Николай Некрасов - Мертвое озеро
Ту же "смену самых обыденных пошлостей или приторного идеализма с очерками смелыми, живыми, новыми, с частностями, из которых многие, в полном смысле, прекрасны", Ап. Григорьев констатирует и в следующих частях. Так, отношения между прачкой и ее мужем "очерчены прекрасно"; "все сцены закулисного быта отличаются необыкновенною правдою"; Орлеанская "в особенности обрисована удачно"; рассказ Остроухова о том, как он сделался актером, "превосходен"; "Любская точно так же хорошо очерчена в романе"; картина провинциальной театральной жизни -- несмотря на некоторые переклички с водевилем "Лев Гурыч Синичкин" (Ноготкова -- Сурмилова, Калинский -- граф, покровительствующий искусствам) (М, 1851, No 6, с. 284--288) -- "яркое и нисколько не карикатурное изображение" (М, 1851, No 8, с. 414). Но все это сочетается с "ходульностью в характеристике Мечиславского", а смерть Мечиславского -- "мелодрама и самая плохая, самая дикая ‹…› все становятся на ходули" (М, 1851, No 6, с. 288; No 7, с. 418).
Ко времени появления части шестой Ап. Григорьев приходит к выводу: "роман ‹…› пишется приемами", от книжки к книжке, и именно поэтому в нем нет "внутренней связи" и единой "психологической задачи"; "запас наблюдений авторов уже истощился ‹…› начинается уже рутинерский труд…". В подтверждение этой мысли указывается на заимствование из французской литературы: Алексей Алексеич и Иван Софроныч созданы по образу и подобию Дагобера, героя романа Э. Сю "Вечный жид", -- та же "моральная основа характера", тот же "пошлый комизм, основанный на одних только ни из чего не выведенных странностях" (М, 1851, No 9, с. 194--195) (в одной из предыдущих рецензий Ап. Григорьев отметил еще одну заимствованную деталь -- неистовая любовь Федора Андреича к Ане напоминает страстное влечение Полидори к Сесили в романе Сю "Парижские тайны" -- М, 1851, No 5, с. 79).
Последние части романа еще более убеждают Ап. Григорьева в том, что "все приходящее случайно в голову авторам переходит тотчас же и в роман"; вводя "беспрестанно все новых лиц", авторы, замечает Ап. Григорьев, "забывают совершенно о главных героях романа". В то же время из новых героев некоторые -- в первую очередь Зина и приживалки -- "представлены превосходно" (М, 1851, No 13, с. 61--63). Умело обрисован Тавровский: "Нельзя не отдать справедливости искусству, хотя и чисто внешнему, с которым авторы романа совокупляют в избранном ими герое несколько анекдотических, известных всем черт" (М, 1851, No 15, с. 346--347). "Мастерски" выполнен очерк "деятельности" Винтушевича (М, 1851, No 17, с. 171). Марк Семеныч, "хотя и не совсем удался авторам, но задуман ими довольно хорошо"; что же касается жены Марка Семеныча, то "все внешние стороны ее характера удались им очень хорошо". В этих частях романа, как и в некоторых иных, "есть черты, подмеченные с чрезвычайною наблюдательностью, есть намеки на возможность драматизма в тронутых отношениях" (М, 1851, No 22, с. 360--363). А наряду с этим -- "мелодраматическое чучело, в особе цыгана" (М, 1851, No 15, с. 348) и "умилительное" описание фабрики Штукенберга, "по тону своему и колориту" не отличающееся от описания хозяйства помещика Руссова в одном из старинных романов (М, 1851, No17, с. 168).
Резкое осуждение вызывают у Ап. Григорьева главы эпилога, изображающие перерождение Любской, счастливую семейную жизнь Гриши и Насти, спокойную старость Ивана Софроныча, окончательное нравственное падение Тавровского. "Бессмыслен подобный конец,-- пишет Ап. Григорьев о Любской, -- а не безотраден, каким, может быть, представляли его себе авторы романа, и не горькая трагическая ирония слышна в последних заключительных строках ‹…› а пошлая издевка над своим собственным трудом, над недодуманными и недосозданными ими лицами ‹…› Торжество же добродетели Ивана Софроныча с дочерью и зятем и юного немца с его предметом столько же пошло, если еще не более ‹…› Конец же Тавровского так отвратителен, что предполагает участие морального цинизма в его изобретении" (там же, с. 367).
К рецензиям Ап. Григорьева непосредственно примыкает реплика Эраста Благонравова (псевдоним Б. Н. Алмазова), помещенная в том же журнале. Алмазов замечает, что еще недавно "два наших самых лучших, самых петербургских журнала" -- "Современник" и "Отечественные записки" -- не только не помещали романов, подобных "Мертвому озеру" и "Старому дому", но и "очень невыгодно отзывались о такого рода произведениях". Теперь же "помянутые журналы смекнули, что писать только для избранной публики невыгодно, что если они будут писать только для нее, то у них будет мало подписчиков. И вот они принялись за создание разных романов на манер Дюма. Да ведь оно и легче, и дешевле: такого роду произведения может делать, в свободное время, сама редакция" (М, 1851, No 19 и 20, с. 267).
