Владимир Чивилихин - Здравствуйте, мама !
Следом пришла еще одна весточка:
"Дорогая мама! Я вже зробилась великою. Ви мене навряд чи пiзнаете. Я член дитячоi ради. Дитяча рада в дiтбудинку, це вищий орган. Була дитяча олiмпiада. Було багато номерiв. Я танцювала тарантелу так, що викликали на бiс. Мамочко, якщо можна, то вишлiть фото, де ви. Я подивлюсь i вишлю вам назад..."
Почтальон стал ходить почти каждый день. Дети бесхитростно рассказывали Анне Константиновне о своих радостях и огорчениях, поверяли ей наивные мечты и маленькие тайны. А для нее было огромным наслаждением следить за тем, как раскрываются и расцветают детские души.
Ни одно письмо не оставалось без ответа. Анна Константиновна советовала ребятам, как вести себя, как относиться друг к другу, журила, если узнавала о каких-нибудь провинностях. Она даже выработала особый, полудетский почерк, чтобы ребятам было легче читать ее письма.
Иногда под ее диктовку писал Виталий. Сын вернулся с фронта израненный, еле ходил. Изменился и характер его. Анна Константиновна с трудом узнавала в этом неразговорчивом человеке, исполосованном белесыми шрамами, своего сына. Виталий медленно и трудно приходил в себя. Летом она часто отыскивала его в саду. Виталий часами лежал на траве, смотрел в небо.
- Обедать, сынок.
- Потом, мама.
- Когда же потом? Хочешь, сюда принесу...
Виталий поднимался с ее помощью, шел в хату, садился за стол.
- Я бы выпил, мама.
- Может, не надо?
- Горит, мама, все. Выпил бы...
Длинными зимними вечерами Виталий перечитывал письма детей, в которых говорилось о прошлом. Перебирал листочки, подолгу смотрел в стену перед собой.
- Мама! - окликал иногда он. - Вот тут Тамара Копель пишет, как вы бежали в лес, а самолет стрелял. Было это?
- Было, сынок.
- А "тошнотики"?
- И это было...
Жизнь шла своим чередом. С сожалением отпустила Анна Константиновна Валентину Тихоновну Прусакову и Эмилию Потаповну Борисенко - их перевели в детприемник Бахмачского отделения МВД, где для работы с бесприютными детьми нужны были опытные люди. Фронт был уже далеко, но станцию долго еще бомбили. 11 мая 1944 года во время налета вокруг детсада упало около пятнадцати бомб. Анна Константиновна была с детьми. Не бросила ребятишек и новая воспитательница Мария Михайловна Ковтун, хотя из окна детсада было видно, как горит ее дом.
В детском саду работы было немало. Только силы были уже не те. Заметно сдал и Иван Матвеевич - приходил со станции обессиленный, жаловался на поясницу. А про Виталия нечего было и говорить: так и не смог он начать работу. Но Анна Константиновна была рада и тому, что сын начал песни петь, как до войны, таким же добрым становился и откровенным.
Однажды осенью из детдома приехал Слава Щерба. Для Анны Константиновны это был настоящий праздник. Шестнадцатилетний Слава, умный и сдержанный юноша, буквально влюбился в Виталия. Они целыми днями ковырялись в саду, окапывали яблони, пели на два голоса, ходили в кино, за город. Виталий научил Славу играть в шахматы, купил ему на свою пенсию ботинки, а прощаясь на станции, снял с руки часы.
- Бери, тебе говорят! Это все мелочи жизни, Вячеслав. Да бери, будь ты неладен! Дают - бери, бьют - беги.
- Бьют - сдачи получают, Виталий Иванович! - смеясь, возразил Слава. Сами говорили.
- И это верно, братишка. Ну, ты бери часы-то. Носи на здоровье!..
Слава махал рукой с подножки вагона, пока Виталий не скрылся за станционными постройками. Больше им не суждено было свидеться: в конце зимы Виталия не стало. Через неделю, не выдержав потери, умер Иван Матвеевич. Похоронив мужа и сына, Анна Константиновна осталась одна.
Одна... Правда, были у нее те, что несли в себе тепло ее жаркого и щедрого сердца, а сейчас они возвращали ей частичку этого тепла. "Ваше горе, - писал Слава Щерба, - это мое горе. Виталий был для меня примером. Я старался думать так же, как он, быть таким же открытым и чистым, как он. Извините, что своим письмом я доставлю вам еще большую боль. Но ведь я тоже хотел кому-то пожаловаться на свою боль, причиненную этим горем". "Мы - ваши дети, и мы никогда не оставим вас, - писали Миля Якубовская-Милевская, Нина Щерба, Тамара Копель. - Никогда не забудем, что вы дали нам. Мы будем так же, как вы, любить детей и так же любить жизнь, как любите ее вы".
А весной они приехали к ней. Заполнили хату гомоном молодых голосов, занялись хозяйством. Под командой Славы Щербы починили крыльцо, сменили на крыше солому, побелили в саду яблони, которые уже выбросили белоснежные цветы.
Анне Константиновне было для кого жить.
