Пазл. Рассказы - Алексей Колотов
Мы не виделись с Федей почти двадцать лет. Если бы мы оба пользовались общественным транспортом, то неминуемо бы пересеклись, так как жили не только в одном городе, но и в одном районе. Но я давно забыл как выглядит метро и трамвай изнутри. Я передвигался исключительно за рулем своей неизменной серебристой Октавии.
Просматривая сайты в интернете, я случайно наткнулся на объявление, что на следующий день в Манеже открывается выставка картин Фёдора. Я с радостью не видел бы его ещё лет двадцать, если бы они у меня были. Но сейчас мне захотелось пойти и посмотреть его работы. На полотнах преобладают мрачные тона — много серого и тёмной охры. Широкие до небрежности мазки, словно он пишет в основном не кистью, а шпателем. Тогда как я всю жизнь любил чистые насыщенные цвета и обязательно много света.
Нельзя сказать, что его работы показались мне слабыми… И собственный стиль и авторская манера — налицо. Но для себя я оценил увиденное коротко: не цепляет. В дальнем углу зала я увидел его сидящим в задумчивости на банкетке, опершись бородой на кулаки. Подошёл, поздоровался. Он отрешённо кивнул в ответ, словно и не удивился встрече.
Я предложил ему пойти выпить по чашечке кофе. Он согласился. В кафе за столиком я рассказал ему свою неправдоподобно странную историю. Надеясь на его нестандартное мышление и странный для меня подчас угол зрения на вещи.
— Есть у меня один человек. Если кто-то и сможет тебе помочь, так только он.
— А кто он?
— Это очень необычный врач. Но мне иногда кажется, что он в этом деле понимает больше, чем все остальные доктора в мире вместе взятые. Он закончил Первый мед, затем медфак Пекинского университета, а потом пять лет жил в глухой деревушке высоко в горах где-то в китайской глубинке у древней старухи-знахарки. Они передают свои знания только прямым потомкам. Но у неё не было детей. Вот она и согласилась взять ученика со стороны. Своих пациентов она лечила иглами из рыбных костей, которые дезинфицировала просто облизывая их своим беззубым ртом.
— Откуда ты его знаешь?
— Представь. Несколько лет назад меня мучили мигрени. Да-да! Типичная женская болезнь. Никто ничего не мог поделать. Скручивало так, что никакие обезболивающие не помогали. На счастье, удалось мне отыскать Степана Степановича Василька…
— Василька?
— Да, фамилия у него такая — Василёк. Каких только обследований я не делал. Даже профессора говорили: наука, мол, бессильна. А он только посмотрел на мой высунутый язык и сразу же сказал, что ему всё понятно. Он знает что со мной и как меня лечить. И вылечил. Правда, иглами протыкал не так как обычно — всаживая их на пару миллиметров. Он протыкал меня насквозь. Можешь представить? А ещё я пил отвар из сушёных скорпионов и толчёного панциря ископаемых морских черепах, найденных высоко в горах. Догоняешь? Морских черепах и высоко в горах! Представляешь, сколько им должно быть миллионов лет?
Я молча кивнул в ответ.
— Ну, что, пойдёшь? — спросил он.
Я снова молча кивнул.
— Обычно ему требуется несколько дней, чтобы высчитать про человека всё, что ему необходимо. Для этого ему нужно знать дату, время и место рождения. Но у нас с тобой они одинаковые. А значит мои расчёты для тебя сгодятся. Ну что, попробовать договориться?
— Да. Но… Я бы хотел, чтобы первый раз ты со мной сходил.
Через несколько дней мы были у Степана Степановича на Петроградке в специально снятой для приёма больных квартире, где кухня была приспособлена под процедурную. Василёк оказался мужчиной выше среднего роста, плотным и подтянутым как доктор Мясников. Одет он был в элегантный клубный пиджак и светлые брюки.
Доктор сердечно поздоровался с Федей, а мне протянул визитку. Это была необычная визитная карточка. Сверху было всего два слова: "Степан Степанович". По центру нарисован василёк. Под цветком надпись: "Лечу".
— Оригинально. Но двусмысленно — заметил я — То ли "лечу" от глагола "лечить", то ли от слова "лететь".
— Да, — усмехнулся довольный Степан Степанович — Всё правильно. Оба варианта верны. Ну, рассказывайте. Только не спеша, подробно и с самого рождения.
Он выслушивал меня несколько часов. Иногда задавал наводящие вопросы. Часто, переспрашивая, уточнял детали. Рассмотрел язык. Расспросил про цвет и консистенцию кала. Потом подвёл итоги:
— Ваш случай не такой уж и сложный. Сексом можете заниматься. Но без фанатизма. Работать тоже продолжайте. Но физические нагрузки свести к минимуму. Даже на охоту разрешаю сходить. Только лося на себе не таскать. Раз в неделю обязательно показываться мне. И главное — вам надо немедленно снова заняться рисунком и живописью. Ведь это вам совершенно не противопоказано. Даже совсем наоборот — это, пожалуй, ключевое в нашем лечении. Пока вы соблюдаете всё, что я вам сказал сейчас, будьте спокойны. С вами нечего не случится. А с вами, Фёдор Иванович, как раз наоборот. У нас будет очень серьёзный разговор. Сейчас мы отпустим вашего друга. А вы задержитесь.
Мне предстояли долгие месяцы и даже годы общения с Васильком. Я выпил сотни литров вонючих экзотических отваров. Он загонял мне иглы под ногти и даже в носовую перегородку снизу куда-то очень глубоко. Но с течением времени проявилась положительная, хоть и не быстрая динамика. А у Феди Степан Степанович предположил опухоль мозга, и она подтвердилась.
Федор «сгорел» за считанные месяцы. Даже Степаныч ничего уже не смог сделать. Как-то весной я поехал на пленэр с мольбертом и красками. Место не выбирал. Шкода сама везла меня туда, где в крайний раз мы с ней охотились на глухаря. Ранним апрельским утром, минут через сорок неплотного движения по Московской трассе, я оставил свою машину на автозаправке и отправился пешком по убитой лесовозами дороге. Ни один внедорожник бы здесь не проехал. Только подскользнись и — в колее окажешься по шею. Уже рассвело когда я очутился на заветной опушке.
В какой-то момент я услышал токование глухарей. Это было похоже на чудо. Ведь если бы ружьё было сейчас со мной, то эти черти почуяли бы меня за несколько километров по хрусту случайной ветки под ногой. А сейчас, когда я шёл не соблюдая
