вашим приглашением сотрудничать в журнале, но, к сожалению, не могу осуществить желание Ваше фактически и немедленно.
Надеюсь прислать Вам статью в конце февраля — в начале марта; к тому времени я буду более свободен, чем сейчас.
От души желаю полного успеха Вашему начинанию и всего доброго Вам.
900
С. Н. СЕРГЕЕВУ-ЦЕНСКОМУ
5 февраля 1928, Сорренто.
Дорогой Сергей Николаевич —
спасибо за письмо. Высоко ценю Ваши отзывы о моих рассказах, ибо, несмотря на «юбилей», все еще не ясно мне, что у меня хорошо, что — плохо. Рад, что Вам понравился «Проводник». Д-р Полканов, хватаясь за голову и вытаращив детски умные глаза свои, с эдакой янтарной искрой в зрачке, кричал тогда: «Д-да ведь это же си-имволич-ческая кикимора, п-послушай!» В минуты сильных волнений доктор несколько заикался. Жена его, развеселая Таня, которую я называл Егором, рассказывала мне, что когда он, доктор, объяснялся ей в чувствах, так глаза у него были страшные, он дрожал и фыркал свирепо: «Я в-вас… в-вас-с, в-вас…» Так она спросила его: «Может, вы меня — избить хотите?» Тут он размахнул руками и —.сознался: «Ч-то вы! Л-люблю, ч-честное слово!»
Там, в книжке у меня, есть рассказишко «Енблема», — купец — тульский фабрикант самоваров