"Город Бахмач, Анне Константиновне"... Если и вы пошлете письмо по этому адресу, оно непременно дойдет.
В лабиринте бахмачских переулков почтальон отыщет тихую и узкую улочку Войкова, а на ней - беленькую хату, крытую соломой. Навстречу выйдет высокая седая женщина, поблагодарит за письмо, пригласит на чашку чая. Отказываться бесполезно - так уж в этом доме заведено.
Оставшись одна, Анна Константиновна прочитает письмо и бережно спрячет его в старенький чемодан. В этом чемодане уйма открыток, телеграмм, переданных с оказией записок, конвертов. Чем дальше читаешь письма, тем жарче исходящее от них дыхание жизни, тем больше тебя покоряет сила духа и красота человека, которому они адресованы.
Вот трогательные детские послания:
"Здравствуйте, мама! Спасибо за письмо. Воспитательница хотела прочитать всем, но не было очков. В детдом привозят кино, все картины хорошие. Например, "В степях Украины", и почти никто не понял ее, а я все понял. По воскресеньям приезжает учительница танцев и учит нас танцевать. Поздравляю вас с днем выборов в местные Советы, больше писать нечего".
"Ми грали в "поiзд". Це було так. На нашему пiдсобному хозяйствi ми взяли три коняки, двох бикiв. Коней назвали "швидкий", "посажирський" i "поштово-посажирський", а бики були "товарнi". На "швидкому" катались вiдмiнники, на посажирському - учнi, якi мають 4, а учнi, якi мають 2, йшли пiшки. Я каталась на "швидкому".
А вот ободряющие слова подрастающего человека, с которым уже можно было делиться огорчениями и печалями.
"Дорогая Анна Константиновна! Что это за дура такая новая заведующая, что упрекнула вас оккупацией? Вот я приеду в Бахмач и докажу ей, какая была у нас оккупация. Не посмотрю, что она старше меня. Нет, Анна Константиновна, мы за вас постоим, а то нашлась какая-то, видно, пустая женщина, трепуха, да еще хуже. Рассказала я об этом нашим - они тоже злятся на нее. А впрочем, о такой бестолковой нечего и говорить".
Еще одно письмо:
"Нам тут собираются давать паспорта. Это значит, что мы выросли. Только мне не нравится, как заполняют документы. Многим год рождения дают с потолка. А место рождения всем пишут одно - Черешеньки, где наш детдом. Всем Щербам записали так, хотя Славик говорил, что он родился в Бахмачском районе. Миля Якубовская-Милевская, которой тоже записали Черешеньки, здорово сказала: "Це було б не плохо тут родитись, але це не вiрно". А отчество она себе взяла "Васильевна", в честь отца Славы Щербы, который был партизаном и погиб в борьбе с немецкими оккупантами. Как же нас теперь найдут родные, если они живы?"
Еще и еще:
"Ще нiколи за свое життя не зустрiчала я таких людей, як Ви. Коли Вам буде тяжко, я в любу хвилину допоможу вам".
"Как сейчас вижу фашистского стервятника, а мы бежим в лес. У вас на руках Шурик Неизвестный, а на лице - тревога за всех нас. Что с нами было бы, если б не вы? Как хорошо, что есть в Советской стране такие люди!"
"Когда мне тяжело, я вспоминаю вас и думаю: какая ерунда все эти мои трудности и "трагедии" по сравнению с тем, что пережили вы! Я преклоняюсь перед вами за то, что вы все вынесли и не сломились. Обещаю вам, что стану настоящим человеком - таким, как вы".
А этот паренек, наверно, совершил какую-то ошибку, и Анне Константиновне пришлось пустить в ход свой авторитет среди детей, чтобы заставить его раскаяться:
"Вы напрасно предупреждаете меня, чтобы я не обижался на ваши нравоучения. Кто же мне еще будет читать мораль, кроме вас, дорогая Анна Константиновна? Вы ведь у меня одна. И если б вы только видели, как они все набросились на меня! Но они правы. Простите, и спасибо вам за материнскую ласку и материнский совет..."
В этом же старом чемодане хранятся деловые бумаги, Почетные грамоты, трудовая книжка с десятком благодарностей. Письмо из отдела учебных заведений Московско-Киевской железной дороги с просьбой составить руководство по детскому рукоделию. Ответ директора Малоярославского образцового детского дома - согласие принять на учение и воспитание Раю и Мишу Бартошей, Люду и Сталину Косякевичей. Здесь же письма из Новгород-Северского, пронизанные непередаваемым чувством дружелюбия и почтения.
"Сколько мы с вами пережили, дорогая Анна Константиновна! - пишет Валентина Тихоновна Прусакова. - Помните, как спасали детей в лесу, чтобы их не увезли в Германию? Я тогда лишилась своей дочери. Как вы пишете, все наши дети в люди выходят, и я радуюсь за них вместе с вами. А сейчас я счастлива сообщить вам, что роды у меня прошли благополучно. Растет чудная дочурка. По-прежнему замещаю заведующую детсадом. Мое теперешнее счастье я считаю наградой за пережитое. Но прошло пятнадцать лет с того времени, а я не могу забыть и успокоиться".
