Наталья Аринбасарова - Лунные дороги
Дети радовались любой возможности вырваться из казенной интернатской обстановки, ведь так хотелось домой. Когда кто-то из московских ребят приглашал в гости — ликованью не было предела! В одно румяное январское воскресенье москвич Слава позвал ребят к себе. Вячеслав интригующе прошептал: „Поедем за город. Родителей не будет!“ — и многозначительно скосил глаза. Приглашенных это страшно взбудоражило. Скинулись последними копейками, выскребли все, что было, в строжайшей тайне купили сухого вина, продуктов. Хотя ребятам было уже по четырнадцать лет, с ними поехала воспитательница. Молоденькая красивая Генриетта Семеновна была хорошим товарищем, не очень строго следившим за их поведением.
Слава жил в Подмосковье. 16 одноклассников долго тряслись в электричке с матовыми от холода стеклами. Интернатские всегда одевались не по сезону, детям не нравились драповые пальто на ватине, купленные на вырост. Девичьи фигуры только начинали приобретать волнующую округлость форм, преступно прятать женственность под мешковатым фасоном, возвращающим в детство. Поэтому ребята были одеты в тоненькие нейлоновые курточки и шапки-ушанки. Казалось, коммуна зайцев с торчащими, трясущимися в такт поезда, ушами, едет на прогулку. Очень замерзли.
Как приятно было приехать в уютный дом. Топить печку. Дрова весело трещали. На плите стояла огромная, еще теплая, кастрюля с жарким, приготовленная Славиной мамой. Кто-то из ребят запустил голодную ручку, Генриетта Семеновна вовремя подоспела, звонко хлопнула по руке. Встала на стражу возле жаркого.
На кухонном столе выстроился бравый отряд трехлитровых банок с соленьями. Открыли. К этим домашним яствам дети присовокупили продукты, привезенные с собой. Галя Соколова ловко разобралась с баклажановой икрой противно коричневого цвета. Галина нарубала яичко, покрошила зелени, чеснока, налила подсолнечного маслица, икра заиграла добавленными ингредиентами, превратившись из магазинной жижи в чудеснейшее кушанье. Быстро накрыли стол. Сели. Все было так славно!
Перед Наташей томно стояла длинношеяя бутылка вина — одна на шестнадцать человек. Мальчишеская рука решительно обхватила зеленую чаровницу, куда-то отнесла. Разлили по столовым стаканам, на дне каждого жмется капля. Бутылку поставили на пол. Она, упав, обиженно укатилась.
Наташа поднесла стакан к губам, зажмурившись, заглотнула непривычную жидкость. Наталья „пила“ первый раз в жизни. Захмелела. Девушка пришла в странное, доселе неизведанное состояние. Мысли стали бегать по кругу. В дикой пляске вертелись строчки поэта Петефи, в то время честь формировать Наташино мировоззрение пала на сего славного венгерского стихотворца.
А вино уж мутит мои взорыИ по жилам огнем разлилось…
Дальше никак не могла вспомнить, пришлось досочинить самой:
Что-то тихо звуки до слухаДолетают. В тумане слилосьВсе вокруг: люди, мебель, еда,И мне кажется, что никогдаНе пройдет этот миг блаженный!Чувство времени стерлось,Мир тленный позабылся.В головушке тьма.
И на пике поэтического вдохновения Наташа уснула прямо за столом.
На зимние каникулы интернатских детей вывозили в Серебряный бор или Красную Пахру. Наташа гуляла со своей подругой Танечкой Гавриловой. Таня, не умолкая, трещала словами. Наташа не слушала, сочиняла стихи.
Вокруг жила природа своей сосредоточенной жизнью, ничуть не обращая внимания на двух гостий. Лес пушился снегом, сосны стояли бородатыми великанами, а редкие березы — скромными девицами, как будто родители ненадолго выпустили их погулять. То и дело раздавались хлопки — веселый снег скатывался с веток кубарем вниз, а испуганная белка карабкалась, впиваясь коготками в замерзшую кору деревьев.
Девушки шли и шли. Одна беззаботно рассыпала слова, другая мучительно выстраивала свои в стихоплетный строй. Вдруг наткнулись на забор, на серый наглый забор. Наташа гневно обличила:
Тебя, несчастная природа,Заполонил жестокий человека род,И очень скоро ты, небесный свод,Падешь ты в рабстве у двуногого урода.
Таня посмотрела на подругу, моргнула два раза круглыми синими глазами. Пошла. Наталья поплелась за ней. Лес становился темнее, мужественнее, березы попадались все реже, наверное, их загнали домой. Сумерки спускались тяжелой поступью. Большой ворон сел на сук, ветка жалобно пискнула, ворон прикрикнул на нее и уставился на Наташу умными глазами. Девочка замерла, на правом виске напряженно пульсировала голубая жилка — еще чуть-чуть и она найдет нужное слово.
