Валентин Иванов - Златая цепь времен
Уместно спросить, а позволительно ли нашим издателям заключать договоры с подобными «японцами»? Распространенная практика использования литературных рабов — авторов подстрочников — почти терпима общественным мнением. И это мое «почти» — почти излишне.
Сценка из наших дней
Г-в (пробойный переводчик со всех языков, умелый подписыватель договоров): — А для этой пьески нужен какой-нибудь неизвестный, поголоднее, мы ему швырнем рублей тридцать.
Н-в (лицо, способное к литературной обработке): — Но там еще стихи.
Г-в: — Пустяк. У меня есть голодный поэт.
Согласно У.К., сразу на несколько статей которого замахнулись наши удальцы, это был не разговор, а сговор. Но что-то не слышно ни об одном процессе.
Итак, голодные дело сделали, Н-в «придал вид» и Г-в «пробивает». Связи… Никто не вспомнит, что Г-в, при всей бойкости на русском, на других языках — ни в зуб толкнуть. В законно оформленном договоре Г-в означен переводчиком, его литпособник фигурирует с помощью союза «и». Львиная доля гонорара закреплена Г-ву, который, с точки зрения наивных «рабов», ничего не делал.
Как ничего! А «пробойность»? Но в чем бронебойный секрет Г-ва! Кто он? Гипнотизер, как доктор Мабузо? Неотвратимый красавец, как Рудольфо Валентино, которому недавно воздвигли памятник?
Сочинители поговорки о дураках, на коих свет держится, разумели не людей, слабых умом, но — тех, руками которых ловкие люди жар загребают. …Что же касается моего Г-ва, то подобные ему обеими руками сеют цинизм, нигилизм и всякую отраву. Сверх того, они в зародыше душат таланты. Быть переводчиком — талант. Пушкин преклонялся перед Жуковским. Ближе по времени — Щепкина-Куперник, посредственный поэт и дивный дар переложения. Зная французский язык, я считаю ее переводы Ростана равными подлиннику.
Неужто мы так оскудели, что среди десятка тысяч оканчивающих институты иностранных языков так уж и нет дарований? А иные переводы на русский с языков национальных республик? Плоскость, выхолощенность. Изменить имена собственные и пейзаж — и получишь нечто среднее, пригодное для любой республики.
Хорошо бы законом воспретить издательствам, театрам и всем прочим вступать в какие-либо отношения с псевдопереводчиками. Пусть наши организации, коль их редакции не располагают силами, приглашают литераторов (настоящих!) для художественной редактуры в помощь переводчику и оплачивают труд обоих по справедливой оценке. И нетрудно предусмотреть случаи, когда сам автор составляет черновик, «доводимый» художественным редактором с ведения и одобрения автора.
Если бы так просто решались такие непростые дела! …Но ведь нужно же с чего-то начать…
ПО ПОВОДУ СТАТЬИ ПЯТИ АРХИТЕКТОРОВ[8]
Заголовок «Не зная броду» в «Вечерней Москве» за 17 марта 1970 года обещал, казалось, осмеянье очередной глупости, но оказалось иное — вопрос и серьезный, и спорный, а говорят о нем несерьезно.
На самом деле, пять уважаемых архитекторов начинают со свиста по адресу своих оппонентов: и слово «широковещательный» в первом абзаце, и задиристый заголовок…
Приведу дословно второй абзац:
«Можно было предположить, что читателям газеты расскажут об основных положениях нового научно обоснованного Генерального плана развития города, о принципах формирования центра Москвы и архитектурных ансамблей, путях решения транспортных проблем. Мы рассчитывали, что будет рассказано и о том, как предусматривается в Генеральном плане решение сложной проблемы сочетания нового со старым, поскольку для многовековой Москвы вопрос этот особенно актуален. Увы, об этом в беседе ничего не говорится. Более того, она опечалила нас. Невольно пришла на память мудрая народная пословица: «Не зная броду, не суйся в воду»…»
Так могли бы говорить пять архитекторов в том случае, если бы они заказывали Ю. Бычкову и писателю О. В. Волкову статьи о Генплане Москвы и были обмануты. Но заказа не было. Следовательно, пять авторов статьи «Не зная броду» согласны принимать только похвалы своим «основным положениям», своим «принципам», своим «решениям сложной проблемы» и прочему, вложенному ими в Генплан. При таком настроении вполне естественно, что, не найдя похвал, а найдя критику, пять авторов «опечалились», им «невольно» вспомнилась пословица и так далее. И опечалились они весьма и весьма сердито.
