Болеслав Маркевич - Марина из Алого Рога
— Ну, das weiest der liebe Kukuk! отвѣчалъ, смѣясь, Пужбольскій.,
— Это что значитъ? Я по-нѣмецки швахъ…
— Это значитъ, что надо кукушку спросить, — она можетъ быть знаетъ, а я не знаю…
— А вы были, — или и теперь женаты?
— Богъ миловалъ!
Она опять расхохоталась.
— Вотъ это правда! женитьба такая гадость!…
— Вы находите?
— А то какъ! Бракъ, извѣстно, — обветшалое, стѣснительное и цѣленесообразное учрежденіе!
— О, Господи, даже страшно, какъ вы это все перечислили! комично проговорилъ князь.
— А вы бракистъ?
— Что-съ? даже испугался. Пужбольскій.
— Вы за бракъ? За церковный бракъ?…
— Нѣтъ, — я за здравый смыслъ, отвѣчалъ онъ серьезно.
Марина вспыхнула.
— А здравый смыслъ, по-вашему, пылко возразила она, — велитъ стѣснять свое чувство, велитъ скрипѣть всю жизнь рядомъ съ человѣкомъ, котораго не любишь или котораго перестала любить?…
— А у Завалевскаго хорошія были бы дѣти, вы полагаете? неожиданно отвѣчалъ Пужбольскій вопросомъ на вопросъ.
Она озадаченно взглянула на него.
— Ну, конечно!
— А мать ихъ, — потому я смѣю полагать, что непремѣнно должна быть какая-нибудь мать, чтобы могли быть дѣти…
— Вы опять съ вашимъ вздоромъ! и разсердилась, и засмѣялась Марина.
— Нѣтъ-съ, это не вздоръ, а я только хочу спросить: вообразите, что этой матери вдругъ надоѣло бы скрипѣть рядомъ съ хорошимъ Завалевскимъ…
— Тогда она была бы нехорошая! воскликнула дѣвушка.
— Отчего же такъ? Она, можетъ быть, нашла бы, или думала бы, что нашла еще лучше… Или вы приказали бы ей одной изъ всѣхъ женщинъ въ мірѣ "стѣснять свое чувство"?
— Ну, положимъ, положимъ!… что же дальше?
— А я это у васъ спрошу: что дѣлать въ такомъ случаѣ?
— Они бы… разошлись! проговорила Марина, смутно чувствуя, что стремится въ ловушку.
— Отлично! Ну, а хорошихъ дѣтей кто бы взялъ? Или ихъ на улицѣ оставить?
— Это уже зависѣло бы… отъ…
— Отъ accord mutuel, — отъ любовнаго соглашенія между отцомъ и матерью? помогалъ ей Пужбольскій.
— Ну да!…
— Восхитительно! Дѣтей, положимъ, взяла бы мать?
— Взяла бы! начала уже сердиться Марина…
— Тогда они лишены были бы хорошаго отца…
— Онъ бы ихъ не отдалъ ей! воскликнула она:- онъ бы ихъ, навѣрное, слишкомъ любилъ для этого!…
— Въ такомъ случаѣ, дѣти лишились бы матери, разсуждалъ князь, любуясь въ то же время разгорѣвшимся лицомъ дѣвушки; — но тутъ представляется еще третья комбинація: Завалевскій, съ своей стороны, не стѣсняя своего чувства, находитъ себѣ новый женскій объектъ, соглашающійся скрипѣть рядомъ съ нимъ, но положительно не согласный на то, чтобы скрипѣли рядомъ съ нею хорошія дѣти его отъ того прежняго субъекта, отъ той, которая перестала скрипѣть рядомъ съ хорошимъ Завалевскимъ. Такимъ образомъ эти бѣдныя хорошія дѣти остались бы и безъ хорошаго…
— Довольно, довольно! закричала Марина, затыкая уши и топая своими красными каблуками. — А торжествующій Пужбольскій такъ и покатывался въ своемъ креслѣ.