Вдруг что-то ущипнуло Наташу за руку, откуда-то донесся противный обиженный голос: „Пошли! Чего стоишь как вкопанная. Все время молчишь! О чем ты думаешь? Мне скучно с тобой гулять“. Наталья отпихнула подругу, побежала. Бежала, бежала — ворон, слова кружились над ней. Но высокий полет мысли не предостерег девочку от падения в сугроб. Из снега раздался заносчивый возглас:
Люблю упасть навзничь на снегИ долго так лежать, открыв глаза.Смотреть на эти небеса!Печальных мыслей гнать набег.Вон ворон там кружит над головой,Описывает плавные он круги.Как будто он смеется надо мнойИ говорит: „О нет во мне той муки,Что раздирает существо твое!“.
Подбежала Татьяна, вытащила из сугроба подругу, отряхнула. Пошли домой.
Летом все уезжали к родителям, осенью возвращались. Дети везли роскошные фрукты — знаменитый алма-атинский апорт, несчетное количество дынь и арбузов, коробками виноград. Половина запасов тут же отдавалась в общий котел. Приглашали воспитателей, педагогов, устраивали пир! Как было приятно видеть, что в пиршественный день взрослые уходят домой с сумками, полными сладостных даров.
Нет детства без праздников! В каждый большой государственный праздник в училище устраивался сабантуй. В столовой буквой П накрывались столы, готовилось угощение, что-нибудь особенно вкусное — ромштекс с жареной картошкой! Каждому ребенку ставилась тарелка с бутылкой лимонада, конфетами, двумя пирожными и бутербродами с красной и черной икрой. Ван-Мэй не могла есть икру, у китаянки на нее была страшная пятнистая аллергия. Наташа терпеть не могла пирожные. Девочки к обоюдному удовольствию менялись лакомствами.
Накушавшись до отвала, дети выкатывались на середину зала. Воздух лихорадила ритмичная музыка. Начинались танцы. Мальчики приглашали девочек и не тех, с кем поставил в пару педагог, а ту, о которой говоришь снисходительным тоном: „Ничего себе!“, при упоминании о которой начинает от волнения тянуть низ живота: „А вдруг узнаешь что-нибудь ужасающее! Она любит Колю?“. Безразличие разливалось на лицах детей. Мальчики хихикали, выпихивая друг друга. Девочки отворачивались от мальчиков, увлеченно говорили с подругами. Только почему-то предательски потели ладошки, и сердце пускалось в пляс раньше ног: „Вдруг ОН! Вдруг ОН!“. Ждать так долго, кривиться кислой физиономией и итог лицемерия — тебя выбирает не ОН. Женская доля!
Отроки обожали скакать мазуркой, ухать краковяком, скользить полонезом. Им казалось, что они прекрасные господа в огромной зале, пахнет лавандой, ноги летят по зеркальному паркету, на баловников нацелены строгие лорнеты тетушек и воспитательниц: „Не дай Бог какое-нибудь неприличие!“.
У Наташи было несколько пылких обожателей. Один из них Володька Голов. Володька Голов! Сколько вредоносных ноток в его имени! Володя ухаживал по-мальчишески страстно — то стукнет Наталью, то стащит башмак. Бывало, девочка сядет помечтать — ногой кач — кач! А он тут как тут! Подлетит хищным коршуном и разорит ногу! Целый месяц не отдает, а обуви выдавали только две пары, потеря одного башмака сильно сказывалась на благосостоянии девочки. „Ну, как в это маленькое, пронырливое создание вмещается столько вредительства!“ — мучилась вопросом Наташа, пытаясь найти запрятанный ботинок: „И особенно по отношению ко мне!“. А подружки со знанием дела уверяли: „Да он влюблен! Точно тебе говорим — влюблен! Все признаки налицо!“. Наташа начинала следить за Володькой, пытаясь разглядеть в его наглом, бесшабашном лице „признаки налицо“! Не показывались.
Свиделись через двадцать пять лет, встреча состоялась в Душанбе, Володя танцевал в театре имени Айни. Он признался, что мальчиком был влюблен в Наташу — щемяще-грустно было услышать это запоздалое признание через столько лет.
Старинные танцы ребята разучивали на уроках исторического и народного танца. Первое занятие было особенно замечательно. Ученики стояли в черных купальниках с голыми синими ножками, маленькие сопливые созданья из всех республик Советского Союза. В класс зашла педагог — красивая молодая женщина, чуть крепче, чем положено быть танцовщице. „Меня зовут Екатерина Брониславовна“ — разрезала она воздух — „Я буду учить вас бальным танцам. Встаньте парами!“. Дети робко разбились на пары. Екатерина Брониславовна заправским генералом обошла свои нестройные ряды, сказала, указывая пальцем на девочек: „Ты — графиня, ты — княгиня, а ты — герцогиня, извольте себя так и чувствовать!“. И начала показывать торжественный шаг полонеза. Когда у деток не получалось графинничать и княжить, она пребольно шлепала и щипала. Несмотря на рукоприкладство, Екатерина Брониславовна Малаховская очень нравилась Наташе, она была такая зычная, имперская, конкретная. Потом, когда Наталья станет взрослой, они будут жить по соседству, Наташа подружится с ней и ее мужем — Николаем Борисовичем Томашевским.
