Владимир Одоевский - Саламандра
В таком положении ее часто заставала Эльса и, вероятно, не понимая, что тут происходит, смотрела на Марью Егоровну такими странными глазами, что Марье Егоровне делалось и страшно, и грустно – и она снова прибегала к своему утешителю. После обеда Марья Егоровна уже спала непробудным сном, а иногда даже совсем не обедала; ночью, проснувшись, она снова потихоньку пробиралась к поставцу… и опять засыпала. На другой день начиналось то же.
Якко не обращал внимания на поведение жены своей; весь погруженный в свое таинственное предприятие, Якко забывал все житейское. Каждый день у очага, он редко приходил к своим, да и когда приходил, занимался только одною Эльсою, радуясь, что жена оставляет его в покое, и нетерпеливо ожидал рокового сорок первого дня.
Наконец он наступил… Поднята таинственная крыша, – на дне сосуда – спла– вок синего цвета… И старик и Якко затрепетали.
– Это что-то чудное, – сказал старик, – наш камень должен быть пурпурового цвета… это не он… но уж не семя ли яхонта?.. Испытаем…
С сими словами старик растопил свинцу, отломил от полученного сплавка несколько крошек, бросил на свинец… крошки разлетелись, и свинец остался по-прежнему свинцом. Целый день протрудились наши алхимики. Уж чего они не делали с полученным сплавком! Соединяли его с медью, и с железом, и со всеми металлами – все тщетно: масса трескалась, рассыпалась, но ничто не обратилось ни в серебро, ни в золото.
– Это просто стекло, – сказал наконец старик с досадою, – мы в чем-нибудь ошиблись. Надобно начать сызнова. Отдохни дня три, а потом снова изготовь атанар.
Между тем Якко явственно слышал, что Эльса громко хохотала посреди угольев.
– Не слушай бессмысленного старика, – говорила она, – возьми этот камень; он не золото, но стоит золота, – не сказывай об этом старику; распусти этот камень в воде, и ты увидишь, что будет. Бессмысленный! Он думает, что понимает писание мудрых; он прочел, что нужна сорокадневная работа над фениксом, но прочел только мертвую букву; он не понимает, что в сих словах сокрыто кабалистическое число, что круг здесь изображает землю, а число – четыре времени года, срок, необходимый для полной зрелости дивного камня.
– Что ж ты задумался? – сказал старик.
– Разве вы не слышите? – отвечал Якко.
– Да что слышать? Только уголья трещат в очаге.
Якко понял, что слова Саламандры были ему только слышны, и замолчал.
– Ну, что ж ты хотел сказать? – повторил старик.
– Я думаю, что не слишком ли рано мы открыли атанар? Число сорок не означает ли четырех времен года?..
– Мысль недурная, – заметил старик, – о! я вижу, в тебе путь будет! Испытаем. Так изготовь же два атанара, один мы будем открывать каждые сорок дней, а другой откроем по прошествии целого года…
С сими словами старик по-прежнему положил на стол серебряный рубль и удалился, бормоча про себя: "Четыре времени года… сорок… четыре… как мне на мысль не вспало!.. странно!.."
По уходе старика Якко немедленно раскалил снова полученный им камень и бросил его в воду; после нескольких подобных операций в сосуде осталась жидкость прекрасного синего цвета. Якко опустил в нее кусок сукна, – сукно окрасилось. Познания Якко в химии скоро объяснили ему, какую выгоду можно получить из сего открытия; он разложил вещество по правилам науки, нашел состав его, снова повторил опыт в большем виде, и скоро в домике Якко появились чаны, кубы; он объявил гостям суконной сотни, что берется красить сукно не хуже заморского, – и в городе дивовались, толкуя про кубовую краску. И эти новые хлопоты достались доброй Эльсе: целый день она суетилась, нанимала работников, вела счеты, заглядывала в чаны, собирала краску, продавала ее, красила, развешивала. Якко служил иногда переводчиком и только получал деньги. Но мог ли такой успех удовлетворить гордым ожиданиям алхимика? Торговать краскою тому, кто собирался захватить в руку корень всех сокровищ мира!.. И снова запылал атанар, и снова старик явился с своею таинственною коробкою. Но в то время, когда он собирался всыпать ее в сосуды, Якко опять услышал хохот Саламандры: «Твой старик многое знает, – с ним и нам не худо посоветоваться, но не знает безделицы: все его составы ни к чему не поведут, если он не добудет масла из кремня».
– Масла из кремня? – спросил Якко.
– Да; ты знаешь, что внутри кремня кроется дивная, могучая жидкость…
– Но я знаю и то, что эта жидкость истребляет все тела земные; нет сосуда, который бы мог содержать ее: одна капля ее на теле человека – и человек истлевает в ужаснейших мучениях…
– Якко, Якко! зародыш жизни – смерть… – проговорила Саламандра сильным голосом и исчезла.