— Ну, и все вздоръ!… что вы доказали! что? Ничего не доказали, одинъ сумбуръ! повторила она, и сердясь, и хохоча…
— А хотя бы доказалъ! отвѣчалъ онъ:- Что бракъ необходимое зло…
— И только-то, вы только до этого отрицательнаго заключенія и пришли?
Пужбольскаго поразило вдумчивое, печально-вопрошающее выраженіе лица дѣвушки въ эту минуту. Она не дождалась его отвѣта и воскликнула:
— А вотъ видите, вашъ другъ, — онъ, я убѣждена… онъ нашелъ бы положительное доказательство!… А не то, примолвила она черезъ мигъ, — онъ хоть бы вѣру далъ!…
Пужбольскій пристально взглянулъ на нее и задумался самъ.
— Знаете, сказалъ онъ послѣ небольшаго молчанія: у васъ чрезвычайно вѣрное чутье, vous ayec l'instinct. — Завалевскій именно тотъ человѣкъ, про котораго можно сказать, что онъ "даетъ вѣру"!… А между тѣмъ, примолвилъ онъ, — единственная женщина… — Онъ вдругъ спохватился и замолчалъ.
Марина такъ и вскинулась:
— Голубчикъ, милый… какъ васъ звать? только не княземъ, я не люблю…
— Александръ Иванычемъ…
— Александръ Иванычъ, умоляю васъ, договорите, разскажите все!… Какая женщина? Онъ, навѣрное, любилъ ее? Это такъ интересно!…
— Это его тайна, mademoiselle Marina, я не могу, это… Ce serait… это была бы измѣна съ моей стороны…
Но Марина такъ приставала, что Пужбольскій не выдержалъ, — слабъ былъ человѣкъ предъ соблазномъ красоты, — и, взявъ съ нея слово, что она не передастъ этого никому на свѣтѣ,- разсказалъ ей все…
* * *Исторія — мы позволяемъ себѣ познакомить съ нею читателя нѣсколько подробнѣе, чѣмъ могъ это сдѣлать въ ту минуту князь Пужбольскій, — исторія была такого рода:
У Завалевскаго была троюродная сестра, Елизавета Григорьевна Зарницына. Онъ сошелся дружески съ нею, бывши еще студентомъ, въ Москвѣ, и вскорѣ сталъ въ ея домѣ своимъ. Елизавета Григорьевна была умная, живая и высоко честная женщина. Покойный мужъ ея, бывшій товарищъ графа Константина Владиміровича, и болѣе несчастный, чѣмъ онъ, погибъ въ бурѣ 1825 года. Молодая поѣхала за нимъ въ Сибирь и вернулась оттуда, уже по смерти его, въ 1842 году, съ двумя сыновьями и дочерью Александрой, — или, вѣрнѣе, какъ звали ее въ семействѣ, Диной, — которой было четырнадцать лѣтъ, когда Завалевскій познакомился съ ними. Эта дѣвочка съ первыхъ же дней приковала его въ себѣ. Тоненькая, смугловатая, съ длинными, какъ у египетскихъ сфинксовъ, какими-то никуда не глядящими и все видящими глазами, молчаливая и улыбающаяся странною, словно откуда-то извнѣ прилетавшею на уста ея улыбкой, она, какъ прототипъ ея въ Лермонтовсвой Сказкѣ для дѣтей,
"была одна изъ тѣхъ, Которымъ рано все понятно"…
