Александр Фадеев - Последний из удэге
XX
Годам к тринадцати - четырнадцати Лена уже хорошо знала тот мир, в котором жила, знала цену всему, что она может получить в нем, и не ждала от него ничего необыкновенного.
И только в одной области человеческих отношений она ждала еще для себя много приятного и неизведанного - в области отношений между мужчиной и женщиной.
Все воспитание девочек в семье Гиммеров внушало им мысль о том, что самое важное в жизни, особенно для женщины, - это семья. Но, прислушиваясь к разговорам взрослых, Лена убеждалась, что о семье говорят всегда неохотно, как о чем-то необходимом, но скучном, а о любви говорят охотно и часто и с особенным выражением.
Наблюдая за молодыми людьми, вертевшимися в кружке Таточки, Лена замечала, что их манера оригинально одеваться, декламирование стихов о "прекрасной даме" и о "неверном обете", вызывание духов в темной комнате порождают и облегчают отношения любви между ними. Нередко молодые люди кончали тем, что женились или выходили замуж, начинали одеваться, как все люди, и переставали "жаждать чуда" и посещать кружок.
На летние каникулы четырнадцатого года со средним сыном Гиммера Вениамином снова приехал его товарищ. Оба они только что были произведены в офицеры.
Лето этого года семья Гиммеров проводила на даче на берегу залива, верстах в двадцати от города. К Лизе и Адочке почти ежедневно приезжали молодые люди; у Таточки тоже постоянно гостило по нескольку человек из кружка. На даче царила атмосфера ночных гуляний, тайных объятий, слез и визга.
Молодого офицера, товарища Вениамина, звали Всеволод Ланговой.
Несмотря на то, что Ланговой был одинок и беден, Гиммеры поощряли дружбу Вениамина с ним, потому что Ланговой был хорошей, а главное, знаменитой в крае фамилии.
По семейным преданиям, древний российский предок Лангового - боцман адмиральского корабля графа Орлова-Чесменского - был за исключительные заслуги перед родиной пожалован Великой Екатериной во дворянство. С той поры каждый старший из Ланговых-сыновей шел в военно-морское училище или в гардемаринские классы, а младшие - в кадетские корпуса и юнкерские училища. Дед Всеволода Лангового был одним из сподвижников Невельского, открывшего морской путь в устье Амура через Татарский пролив. Отец, капитан первого ранга, и старший брат, мичман, погибли в русско-японской войне, а мать, узнав о смерти мужа и сына, покончила с собой.
Всеволод Ланговой гордился тем, что его ближайшие предки были достойными продолжателями того великого дела колонизации края, которое начато было еще казацкими старшинами - Стодухиным, Дежневым, Василием Поярковым, Ерофеем Хабаровым. И Гиммеры гордились этим вместе с ним.
Лене нравились его длинные серые ресницы и то, что он лучше всех прыгал через забор и плавал, и то, что он читал мужественные стихи и был сдержан и независим среди людей, и то, что он сам отмечал ее среди других, хотя был много старше ее.
Когда он читал:
...Победа, слава, подвиг - бледные
Слова, затерянные ныне,
Звучат в душе, как громы медные,
Как голос господа в пустыне...
Лена знала, что это он читает о себе... И слова:
...Но нет, я не герой трагический,
Я ироничнее и суше,
Я злюсь, как идол металлический
Среди фарфоровых игрушек...
несомненно, очень подходили к нему.
Когда он, сидя перед ней в лодке, греб своими сильными загорелыми руками, Лене хотелось обхватить его шею и прижаться к нему. И когда он целовал ей глаза и щеки, она позволяла ему это, хотя и не отвечала ему тем же.
- Леночка, вы пошли бы за меня замуж? - спрашивал Ланговой.
- Да, я пошла бы, пожалуй, - спокойным, протяжным голосом говорила Лена.
- Тогда я буду ждать вас.
Он подарил Лене печатку с мечом и берцовыми костями. Лена так запрятала ее, что потом не могла найти.
Но в это лето произошло и еще более значительное событие.
Горничная Ульяша в течение нескольких дней злилась на всех и била посуду, а потом пришла пьяная и плакала. Приехал старый Гиммер и долго кричал в саду на Дюдю, как на мальчишку, а у Дюди уже начали расти редкие котиные усы. В конце концов Дюдя уехал на некоторое время на дачу к знакомым, а горничная Ульяша была уволена.
И Лена, и Лиза, и Адочка догадывались о том, что произошло между Дюдей и Ульяшей, но Лена от пожилой судомойки первая узнала все, со всеми подробностями.
И в тех же прямых выражениях, в каких сама услышала это от судомойки, Лена рассказала всю историю девочкам, затаившим дыхание и переставшим стаскивать свои чулки и панталоны.
- Это не раз было между ними. И когда на берегу, помнишь, Лиза, он не захотел пойти с нами.