Когда Якко заговорил со стариком о кремнистом масле, старик затрепетал:
"Знаю, – отвечал он, – слыхал я об этой страшной влажности, встречал и в книгах указания на нее, но до сих пор думал, что алхимики упоминали о ней для того только, чтоб испугать профанов или чтоб наказать их, когда они нечистыми невежественными руками примутся за наше великое дело".
Работа продолжалась по-прежнему, и по-прежнему без успеха. Каждую ночь на старика находил неодолимый сон. Якко смотрел за атанаром, и когда силы его ослабевали, Саламандра являлась среди огня, утешала своего любимца, ласкала его, простирала к нему свои огненные персты и золотистою струею обвивалась вкруг атанара.
Однажды вечером старик уже дремал, Якко в раздумье сидел пред огнем; грустно было на душе алхимика; не тешили его мелочные домашные выгоды; переставала утешать и надежда. Сумрачно смотрел он вокруг себя, и невольно взор его вперился в старика, который дремал, облокотившись на креслах.
– Зачем он не я? – невольно приходило в голову Якко, – зачем я не он? – прибавлял он, теряясь в своих мыслях, – он знатен, он богат, он приходит ко мне, пользуется гостеприимством бедняка для дела опасного и он же презирает меня… зачем он не я?.. я – он? он – я?.. Мысли его делались мрачнее и мрачнее, иногда они даже пугали самого алхимика.
Кто-то сзади подкрался к молодому человеку; трепетный, горячий поцелуй заставил его содрогнуться, он обернулся – перед ним была Эльса.
– Это ты, Эльса? Как вошла ты сюда?
– Ах, как я рада, ты забыл запереть двери! Насилу-то я попала к тебе сюда; мне без тебя знаешь ли как скучно, Якко: целый день и ночь ты здесь, а я одна, совсем одна; работы столько по хозяйству, иногда так хочется поцеловать тебя, как будто жажда мучит…
И Эльса села на колени Якко, обняла его; Якко прижал ее к себе. – Эльса, Эльса! – заговорил невольно Якко, – если бы ты знала, как я люблю тебя! Так люблю, что страшно сказать…
– Да! любишь! а Мари, Мари…
– На Мари я не могу смотреть без отвращения, Мари зла, Мари попрекает меня, Мари опухла, больна она, что ли?
– Может быть, я не знаю, – отвечала Эльса, улыбаясь насмешливо, – а может быть, и не больна, а так, от большого веселья… Она много спит, Якко, очень много. – Между тем лицо Эльсы вспыхнуло, она продолжала: "Во сне человек, знаешь, безоружен… многое… на него действует…"
– И я заметил, что она слишком часто бывает не в себе…
– Да! правда… точно не в себе…
– Но что говорить о ней! Ты одно мне утешенье, ты мне все заменяешь – и жену, и семейство… Отец твой призрел меня сироту, бедного, беспомощного; снова нищета посетила меня, – ты мне стала вместо отца; ты ведешь весь мой дом; ты обогатила меня; ты меня покоишь… ты меня любишь…
Снова Якко прижал Эльсу к своему сердцу, и Эльса обвилась вкруг молодого человека, как обвивается плющ вокруг статного дуба; она припадала к его лицу, как бы хотела спрятаться на груди его, как бы хотела впиться в нее; щеки ее все более распалялись от действия очага и от внутреннего волнения…
– Что это? – сказала Эльса, указывая на алхимический снаряд.
– Я ищу Сампо, – отвечал Якко, улыбаясь и желая, сколь возможно, приблизиться к понятиям Эльсы.
Лицо Эльсы разгоралось все сильнее и сильнее; глаза ее блистали.
– Сампо… Сампо… да, точно Сампо… не другое что понимали под этим словом мудрые суомийцы… его одного должны искать, его одного и искали люди от начала веков; о нем одном их дивные сказания; к нему их труды и надежды… Немногим было открыто… немногим… лишь тем, которые душою и телом соединялись с нами… и тебе, смертный, открыт этот путь… и тебе… если ты… ты… любишь меня…
Эльса снова обвилась руками вокруг молодого человека… Якко был в исступлении; бледный, трепещущий, он прижимал к себе Эльсу и охладевшими от сильного волнения устами искал распаленных уст девушки.
Но вдруг он отпрянул от нее и закрыл лицо свое руками.
– Что я делаю!.. – говорил он с отчаянием, – Эльса, Эльса, пощади меня!
Эльса вперила в него гневные очи.
– Эльса! – продолжал он, – зачем я не могу вполне принадлежать тебе… зачем эта Мари… жена?..
– Мари! Мари!.. – повторила Эльса каким-то странным голосом.
В эту минуту Якко видел, что огненные искры брызнули из глаз Эльсы; она протянула руки… огненные струи истекали из ее пальцев… пламя потянулось из устья, заклокотало вокруг Эльсы, вокруг Якко… тут все смешалось… стены комнаты застлались огненными потоками… атанар расширился в необъятное пространство… Эльса и Якко носились и утопали в огненных волнах… львы, драконы, мертвый остов, чудовищные птицы летали вокруг них… все свивалось, развивалось, кружилось…
