Валентин Катаев - Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)
- Не беспокойтесь, - сказал фотограф. - Мы выходим в среду, а они - в субботу. Малютка будет наш. Мы первые покажем миру бакенбарды малютки.
Но те, которые выходили в субботу, были тоже не лыком шиты.
Впрочем, об этом мы узнаем своевременно.
На следующий день редактор пришел в редакцию раньше всех.
- Фотограф есть? - спросил он секретаря.
- Не приходил.
Редактор нетерпеливо закурил и, чтобы скрасить время ожидания, позвонил к тем, которые выходили в субботу:
- Алло! Вы ничего не знаете?
- А что такое? - наивно удивился редактор тех.
- Младенец-то с бородой, а?
- Нет, а что такое?
- И с усами. Младенец.
- Ну да. Так в чем же дело?
- Портретик будете печатать?
- Будем. Отчего же.
- В субботку, значит?
- Разумеется, в субботу. Нам не к спеху.
- А мы - в среду... хи-хи!
- В час добрый!
Редактор повесил трубку.
- Ишь ты! "Мы, говорит, не торопимся". А сам небось лопается от зависти. Шутка ли! Младенец с бородой! Раз в тысячу лет бывает!
Вошел фотограф.
- Ну что? Как? Показывайте!
Фотограф пожал плечами:
- Да ничего особенного. Во-первых, ему не два года, а пять. А во-вторых, у него никакой бороды нет. И усов тоже. И бакенбардов нету тоже. Пожалуйста!
Фотограф протянул редактору карточку.
- Гм... Странно... Мальчик как мальчик. Ничего особенного. Жалко. Очень жалко.
- Я же говорил, - сказал фотограф, - некуда было и торопиться. И мальчику только беспокойство. Все время его снимают. Как раз передо мной его снимал фотограф этих самых, которые выходят в субботу. Такой нахальный блондин. Верите ли, целый час его снимал. Никого в комнату не впускал.
Редактор хмуро посмотрел на карточку малютки.
- Тут что-то не так, - сказал он мрачно. - Мне Подражанский лично звонил по телефону, и я не мог ошибиться. Говорят, большая черная борода. И усы... тоже черные... большие... Опять же бакенбарды... Не понимаю.
Редактор тревожно взялся за телефонную трубку.
- Алло! Так, значит, вы говорите, что помещаете в субботу портрет феноменального малютки?
- Помещаем.
- Который с бородой и с усами?
- Да... И с бакенбардами... Помещаем. А что такое?
- Гм... И у вас есть карточка? С усами и с бородой?
- Как же! И с бакенбардами. Есть.
Редактор похолодел.
- А почему же, - пролепетал он, - у меня... мальчик без усов... и без бороды... и без бакенбардов?
- А это потому, что наш фотограф лучше вашего.
- Что вы этим хотите сказать?.. Алло! Алло!! Черт возьми! Повесил трубку. Негодяй!!
Редактор забегал по кабинету и остановился перед фотографом.
- Берите автомобиль. Поезжайте. Выясните. Но если окажется, что они ему приклеили бороду, то я составлю протокол и пригвозжу их к позорному столбу, то есть пригвоздю... Поезжайте!
Редактор метался по кабинету, как тигр. Через час приехал фотограф.
- Ну? Что?
Фотограф, пошатываясь, подошел к стулу и грузно сел. Он был бледен, как свежий труп.
- Выяснили?
- В-выяснил, - махнул рукой фотограф и зарыдал.
- Да говорите же! Не тяните! Фу! Приклеили бороду?
- Хуже!..
- Ну что же? Что?
- Они сначала... сфотографировали бородатого младенца... а потом... побрили его!..
Редактор потерял сознание. Очнувшись, он пролепетал:
- Наш... советский... красный малютка с бородой... И побрили! Я этого не вынесу. Боже! За что я так мучительно несчастлив?!
1924
СОРВАЛОСЬ!
На другой день после перевыборов в жилищное товарищество старый управляющий домом, бывший помощник присяжного поверенного фон Ребенков спешно вывалял бархатную толстовку в саже, нацепил на грудь портрет Луначарского, взял напрокат у рабфаковца Искры порванные башмаки и, лихорадочно напевая "Интернационал", направился к новоизбранному председателю, рабочему Петрову, разговаривать.
Петров сидел на табурете перед подоконником и починял штаны.
- Пролетарии всех стран, соединяйтесь! - воскликнул бывший помощник присяжного поверенного, резво вбегая в комнату. - Кто не трудится, тот не ест, и вообще, мир хижинам - война дворцам! Здравствуйте, товарищ председатель! Давайте, товарищ председатель, знакомиться. Я, товарищ председатель, старый управляющий домом, товарищ Ребенков. Я, товарищ, вот уже два года собираюсь с вами как-нибудь познакомиться, да, знаете, все дела... У нас... хе-хе... знаете, в пролетарском государстве без этих самых дел никак нельзя. То, знаете, оргсобрание, то конференция, то Доброхим, то беспризорный флот, то воздушные дети, то есть что это я говорю?.. Хи-хи... Наоборот-с. Воздушный флот и беспризорные дети... Одним словом, вот.
