Почти совершеннолетний - Коллектив авторов
— Ты не заберешь ее потом к себе?
— Нет.
Мой последний рабочий день.
Навсегда последний. Завтра улетаю. Свадьба через четыре дня. А платье еще не куплено, и кольца тоже...
Телефон жужжит и крутится на столе. Входящий звонок. Мама.
«Танечка, — испуганно-ласково говорит она. — Ты только не волнуйся. Я в реанимации».
Спустя месяц.
Вытаскиваю из-под полотенца телефон. Снимаю темные очки, пытаясь разглядеть экран, черный от слепящего солнца.
СМС. Мама.
«Я вернулась домой. Муськи нет. Спроси своего друга, когда он сможет ее привезти. Очень одиноко в пустой квартире».
Я смотрю на океан и вулкан Эль-Тейде. Сегодня второй день отпуска. Типа медовый месяц. И не понимаю: чего во мне сейчас больше? Жалости? Раздражения? Вины? Или чего-то еще, чего не могу объяснить.
СМС. Мама.
«Леша привез кошку. Сказал, что видел твои свадебные фотографии в интернете. Их все уже видели, кроме меня».
СМС. Я.
«Я выслала тебе фотографии почтой. Думала, что они придут еще до того, как ты вернешься из больницы».
СМС. Мама.
«Очень одиноко. Постоянно плачу».
Встаю с лежака и иду к ресторану. Что там у них днем из коктейлей покрепче? Белозубый бармен смотрит на меня, уже готовый к беззаботному флирту. Он грустнеет, когда на полпути к нему я резко разворачиваюсь и иду в сторону бассейна. Чуть не забыла про две полоски, что показал тест перед отлетом. Нельзя мне коктейль.
Одна дорожка, три, пять, десять... Сколько уже проплыла? Не хочу выходить. Слезы хорошо маскируются под брызги воды.
2010-е годы.
— Ну как тебе планшет?
Спустя годы я вижу маму прямо перед собой. Она становится похожей на старушку. Особенно взгляд. Тусклый и недовольный.
— Ничего не понимаю в нем. Давление от него поднимается, — раздраженно, стараясь не смотреть на меня, говорит она.
— Мама, — вкладываю в голос терпение, — на все нужно время. Освоишься. Зато я теперь каждый день могу присылать фото и видео твоих внучек, — почему-то последние два слова даются мне с трудом.
Она неловко поворачивается и задевает стоящий на прикроватной тумбочке стакан. Он падает и, судя по звуку, разбивается вдребезги.
— Дура! Идиотка! Карга старая! Руки-крюки! — с ненавистью шипит она в пол.
Я невольно отвожу руку с телефоном подальше, словно ее эмоции могут выплеснуться через экран на меня.
— Мама, нельзя так с собой.
— Да много ты знаешь! Я тут с ума схожу от одиночества.
— Так позвони кому-нибудь, подружись с соседями, встречайся, ходи в гости, гуляй.
— Таня! К кому?!
— К друзьям, знакомым, родне.
— К кому-у-у?! У всех свои дела. Я не хочу навязываться.
Ватсап.
Лена.
«Привет! Заезжала к твоей маме. Выглядит бодренькой. Только, слушай, а где половина мебели из большой комнаты? Я спросила о том, где стол. А она сказала, что он ей больше не нужен, потому что к ней все равно никто не ходит».
Будни.
Айфон разразился звонком с незнакомого российского номера. Я замерла. Как все эти годы, когда на экране высвечивались первые цифры +7. «Что-то случилось», — со ставшим уже привычным ужасом пронеслось в голове.
— Таня? — неуверенно спросил взрослый женский голос.
— Да, это я.
— Вы меня простите, пожалуйста. Я соседка вашей мамы, — робко доносилось из телефона. — Она не знает, что я вам звоню. Ей все время неудобно вас беспокоить, и она боится вас огорчать. Вы простите, пожалуйста, что вмешиваюсь. Но ваша мама ведет себя в последнее время как-то странно. Она перестала принимать таблетки, что ей положены по состоянию здоровья. Она вдруг сняла все деньги со счета, что вы ей присылали. Она и так-то не особо их тратила, так что сумма должна быть приличной, насколько я понимаю. Сказала, что спрятала и хочет жить только на свою пенсию. А что у нас пенсия-то, господи... слезы, — обреченно вздохнул голос. — Я просто боюсь, что что-то может случиться. Может, вы поговорите с ней?
Тревога нарастала с каждым услышанным словом. В какой-то момент мне почудилась за этим интеллигентным голосом мошенница, промышляющая грабежом стариков, и я спросила:
— Простите, а ее помощница, которую я нашла ей перед отъездом. Почему она мне не позвонила?
— Ох, так она вам и этого не сказала? — удивилась соседка. — Они расстались еще полгода назад. Светлана Николаевна не могла больше у вашей мамы работать из-за проблем со здоровьем. Ваша мама обиделась на нее. И кого-то другого найти тоже не захотела.
Россия.
Шереметьево встречает разноцветным блеском и ощущением декабря. По сравнению с ним аэропорт Штутгарта, из которого я только что прилетела, кажется серым и унылым. И я чувствую себя провинциалкой, а не гражданкой одного из самых успешных европейских государств.
Выхожу из такси. Еду на лифте, который выглядит, как положено лифтам домов советской постройки. Нажимаю на кнопку звонка, болтающегося на вывалившемся из стены проводе. Она открывает дверь. И мне хочется расплакаться. Сама не знаю от чего. От жалости. От нежности. От того, что спрятано где-то там внутри под свалкой из непонимания, раздражения и обид.
— Мама, я за тобой.
— А Муська?
— Мама, — вздыхаю обреченно, — она старая уже. Она не выдержит переезда.
Германия.
За годы своего тихого семейного счастья в благополучной Европе я стала более спокойной и терпимой. Но так и не научилась общаться со своей мамой. Философия взрослых людей, что никто никому ничего не должен, не избавила меня от комплекса плохой дочери.
И теперь у меня три девочки. Две маленькие, а третья — с седыми волосами. Она боится выходить одна на улицу и звонит мне каждый раз, если слышит в своей квартире незнакомый звук. С соседями по дому, которые, на наше счастье, оказались русскими немцами, не подружилась. Не хочет навязываться. Обижается, что мы живем не вместе, а сняли ей квартиру. И не может простить мне Муську, уснувшую в ветлечебнице.
Побег из Конфетриона. Максим Казючиц
«Иго-го! Скачу-скачу!» — эхом разнеслось по Конфетриону. Звуки стихли не сразу, некоторые — «го», «и», «чу» — задержались, прилипнув к стенам Конфетриона. «Чу» — внизу, «го» — вверху, прямо у огромной светящейся полосы. Но стены были мягкие и шершавые, к таким не прилипнешь и не ухватишься. Вот звуки и исчезли.
История наша о Конфетрионе — мире, в котором жили конфеты: «Мишки в лесу», «Маска», «А ну-ка, отними!». Да много еще разных.
Всякий раз, когда раздавались странные звуки: «Иго-го! Скачу-скачу!» — смысла которых никто не понимал, все конфеты просыпались и собирались вместе с разных уголков своего мира. Они строились рядами и поворачивались к огромной светящейся полосе.
— Иго-го! Иго-го! Иго-го! — громко скандировали они.
— Еще раз! — выкрикивала стоящая перед ними медалька из золотой фольги. Свет, падавший на нее из полосы вверху, горел золотым огнем.
— Иго-го! — повторяли конфеты.
— Кто я? — кричала медалька.