"Отечественные записки", оказавшиеся в той же ситуации, что и "Современник", воздержались от жестких оценок, подобных той, какую они дали в свое время "Трем странам света" (см.: ОЗ, 1850, No 1, с. 20--22; подробнее см.: наст. изд., т. IX, кн. 2, с. 338--339). Несколько строк, посвященных "Мертвому озеру", оправдывали появление романа литературным безвременьем и отмечали, в общей форме, "хорошие частности и некоторые хорошие свойства выражения" (ОЗ, 1852, No 1, с. 14).
Отдельное издание романа, появившееся в начале года, вызвало лишь один отклик -- статью в "Библиотеке для чтения", подписанную криптонимом "И. П.". В отличие от других отрицательных отзывов, проникнутых тревогой за судьбы литературы, статья И. П. написана в издевательском тоне и направлена не столько против "Мертвого озера", сколько против "натуральной школы" в целом. Из всего романа И. П. выделяет лишь несколько глав, заслуживающих внимания: "…разрежьте, пожалуй, и прочтите тридцать четвертую главу и начало тридцать пятой ‹…› потом тридцать девятую и сороковую, в которой Тавровский встречается с Любой на берегу озера; прочтите еще заглавие -- единственную остроту в этом романе, и довольно -- остальные шестьдесят шесть глав с эпилогом не употребляйте на чтение: все они сплошь покрыты натуральной плесенью" (БдЧ, 1852, No 4, с. 45).
Незначительность содержания, длинноты, пропуски, карикатурные образы, отсутствие слога и неряшливость языка -- все это И. П. относит на счет обоих авторов -- "равномощных поэтов", но "один из сочинителей", по мнению И. П., "в особенном разладе со вкусом и русским языком" (там же, с. 44). Речь идет, по-видимому, о Некрасове как о более известном (по сравнению со Станицким) представителе "натуральной школы".
Статья И. П. возмутила даже тех, кто неодобрительно отзывался о "Трех странах света" и "Мертвом озере". "Кто у вас разбирает "Мертвое озеро"? -- писал А. В. Дружинин редактору журнала А. В. Старчевскому.-- Этот господин пишет легко, но я с горестью увидел в нем булгаринские замашки. Что за выражения и зачем нападать на "натуральную школу"! Это уже старо" {См.: Старчевский А. В. Александр Васильевич Дружинин, -- Наблюдатель, 1885, No 4, с. 125.}.
В том же духе выдержана и анонимная заметка в "Москвитянине": "…странно, что г. И. П. взялся преследовать в "Мертвом озере" натуральность, странно, что ему не нравятся в нем именно те самые немногие оазисы, где авторы сколько-нибудь верно изображают действительность ‹…› Кроме подобной странности приема, ничем для нас не объяснимой, статья г. И. П. отличается удивительной оригинальностью тона…" (М, 1852, No 9, с. 38--39).
В углу против окон -- массивный флигель…-- Флигель -- прямострунный рояль с крыловидной формой корпуса.
…из темного ситцевого капота… -- Капот -- верхнее женское платье широкого покроя, вроде халата.
У окна, затянутого серпянкой… -- Серпянка -- род грубой марли.
Коса ее, очень густая, низко спускалась на затылок… -- Слово "коса", помимо своего основного значения, сохранившегося в наши дни, означало и пряди незаплетенных волос (см.: Даль, т. II, с. 172).
…вились от природы маленькие пукли. -- Пукля (букля) -- локон.
…в вольтеровских полинялых креслах.-- Так называемое вольтеровское кресло -- массивное, с очень высокой спинкой.
…имел вид недоросля.-- Недоросль -- подросток или юноша, не достигший 21 года, т. е. совершеннолетия, и не поступивший еще на государственную службу.
…нанковые сиреневые узенькие панталоны…-- Нанка -- разновидность хлопчатобумажной ткани из грубой пряжи (чаще желтого цвета).
…в редкие свободные часы дозволялось Настасье Андреевне садиться за избитые пятиоктавные клавикорды. -- Клавикорды -- ударный струнный (не более чем пятиоктавный) клавишный инструмент, имевший вид столика; предшественник современного фортепиано; сохранялся в русском домашнем быту до середины XIX в.
То был факсимиль Бетховена.-- Индивидуальное написание, в отличие от орфографической нормы -- факсимиле (франц. fac-simile).
Похороны были пышные ~ Много тут было и притворно и искренно грустных лиц…-- Ср. аналогичную сцену в поэме Некрасова "Несчастные" (1856) (см.: наст. изд., т. IV, с. 32).