Петров вколол иголку в обои и сказал:
- Хорошо, что вы пришли, а то я как раз собирался к вам. Тут требуется в спешном порядке провести переселение пролетарского элемента в лучшее помещение. Да и жилую площадь не мешает пересмотреть. А то поступают от рабочих жалобы, что нэпманы заели.
Фон Ребенков засуетился.
- Совершенно верно-с... совершенно верно-с... Именно нэпманы и именно заели... Я это самое вам и хотел сказать. Мы, рабочие, должны твердо взять в свои руки перераспределение жилой площади.
- А вы разве, товарищ, рабочий? - заинтересовался Петров.
- Почти, - застенчиво сознался фон Ребенков, - почти. Стопроцентный пролетарий умственного труда... С малых лет.
- Ну вот и отлично. Значит, вы мне и поможете в этом деле. Тут у меня имеется три заявления от товарищей о вселении их в лучшие помещения. Вот они.
Бывший помощник присяжного поверенного насторожил уши.
- Во-первых, - сказал Петров, - заявление товарища Антипова, истопника. Живет в невероятных условиях. Полутемная каморка в подвале, рядом с отоплением. Грязь, копоть, одна стена сырая, а семья у него восемь душ. Шутка! Затем рабфаковец Искра. Живет где-то под крышей, в чулане. Дверь не закрывается, окон нет, в потолке дыры. Какие уж тут занятия! Затем дворник. Семья - четырнадцать душ, живут в дровяном сарае. Ужас! Надо их как-нибудь облегчить.
Фон Ребенков одобрительно закивал головой.
- Вот именно-с! Я сам об этом думал. Опять же, со своей стороны, должен обратить ваше внимание на бедственное положение и других пролетариев из нашего дома. Так, например, товарищ вдова народного героя японской кампании Эполетова-Гаолянского живет в ужасных условиях. Две комнатенки в бельэтаже, ремонта не было вот уже два года, одна дверь скрипит. Ужас!.. Гостей негде принять. Затем льготный безработный Банкнотис. Комната у него, правду сказать, ничего себе, но на четвертом этаже! Ужас! Верите ли, на биржу труда ходить не может. Проклятая лестница заедает. У него одышка, и, кроме того, грек. Прошу обратить внимание. Можно сказать, национальное меньшинство. Надо ему пойти навстречу. Я уже не говорю о себе. Живу черт знает в каких условиях. Верите ли, негде рояль поставить, портнихе негде повернуться, когда мерки с жены снимает.
- Так, так, - сказал Петров. - Надо облегчить их условия быта...
- Вот именно, - оживился Ребенков. - Облегчить условия быта. Я, например, предлагаю так: в первую голову мы займемся, конечно, истопником, рабфаковцем и дворником. На что, собственно говоря, жалуется истопник? Истопник жалуется на грязь и жару от отопления? Великолепно! Теперь мы зададим себе вопрос: на что жалуется рабфаковец Искра? Рабфаковец Искра, наоборот, жалуется на холод и дыры в потолке. Так в чем же дело? Ясно истопника Антипова надо переселить в более прохладное помещение, занятое рабфаковцем Искрой, рабфаковца Искру - в более теплое помещение, занятое истопником Антиповым. Не правда ли? Гениальное разрешение вопроса, товарищ председатель.
Петров угрюмо молчал.
- А что касается дворника, то, честное слово, ему и в сарае неплохо. И к сорному ящику близко, и двор на виду. Верно?
Петров молчал.
- Молчание - знак согласия! - весело крикнул Ребенков. - Итак, одна часть нашей задачи выполнена. Теперь нам остается облегчить условия быта мадам Эполетовой-Гаолянской, льготного безработного Банкнотиса и мое. Это будет потруднее. Но я думаю, что кое-кого можно будет уплотнить, кое-кого выселить, и в конце концов для вышеупомянутых пролетариев очистится достаточное количество жилой площади.
И фон Ребенков стал развивать блестящий план.
Товарищ Петров, наморщив лоб, рассеянно слушал болтовню бывшего помощника присяжного поверенного. Его мучили, очевидно, какие-то соображения на этот счет.
На следующее утро веселый фон Ребенков, потирая руки, подошел к доске, где вывешиваются объявления, и вдруг побледнел и зашатался.
На доске красовалось следующее объявление нового правления жилтоварищества:
"1. Истопник Антипов переселяется в комнаты, занимаемые вдовой бывшего генерала Эполетова. Гражданка Эполетова переселяется в помещение истопника.
2. Рабфаковец Искра переселяется в помещение спекулянта Банкнотиса, а Банкнотис - в помещение рабфаковца.
3. Дворник переселяется в помещение гражданина Ребенкова, а последний в сарай дворника.