Позиция, мягко говоря, наивная и слабая даже для древнего Юпитера. Но былой громовержец обладал оружием опасным и для тех, кто справедливо возражал владыке молний. Мы же, простые смертные, располагаем лишь силой доказательств. Вы скажете, что и слово может разить с силой молнии. Согласен. Но есть ли доказательства в статье пяти ведущих архитекторов?
Несколько отклонившись от темы, заметим, что мы с полным уважением относимся к авторитетам, к высоким наградам и званиям, заслуженным за выполнение конкретных работ. Но ни мой ранее завоеванный авторитет, ни полученные ранее звания не дают гарантии мне самому и обществу в том, что мои дальнейшие труды будут столь же плодотворны, как предыдущие. Высокая позиция требует еще больших усилий. Но возвратимся к теме.
Итак, есть ли доказательства в статье «Не зная броду»? Доказательств нет. Вместо них предлагаются утверждения и голые заявления: все решительно в Генплане Москвы увязано, предвидено, сохранено, все решительно целесообразно, обсуждено, утверждено.
Да и сами утверждения имеют нечто сомнительное. Во втором абзаце заявляется, что Генплан научно обоснован. Здесь демагогично эксплуатируется авторитет слова «наука». Но уважающий науку ученый скажет — на уровне современных знаний, и не более. Думать же, что найдена конечная истина, может лишь плохой ученый.
Далее, авторы напоминают, что принципы реконструкции Москвы приняты еще сорок (!) лет тому назад! За сорок лет явилось много нового в науке и в технике, в общественном быту, нашем миропонимании…
В целом авторы высокомерно и бездоказательно утверждают, что они действительно раз и навсегда расплели клубок технических, исторических, патриотических, эстетических и всех других проблем, связанных для нас с Москвой, в которой мы видим главнейший город мира. Расплели и ныне плетут из него драгоценную долговечную ткань. Зловещее самодовольство, за которое придется долго расплачиваться.
На самом деле, помимо чертежей и заявлений, пять авторов уже предъявили нам два зримых свидетельства. (Я ограничусь лишь теми, которые упомянуты в их статье.) Это — проспект имени Калинина в целом и «бывшая церковь Симеона-столпника… умело вписана в архитектурный ансамбль проспекта…».
Сначала о церкви. Умело вписана? Вошла в ансамбль? Эта церковь не вписана, она оставлена так же, как можно оставить березу, клен, иву, окружив одно и последнее дерево бывшего леса громадами стен, обрекая его на физическое и эстетическое увяданье. Эта церковь так же «вошла в ансамбль», как резной шкафчик работы деда-умельца входит в полированный гарнитур квартиры внуков.
«Симеон-столпник» на проспекте имени Калинина пригоден для демонстрации: «Вот видите, мы чтим и бережем памятники народной культуры».
Годится и для другого: «Можете убедиться, современная архитектура со старой Москвой несовместна!» И поспешный обозреватель, не имеющий времени подумать о том, что «современных архитектур» может быть множество, а не только данная, согласится. И будет прав.
Но будет он еще более прав, если скажет, что не один «Симеон», но вообще ничто не может совместиться с архитектурой проспекта имени Калинина. Ибо в этой застроенной улице нет никакого ансамбля, нет никакого содержания. Вся застройка продиктована задачей — удовлетворить потребление, то есть разместить по принятым сегодня единичным нормативам торговлю, учреждения и прочее с основанными на тех же нормативах удобствами для посетителей, покупателей, транспорта, связи…
Здесь, внутри и снаружи, выражена цивилизация чисто потребительская, то есть последовательно преследующая цель чисто утилитарную и, повторяю, сегодняшнюю. Трудящийся приходит сюда по обязанности, покупатель — по необходимости. И безразлично уходит. В этом смысле — удовлетворение материальных потребностей нынешнего дня — проспект современен. Но при чем же тут современная архитектура? Ведь в контексте с архитектурой под современностью разумеются не дни, а эпоха!
Я записал одно высказывание о проспекте: «Ходишь как в неприятном сне по незнакомой непривычной земле. Не потому что это новое. Нет, это просто что-то чужое знакомой Москве, взятое откуда-то напрокат…»
По-моему, авторы этой бетонной эфемеры-однодневки спутали современность с сиюминутностью телесных потребностей дня; такая «архитектура», как формы брюк, как прическа, обречена стремительной старости.