Кто-то прозвалъ ее Преціозой, и это прозвище за нею осталось: въ ней было дѣйствительно что-то таинственное и невыразимо-манящее этою таинственностью. Она никогда не высказывалась и давала отгадывать себя, заглядывать въ свое внутреннее я лишь ровно настолько, насколько почитала это нужнымъ или почему-либо для себя выгоднымъ… И, Боже мой, какихъ душевныхъ сокровищъ не прозрѣвало воображеніе Завалевскаго за той заповѣдною чертой, за которую, словно въ святую святыхъ Соломонова храма, никому не дозволялось проникнуть?… Съ своей стороны, четырнадцатилѣтняя Дина съ первыхъ дней успѣла побывать во всѣхъ закоулкахъ внутренняго я Завалевскаго и овладѣла имъ, будто былъ онъ ея собственное созданіе, будто сама она, своими длинными, худенькими пальцами слѣпила его, дала ему образъ и вздохнула въ него духъ человѣческій. Она умѣла говорить его словами, досказывать ему еще для него самого неясную мысль, угадывать задолго впередъ его мнѣніе, его образъ дѣйствій въ данномъ случаѣ, и заранѣе направлять все это, куда ей хотѣлось… Ему казалось, что эта молодая, невѣдущая душа какъ зеркало отражала его душу, и не догадывался, что самъ онъ былъ не что иное какъ зеркало, въ которомъ отражалась воля Дины… Почти два года жилъ онъ въ какомъ-то очарованномъ мірѣ, насыщаясь томительнымъ и сладкимъ благоуханіемъ первой, чистой, мечтательной любви. Онъ кончалъ курсъ въ университетѣ; Динѣ наступалъ семнадцатый годъ, — на стремительныхъ крыльяхъ неслось къ нему, казалось, на встрѣчу близкое счастіе…
Однажды вечеромъ онъ засидѣлся у Зарницыныхъ позже обыкновеннаго. Дина ушла спать; онъ остался одинъ съ Елизаветою Григорьевной… Они молчали оба: онъ думалъ объ очаровательницѣ, только-что подарившей его какимъ-то блаженнымъ для него словомъ; хозяйка вязала шарфъ на длинныхъ спицахъ и казалась не въ духѣ… Вдругъ она остановилась, быстрымъ движеніемъ воткнула спицу въ свою рано посѣдѣвшую косу, подняла глаза и спросила:
— Владиміръ, неужто ты въ самомъ дѣлѣ думаешь о Динѣ?
— Думаю, отвѣчалъ онъ, смутившись отъ неожиданности вопроса.
— Серьезно?
— Какъ же иначе?…
— Боже мой, какое несчастіе! проговорила Елизавета Григорьевна, закрывая себѣ глаза рукою.
— Несчастіе! едва нашелъ силу повторить онъ, — сердце у него упало…
— Для тебя!… Для нея — мнѣ и во снѣ не приснился бы лучше тебя мужъ!…
— Объяснитесь, ради Бога! умолялъ бѣдный молодой человѣкъ.
Она схватила его за обѣ руки.
— Не про тебя, не про тебя жена, со слезами въ горлѣ прошептала она, — elle est possédée, mon ami!…
— Что вы говорите?… Онъ отшатнулся отъ нея, ему показалось, она въ бреду…
— Она моя дочь, единственная, съ глубокою печалью говорила госпожа Зарницына, — и, кромѣ меня, никто ея не знаетъ… Я тебѣ говорю: elle est possédée… въ ней сидитъ съ измальства какой-то ненасытный, неутомимый демонъ, который движетъ и руководитъ ею… Все, что мы вынесли тамъ, въ Сибири, лишенія, горе, униженія, — все это глубокимъ и, прямо скажу тебѣ, злымъ чувствомъ запало ей въ сердце. И теперь ей нужна une revanche éclatante, — она себѣ это сказала, она добьется этого! нужны деньги, власть, вліяніе, все, что ослѣпляетъ, и вѣситъ, и владѣетъ людьми!… И если все это дастся ей когда-нибудь въ руки, не на добро употребитъ она его, вспомни мое слово! У нея разсчетъ какъ у семидесятилѣтняго ростовщика… Все это можетъ у ней сорваться, пропасть, самонадѣянна она слишкомъ, — но проведетъ она всякаго, кого захочетъ, какъ тебя провела… На бѣду, замѣтила я слишкомъ поздно, я бы не допустила!…
