Ирина Борисова - Разве бывают такие груши (рассказы)
Я теперь занимаюсь коммерцией. Она по-прежнему сидит в конторе. Когда-то мы вместе учились в школе, потом в институте. Теперь она иногда заходит в мой офис, проезжая мимо. Она всякий раз отнимает у меня сколько-то времени, и хоть каждая потраченная не на дело минута всегда ощутима, ей я стараюсь это не показать. А между тем, разговоры наши полезной информации не содержат.
Она плюхает под стол сумки, садится, начинает рассказывать о вещах, мне теперь незнакомых: как стояла в очереди и не хватило, как мерзавец-начальник никому не прибавляет зарплату, а себе выбил огромную надбавку под десять тысяч.
- Долларов? - живо интересуюсь я.
- Рублей! - испуганно машет она рукой, будто открещиваясь, и продолжает рассказ, а я в раскаянья внимаю, стараясь не попасть больше впросак, не выйти из предложенного смыслового ряда - дефицитов, талонных норм, окладов, очередей.
Потом она спрашивает про мои дела, и я жалуюсь, как стало трудно перекачивать безналичку, как лютует коммерческий банк, норовя сдать по тысяче с внешнего оборота...
- Рублей? - морща лоб, изображая компетентную деловитость, уточняет она.
- Долларов, - укоризненно поправляю я, и она понятливо кивает, конфузясь от своей ошибки.
Мы пятнадцать лет сидели за одной партой, но разговор наш теперь похож на разговор двух случайно встретившихся иностранцев, пытающихся объясниться друг с другом с помощью мимики и жестов. Ей никогда не пригодится услышанное от меня, а мне - то, что я узнаю от нее. Разве только в кругу нынешних друзей я расскажу, об экзотике, сколько получают люди на государственной службе, а она просветит сослуживцев, что это за штука - депозитный счет.
В институте мы обе изучали радиотехнику, и с тех пор я все еще помню, что непрерывную функцию, в крайнем случае, могут заменить ее дискретные отсчеты. Я теперь тоже живу от одной финансовой манипуляции до другой, каждый раз норовя загрести побольше денежек. Я дроблю жизнь на отрезки, в конце каждого из которых светит конечный результат. В погоне за ним я, как кенгуру, перескакиваю все остальное.
И она, перемогаясь от очереди до зарплаты, в каждом куске своей жизни пытается только свести концы с концами. И у нее нет ни времени, ни сил оглядеться и отдышаться.
А когда-то мы крали курсовик с кафедры приемников: я бесшумно рылась в полке, она стояла на стреме, а в смежной комнате, ни о чем не ведая, печатала машинистка. Полка вдруг с грохотом сорвалась, курсовики посыпались, машинистка вскочила, а мы уже неслись прочь по коридору, а потом, сгибаясь пополам, два часа хохотали, совершенно забыв, что прототип не украден, а сдавать курсовик - через два дня.
Процесс тогда занимал нас куда больше результата. А теперь мы недолго пьем кофе в моем офисе, и скоро она берется за сумки, а я выхожу ее проводить. На мне туфли из кожи питона. На ней сапоги с отреставрированными союзками. Она никогда ничего у меня не просит. Я ей никогда ничего не предлагаю.
1992
Век живи, век учись
У меня нет зонтика, и хоть бежать из дома на пост недалеко, если льет сильно, я успеваю промокнуть до нитки. Тетка Нурия, которую я меняю, говорит: "Пусть Егорыч подарит тебе зонтик!", и я думаю, и правда, Егорыч мог бы подарить мне зонтик, потому что мой пьяница после получки приходит без денег и в хлам, и хорошо, что на детей я с него получаю, а кормить его бесплатно - пусть ищет дураков в других местах, и, вообще, он мне не муж и плевать я на него хотела. Последний раз он подрался с армянами, что продают цветы у метро, ему порвали молнию, разбили нос и отняли деньги. "У них своя милиция!" - вопил он потом и, конечно, сразу принялся за меня, и я побежала за участковым, его забрали, и пришел он уже тихий-смирный.
Про Егорыча ему ничего неизвестно, про Егорыча знает только тетка Нурия, Егорыч - начальник караула, лысый старичок в толстых очках со вставными зубами, с планочками на форменном пиджаке. Он клацает своими зубами, но внушает мне, что он-то никогда не будет один, и я могла бы ему ответить, да просто не хочу портить отношения. Егорыч - бездетный вдовец, и я поначалу думала, он пригласит меня с детьми на дачу, у него там яблоки и клубника, он закатывает компоты и варит варенье, куда это все одному, но он говорит, что за зиму все поедает, и я думаю, что у него точно еще кто-то есть.
- Зачем тебе этот хрыч? - спрашивает тетка Нурия. - Вся и польза, что иногда отпустит тебя с дежурства.
Он, правда, отпускает меня с дежурства, когда мне надо стирать, и все же мог бы подарить мне этот зонт, а то недавно у подружки пропадал билет я уж не помню на какую эстраду, и она пригласила меня, я хорошо накрутилась, но, как назло, полил дождь, и на концерт я явилась мокрой выдрой.