- Да, мама говорила, что она очень испорченная девушка, - сказала Лиза, которая была наиболее рассудительна.
- А как это делают? - спросила простоватая Адочка. И, вдруг юркнув под одеяло, зафыркала в подушку.
Лена вспомнила, что, когда она спросила об этом, судомойка отвернулась в улыбке:
- Вам, Леночка, еще нельзя про это... Да уж какая там ни на есть сласть, а выходит одна мука.
Но Лена не сказала об этом девочкам.
XXI
В эти дни в саду имени капитана Невельского предполагался большой аукцион с лотереей в пользу Благотворительного общества.
Лиза, Адочка и Лена, которые должны были участвовать в аукционе в качестве продавщиц, - приодевшись в специально сшитые к этому дню шелковые платья, стилизованные под платья продавщиц, подвившись и напудрившись, оживленные от предстоящей праздничной суеты и встреч на аукционе, в котором предполагалось участие всех богатых семей города, прибыли с утренним дачным поездом в город. Смеясь и болтая, они взбежали по лестнице гаммеровского дома, и Адочка позвонила. Но они тотчас же смолкли: дверь открыл совершенно незнакомый человек с широкоскулым землистым лицом, с проваленной верхней губой и с жилистыми руками, и из распахнутой двери вырвался шум страстно спорящих грубых мужских голосов.
Человек, очевидно, открыл дверь совершенно машинально, просто потому, что стоял ближе всех: он даже не взглянул на тех, кому открыл дверь, а сразу же присоединился к спорящим.
У двери в кабинет Гиммера, загораживая ее, стоял похожий на Достоевского старый лакей Гиммера, а на него, сильно жестикулируя и крича, наполняя переднюю чуждыми запахами, наступало трое мужчин в грубых одеждах. Никто из спорящих, даже лакей, не обратил внимания на вошедших барышень.
- Вчера весь день добивались - не мог принять, - говорил чахоточного вида паренек с большими темно-серыми глазами и редкими кольцами волос, весь день в конторе протолкались. Что за растакое?
- Я же вам сказал, господа хорошие, - не велено принимать, - отвечал лакей.
- Как же можно так, братец ты мой, ведь мы из самой Ольги киселя хлебали, - укоризненно говорил паренек.
- Да что ты с ним цацкаешься, Кудрявый! - злобно шепелявя, кричал человек с проваленной верхней губой. - Мы все одно не уйдем!.. Так и скажи барину: сядем здесь и не уйдем!..
- Обожди, Кирпичев, ты не кричи, надо ладком, - успокаивал его третий. - Ты разберись, ваше степенство: уйти мы не можем, - ну, что мы товарищам скажем? - обратился он к лакею. - Тебе, товарищ дорогой, русским языком объяснено, что посланные мы, не можем мы уйти без ответу...
- Не велено принимать, - отвечал лакей.
Девушки, напуганные, с вытянувшимися лицами, прошли в столовую и захлопнули за собой дверь.
- Что это? - с побледневшим лицом спросила Адочка. - Где папа?.. Я боюсь, - вдруг сказала она, скривив лицо, готовая заплакать, и опустилась на стул.
Лена и Лиза, не отвечая ей, стояли, приложив ухо к дверям.
Из передней доносился шум спора, отдельные фразы.
- Люди без куска хлеба сидят... Сам за кусок хлеба работаешь, где у тебя совесть?
И в разноголосый гомон все время вплетался строго-просительный старческий голос лакея:
- Уходите, господа хорошие, честью прошу, не велено принимать...
Голоса все возрастали, потом все покрыл сиплый, злобный голос шепелявого:
- А ну его к черту, барского холуя! Садись, ребята, будем здесь дожидаться.
Этот голос прозвучал уже на какой-то самой высокой точке напряжения. На короткое мгновение водворилась тишина. Потом послышался звук резко распахнутой двери, и вдруг на весь дом загремел голос старого Гиммера:
- Вон!..
- Папа! - вскрикнула Лиза и распахнула дверь.
Трое незнакомых людей стояли, отпрянув к выходным дверям, словно ощетинившись. Лакей с раскрытым ртом держал руки так, точно хотел поддержать какой-то падающий предмет. А на том месте, где раньше стоял лакей, стоял сам старый Гиммер в одной жилетке, чуть присев на своих медвежьих ногах, с багровым лицом и лысиной, указывая рукой на дверь.
Лена почувствовала, как сердце у нее на мгновение перестало биться. Она не понимала слов, которые кричал Гиммер, только слышала рев его голоса и видела, что Гиммер ужасен.
- В полицию!.. Проучу!.. - ревел Гиммер.
В это время раздался сильный стук во входную дверь - лакей бросился отворять; в переднюю ввалился дворник с бляхой, несколько городовых и околоточный надзиратель в белых перчатках.
