Истопник - Александр Иванович Куприянов
Но интендант только гукает и на нее не смотрит.
На начальнице лапгпункта гимнастерка в обтреск. Груди, как две дыни.
Интенданту ведут Аньку Пересветову. Присмотрел на утреннем наряде, в строю. Анька Пересветова хороша собой. Ни голод, ни холод не берут дальневосточную красавицу. Даже губы чем-то подмазывает. Соком давленной клюквы, что ли? Говорят, что у Ани любовь с кумом – оперуполномоченным лагпункта Вадимом. То-то она зачастила к нему в служебный барак. Кум-то и подкармливает. Анька объясняет товаркам, что чертит там какие-то чертежи. Знаем мы эти чертежи.
Раздвигай пошире ноги, циркулем. И черти себе в удовольствие!
Начальница напутствует Пересветову:
– Дашь ему… Не ломайся, Нюра! В следующий раз обещал привезти нательное белье, новехонькое. Я бы и сама дала, да он меня не хочет. Тебя углядел, филин лупоглазый.
Интендант действительно похож на филина.
Что и соответствует его фамилии Савёнков. То есть не совсем еще филин, а пока совенок. Круглые, немигающие глаза, с желтым отливом.
Говорит, как ухает.
Анька передергивает плечиками. Еще чего! Она знатная чесирка – член семьи изменника родины из Хабаровска. Папанька в местном крайисполкоме лесным отделом ведал. Куда-то не туда отправил с рейда морской сплотки Де-Кастринского леспромхоза (это на побережье) десятка два плотов. И с трибуны пленума крайкома партии призвал к расширению торговли древесиной «с сопредельными государствами». Так и сказал – с сопредельными… А сопредельные, они кто? Кому собрался впаривать дальневосточный лес папа Пересветовой?! Правильно! Тем, кто решил перейти границу у реки! Как пелось в песне – «В эту ночь решили самураи перейти границу у реки». Правда, позже политическая конъюнктура позволила строчку заменить: «В эту ночь решила вражья стая…»
Но было уже поздно. Пересветов получил свою десятку. Аня успела закончить два курса железки – Института инженеров железнодорожного транспорта. Да и тут яблоко от яблони недалеко упало. Труды Иосифа Виссарионовича в курсовой работе Аня процитировать забыла!
А к ней уже присматривались.
Глядишь, закончит институт и начнет отправлять поезда не туда куда надо.
Вражья стая по-прежнему стояла у реки.
Анна осуждена по всей строгости закона.
Попала на тоннель. Уже помогает проектировщикам готовить рабочие чертежи. А тут какой-то интендант, попросту говоря, тряпочник. Да и Вадик, который служит кумом, ее любит. У них любовь настоящая. Анне ничего не надо. Лишь бы вечером постирать гимнастерку, наварить ему картохи, намять с кусочком маргарина… Лишь бы глядеть на него, промокать чистой тряпочкой пот на лбу и убирать с лысинки слипшиеся волосики.
А Вадик и рад. Сам свалехался.
Влюбился в зэчку-красавицу.
Аня не знает, что гражданин майор Савёнков – тертый калач. По лагерным меркам, чтобы стать интендантом, каптерщиком или снабженцем, большой путь пройти надо по служебной лестнице. И многое что успеть сделать. В интенданты так просто не попадают.
Савёнков пожевал губами, когда ему доложили, что Анька… не хочет! Она, видите ли, не согласная на такой адюльтер.
У нее здесь, на тоннеле, есть, оказывается, авторитетный кавалер.
Тогда еще не было слова спонсор.
– Зэк? – уточняет майор. – Из полноты? Или обыкновенный вольняшка?!
– Никак нет, товарищ майор! – с готовностью отвечает прикомандированный местный порученец – Летёха с румянцем на щеках, – кум на зоне.
– Он разве не знает, что нам строго запрещено строить с осужденными личные отношения?!
– Она ему стучит, а он ее пялит.
– Ну так бы и сказал. А то – любовь, любовь… Попробуй на распалку!
– Может, сначала на комарей?
– Нет! На распалку сразу! Быстрее проймет.
– Есть на распалку!
Аньку сажают на кучу муравейника. Привязывают спиной к дереву. Заставляют широко раздвинуть ноги и к щиколоткам приматывают жердочку-распорку. Она-то и называется распалкой. Но и это еще не все. Срезают дудку – круглый и полый стебель. Если нет стебля, используют скрученную трубочкой бересту. Мостик для муравьев. Если быть совершенно точным – тоннель в Анино естество.
В женское чрево.
Через час-другой является Летёха:
– О-о-о! Как у нас тут все набрякло… Защекотали глумливые?! Такая маленькая тварь, а сколько горя приносит! Ну что – согласна?!
Аня говорить уже не может. Сипит.
По движению губ можно понять: «Согласна».
Лейтенант развязывает ей руки, снимает распалку и помогает девушке подняться:
– Я бы и сам не прочь прочистить твой тоннельчик. Но, ты же знаешь, у нас – субординация!
– Вадим, В-вадим… Он меня л-любит, – губы у Ани трясутся.
– А что Вадим?! – Летёха сдвигает фуражку на лоб и озабоченно чешет затылок. – Мне так кажется, что Вадим все поймет правильно и войдет в наше с товарищем майором положение! Ну а коль любит, то и приголубит! Опосля…
Летёха так шутит.
Он ведет ее по тропке к тоннелю, где на склоне столпились бараки, бетонный завод, гаражи и домики. Промышленная и жилая зоны. Между ними ряды колючей проволоки, вышки и, как свечи, часовые.
Пахнет весной и багульником.
Пахнет любовью.
О бунте зэков в мае 1954 года в Кенгирском лагерном отделении вспоминал не только Солженицын. А сколько их было в ГУЛАГе? И на БАМе тоже.
Вора в законе, вошедшего в Комиссию самоуправления, звали Виктор Рябов. Учительница – Супрун Лидия Кондратьевна. Оба погибли в схватке с солдатами полка особого назначения МВД, переброшенного из-под Куйбышева. Танки Т-34 оттуда же. Фамилия опера-провокатора – Беляев. В то утро он своей рукой застрелил десятка два повстанцев.
Некоторых добивал штыком.
О зверстве следователя, ломавшего пальцы детям при матери, написал профессор психиатрии Иван Солоневич. Он сбежал из Медвежьегорска (Карелия) в Финляндию. Статья называлась «Большевизм в свете психиатрии». Она была опубликована в Париже, в 1949 году, в девятом номере журнала «Возрождение».
Солоневич был врачом-психиатром – освидетельствовал надзирателей.
Сбежал, чтобы от откровений палачей самому не сойти с ума.
Как несчастная мать тех двоих, изуродованных, детей. Не верьте тем историкам, которые утверждали, что Сталин не любил свою мать. И даже презирал ее. Он якобы всю жизнь подозревал ее в распутстве. Мать Иосифа, красивая грузинка Кеке, стирала одежду и прибиралась в домах богатых евреев городка Гори, где прошло детство вождя. Они ее нанимали прачкой. По некоторым версиям, за измену и торговлю собственным телом Кеке избивал ее муж, сапожник-пьяница Виссарион Иванович. По этой же причине, дескать, он бил