И однажды я решаю - или он дарит мне зонт, или я посылаю его подальше я так и говорю тетке Нурии, и тетка Нурия говорит: "Правильно!", протирает красные глаза - она, как велит Егорыч, всю смену без отрыва смотрит на лампу на пульте, берет свои сумки и враскорячку идет домой. А я смотрю на лампу и думаю, какой у меня будет зонт, но в следующую смену с утра на наш чердак дают горячую воду, и я решаю в последний разок отпросится, чтобы все перестирать, а насчет зонта поговорить после. Но когда Егорыч меня отпускает, и я прибегаю домой, эти гады из РЭУ снова перекрывают воду, и я возвращаюсь на работу, чтобы все же поговорить.
Но открыв дежурку, я столбенею на месте - Егорыч расположился все на той же на нашей служебной кушетке, вся и разница, что с теткой Нурией. А тетка Нурия накануне как раз уволилась на лето, чтобы ехать к сестре сажать огород. И до меня сразу доходит, что ни к какой она не ездит к сестре, а пашет у Егорыча на даче, и меня берет такое зло, я говорю: "Ах, старая стерва!", а она, оправляясь, кудахчет: "А я что, я ничего!", а Егорыч, прокашлявшись, говорит: "Тебя стирать отпустили, так иди и стирай!"
Но я хватаю со стула его пистолет и форменные штаны, он, рыпнувшись, отлетает у меня обратно на кушетку, как одуванчик, я спрашиваю: "Почему у вас посторонние на посту, табельное оружие без надзора, а пульт без присмотра?" и иду к телефону звонить в центральную. И пока я набираю номер, тетка Нурия принимается причитать: "А я что, я как начальство!", а Егорыч аж бледнеет от злости и, шипя, интересуется, чего это я добиваюсь. И, сразу перестав крутить телефон, я говорю, что добиваюсь всего-ничего - три тысячи двести шестьдесят рублей на гонконговский зонтик, и он молча лезет в портмоне, а я, бросив ему пистолет и штаны, хлопаю дверью.
Я бегу домой, радуясь, как хорошо все получилось. В этот день я успеваю еще постирать, потому что воду все же дают, и мирюсь на радостях со своим пьяницей - он обещает мне с получки закодироваться и начать копить на мягкую группу. Я кормлю его обедом, он, объевшись, заваливается спать, а я иду в ларек и покупаю зонтик. По дороге домой я встречаю тетку Нурию, она с рассадой и рюкзаком чешет к Егорычу на дачу и говорит, что на вокзале есть японские зонты за восемь сто, надо было мне просить восемь сто, у него есть, он бы дал.
- Ладно, - думаю я, стараясь не огорчаться, век живи, век учись...
1993
Хохотать, сверкая зубами
Я вышла за Колю, потому что было пора, все говорили: "Не вышла в институте, в конторе не выйдешь тем более", а он был старший инженер, аспирант, правда, хилый, белобрысый, с квохчущей, как наседка, мамашей. Я так подозреваю, выбрала меня именно она: когда мы всей лабораторией праздновали у них в квартире Новый год, все девицы напились и сходили с ума, а я благородно беседовала с Колей о случайных процессах. Я всегда была пай-девочкой - старалась в школе, корпела над курсовиками в институте, безотказно выполняла все Колины поручения на работе, дома покорно слушала свекровь, как лучше питать Колю и ухаживать за ним. Но когда при этом я ловила Колин радостный взгляд, демонстрирующий, как он будет счастлив, если я так и стану смотреть в рот его мамаше, про себя я решила: "Дудки!" Я еще не знала, в чем это будет выражаться; я, как и прежде, сидела в нашей конторе и делала схему сопряжения блоков, а дома писала в подаренную свекровью тетрадь рецепты, диктуемые ею же. Но когда в лабораторию принесли путевку в Англию по линии молодежного туризма, дорогую, но в принципе, доступную, я сразу решила, что поеду.
Мы с Колей как раз собирались покупать диван - не помню уже, что я ему наплела, как мне удалось его убедить не говорить до поры ничего маме, но скоро я уже сидела в самолете. Я чувствовала себя, как спутник, уклонившийся от заданной орбиты, летящий неведомо куда и, скорей всего, в тар-тарары. Но поездка в Англию, как ни странно, поначалу напомнила экскурсию в Прибалтику - нас возили по маленьким городкам, мы чинно ходили по игрушечным улочкам, а в самом конце поездки нас расселили по семьям, и я встретилась с Чарльзом. Его жена и дочери сразу подарили мне джинсы и мягкий большой свитер. Я никогда не была красавицей, но, посмотревшись в зеркало в этом свитере, я почувствовала, что в моей жизни кроме сопряжения блоков да штопания Колиных носков должно быть что-то еще, и Чарльз, дружелюбные и внимательные взгляды которого я часто ловила, кажется, тоже это почувствовал.
