Черный торт - Шармейн Уилкерсон
Байрон и Бенни
Байрон хочет дослушать до конца послание матери, но Бенни вышла и бродит по дому. Она всегда говорила, что ей нужно в туалет, когда хотела сбежать и заняться чем-то другим. Он без труда находит сестру в ее старой спальне. Бенни напялила на себя допотопный университетский свитшот и прижимает что-то к груди.
Она смотрит на него, нахмурив брови. Он знает, о чем она думает.
– Кто она такая, Байрон? – спрашивает Бенни.
Байрон качает головой.
– Не имею понятия, – отвечает он. – Я тоже впервые слышу о том, что у нас была сестра.
– Я не про сестру. Я говорю о Кови. Кто она такая? – Бенни ежится. – Какое отношение она имела к нашей матери? Должно быть, они знали друг друга, раз у них было так много общего. Остров, море, черный торт. Ты так не думаешь?
– Не знаю, честно говоря.
– На прослушивание уйдет слишком много времени. Давай пойдем и попросим мистера Митча быстро все объяснить.
– Нет, ты же слышала – он не собирается ничего рассказывать. Давай вернемся и послушаем.
Она кивает. У нее сейчас обиженное лицо шестилетней Бенни, и Байрон опять еле сдерживается, чтобы не обнять ее. Нет, не надо забывать, что она больше не его маленькая сестренка. Это женщина, которую он не видел восемь лет, которая не приехала на похороны отца, не была здесь на семидесятилетнем юбилее матери. С момента встречи они не сказали друг другу и десятка слов. Очевидно, оба они сильно изменились.
Байрон достает связку ключей.
– Что это? – спрашивает Бенни.
– Мне пришлось поменять замки на входной двери. Это твой комплект.
– Но я никогда не вхожу через переднюю дверь.
– У нас ведь есть передняя дверь, так что возьми ключи.
– Что случилось? Кража со взломом? – Бенни протягивает руку.
Байрон качает головой:
– Землетрясение. Дверная рама покорежилась.
– Ах да, теперь припоминаю.
– Неужели? – скривив верхнюю губу, язвительно спрашивает Байрон. – В каком смысле припоминаешь, Бенни? Тебя здесь не было. И кстати, ты даже не удосужилась позвонить и узнать, что с нами.
– В этом не было необходимости. Мама мне сообщила.
– Мама? Ты говорила с мамой?
– Нет, не совсем. Она время от времени посылала мне сообщения.
– Ты поддерживала связь с мамой? Все это время? Я думал, вы совсем не общались.
– Я же сказала, что иногда получала от нее послания. На день рождения, на праздники. И о землетрясении она сообщила.
– Но ты ни разу не приезжала повидаться с ней.
Бенни мотает головой:
– Она никогда не просила меня приехать. Даже не просила позвонить ей. Я пару раз звонила домой, но она не ответила. Не так давно я написала ей письмо, и она оставила мне короткое сообщение. Но ни словом ни обмолвилась о том, что больна.
Бенни хочет что-то добавить, но вместо этого снова качает головой.
– Последние несколько месяцев она принимала сильнодействующие лекарства. Конечно, она хотела тебя видеть. Она была очень обижена, понимаешь?
– Мама? Обижена? А как же я? Меня оттолкнули собственные родители.
– Они не отталкивали тебя, Бенни. Они были огорчены, потому что ты бросила их.
– Они огорчались не из-за меня. Мы оба знаем, почему они огорчались.
– А ты сделала только хуже. Ты уехала от них посреди каникул и даже ни разу не позвонила, чтобы извиниться. Ты не оставила им шанса. И я тоже очень огорчился, Бенни. Нет, постой, поправь меня. Я был страшно зол на тебя. Я до сих пор злюсь на тебя. А похороны отца, Бенни? Когда я позвонил тебе тогда, ты сказала, что приедешь.
– И я приехала на похороны, Байрон. Я проделала весь путь до Калифорнии, приехала на кладбище, просто…
– Что ты такое говоришь? Ты была там? Знаешь, мне показалось, я увидел тебя, но потом я сказал себе: «Нет, Байрон, тебе это померещилось». Значит, ты проделала весь этот путь, а потом у тебя хватило духу оставить нас одних?
– Вы с мамой не были одни, Байрон. Там была куча народу.
– И это твоя отговорка? Что, раз там было столько народу, тебе необязательно было присутствовать?
– Нет, я не это хочу сказать, просто я не могла…
– Что не могла, Бенни? Не могла что? Не могла вылезти из чертовой машины, чтобы прийти на похороны отца? Не могла вылезти из машины ради мамы и меня? А потом я получаю всего-навсего эсэмэску: «Мои соболезнования»?
– Все не так просто, Байрон.
– Нет, все не так сложно.
Байрон поворачивается и собирается выйти из комнаты, но тут замечает предмет в руках Бенни. Это мамина старая пластиковая мерная чашка. Он возвращается и отбирает у сестры чашку.
– Нет, Байрон! – кричит Бенни, спеша за ним по коридору. – Байрон!
Одной рукой она тянет его за свитер, другой пытается отобрать чашку.
– Перестань, – отрывая Бенни от своего свитера, говорит Байрон. – Это кашемир.
– Кашемир? – переспрашивает Бенни. – Это кашемир? Ты издеваешься надо мной, Байрон?
– Это нелепо! – Байрон сует чашку в руки Бенни. – Держи, если тебе от этого легче. Ты, наверное, чувствуешь себя хорошей дочуркой, раз хранишь эту чашку на память? Где, на хрен, ты была все эти годы, Бенни?
– Ведь на самом деле тебя это не волнует, Байрон, да? Ты не хочешь ничего слышать. Просто хочешь напомнить мне, что ты – Байрон Беннет, идеальный сын, которым все восхищаются и которого все принимают. А знаешь что? Не такой уж ты идеальный. На человеческие чувства способен только тот, кто понимает, что и у другого человека есть сердце.
Байрон ошеломлен. Вот как она о нем думает! Бенни вправду так считает?
– Почему ты не позвонил мне раньше, а, Байрон? Если мама была так серьезно больна?
– Почему я не позвонил тебе раньше? Ты хоть понимаешь, что говоришь? Знаешь, что сказала бы мама, услышав это? – Байрон поворачивается и идет по коридору, бормоча себе под нос: – Это совсем не в духе Беннетов. – Потом морщится. Он очень похож на отца.
Бенни кричит ему в спину:
– Неправда, Байрон! Это как раз в духе Беннетов. Не допускаются никакие промахи, нет места для взаимопонимания, нельзя иметь другое мнение.
Байрон останавливается, замирает на месте, но не оборачивается.
– Знаешь, я привыкла думать: это потому, что мы черные, – говорит Бенни. – Наши родители хотели, чтобы мы работали с двойным усердием, стали безупречными и добились-таки успеха. Но теперь-то я понимаю: наша безупречность и наш успех должны были прикрыть колоссальную ложь, на которой строились отношения в нашей семье.
Наконец оказавшись в
