Гайто Газданов - Том 2. Ночные дороги. Рассказы
Тема анамнеза возникает в прозе Газданова неоднократно. Хотя здесь она представлена достаточно серьезно, рассказ все же является и весьма тонкой пародией на теософские теории.
Эпиграф – начальные строки второй строфы третьего стихотворения цикла «Венеция» (1909) А. А. Блока.
…всего этого рубенсовского великолепия, не заключавшего в себе, однако, в противоположность вдохновению великого художника, ни одной отвлеченной мысли. – Вероятно, Газданов имеет в виду откровенную, «великолепную», «изобильную» чувственность, телесность творчества фламандского художника Петера Пауля Рубенса (15771640).
…на темы теософские… – Теософия – религиозно-философское учение о возможности «непосредственного постижения» Бога с помощью мистической интуиции и откровения, доступных избранному кругу «посвященных» лиц. Теософы признают перевоплощение душ; цель созданного в 1875 г. в Нью-Йорке по инициативе Е. Блаватской Теософического общества – развитие «сверхчувственных сил человека», пробуждение в нем памяти о прошлых воплощениях.
…филогенезис повторяет онтогенезис… – Филогенез – историческое развитие органического мира, его типов, классов, отрядов, семейств, родов и видов (эволюционный процесс). Онтогенез – индивидуальное развитие животного или растительного организма от момента зарождения до конца его жизни. Согласно биогенетическому закону, в течение индивидуального развития каждое живое существо повторяет основные этапы развития всего ряда предковых форм.
Даже книги были те же самые, тот же Салиас, Шеллер-Михайлов, Мамин-Сибиряк, Гусев-Оренбургский… – Эти писатели к началу XX в. уже утратили популярность и воспринимались как анахронизм.
Салиас – литературное имя графа Евгения Андреевича Салиаса-де-Турнемир (1840–1908), сына писательницы Е. Тур, собрание его сочинений включало 33 тома. В исторических произведениях он следовал принципам В. Скотта – «реконструировал» прошлое, с помощью многочисленных деталей придавал ему историческую достоверность, изображал реальных деятелей истории на фоне авантюрного сюжета.
Шеллер-Михайлов Александр Константинович (наст. фам. Шеллер; 1838–1900) – писатель и журналист, редактор нескольких журналов. Его герои – разночинцы, просветители народа, как правило, противопоставлены дворянам.
Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович (наст. фам. Мамин; 1852–1912) – прозаик, рисующий быт Урала. Основной мотив его произведений – власть денег, разлагающая нравственные устои личности, семейные и дружеские отношения.
Гусев-Оренбургский Сергей Иванович (наст. фам. Гусев; 1867–1963) – прозаик. Имел репутацию «лучшего бытописателя сельского духовенства». В позднем творчестве ему свойствен глубокий, обобщающий взгляд на действительность сквозь призму христианской философии. Критика отмечала правдивость и искренность его произведений, но упрекала в сентиментальности шаблонности. В 1921 г. выехал в Харбин, оттуда – в США, умер в Нью-Йорке.
…в ее комнате висел портрет Брюсов а… с некоторым налетом модернизма, а среди книг попадались такие названия, как «Раскрепощенная женщина» и, конечно, «Обломки крушения»… «Ключи счастья», «Жена министра», «Конец дневника»… «Из красивого прошлого». – Возможно, речь идет о копии или репродукции портрета (1905) поэта, драматурга, прозаика, литературного критика, одного из основоположников русского символизма Валерия Яковлевича Брюсова; это последняя работа Михаила Александровича Врубеля (18561910): Брюсов ездил позировать в психиатрическую клинику, где Врубель провел последние годы жизни. После многочисленных переделок портрет так и остался незавершенным – «с отрезанной частью головы, без надлежащего фона, с бессвязными штрихами вместо задней картины: свадьбы Псиши и Амура» (Брюсов В. Из моей жизни: Автобиографическая и мемуарная проза. М.: Терра, 1994. С. 24), что многие позднее воспринимали как сознательный «прием».
«Ключи счастья» (1909–1913) – роман Анастасии Алексеевны Вербицкой (1861–1928), экранизированный в 1913 г.
«Жена министра» – один из самых известных романов Надежды Александровны Ланго-Данилевской (1874–1951), с 1912 по 1918 г. выдержавший семь изданий.
«Обломки крушения» – вероятно, ее же роман «Крушение», входивший в тетралогию «Развал» (1921–1922).
Бомбей*
Впервые – Русские записки. 1938. № 6. Печатается по этой публикации.
Впервые в России – Газданов Г. Призрак Александра Вольфа. Бомбей (Серия «Бестселлер». Прилож. к журналу «Кто и как?») / Вступ. ст. и публ. Ст. Никоненко. М., 1991; Огонек. 1991. № 43 (с сокращ.) / Подгот. текста, публ. и предисл. Ф. Хадоновой.
Архив Газданова. Рукопись датирована: «15.IV.1938».
На первую публикацию откликнулись Ходасевич и Адамович. Оба отклика свидетельствовали о том, что рецензенты по-прежнему не могли постигнуть тайну магической прозы Газданова. Они восхищаются частностями, но «новая проза» Газданова им не близка. «Мне не раз уже приходилось указывать, – пишет Ходасевич, – что в рассказах Г. Газданова мастерское письмо облекает слабый замысел, банальную фабулу и шаткую архитектуру. На сей раз он попытался избегнуть опасности, прямо идя ей навстречу. В его „Бомбее“ фабулы вовсе нет – бесфабульные рассказы Чехова рядом с „Бомбеем“ могут показаться чуть ли не авантюризмом. Построение сведено к отсутствию всякого построения – дан просто рассказ о том, как герой живет в Париже, едет в Бомбей и уезжает оттуда. Попутно он встречает разных других людей, не играющих роли ни в его судьбе, ни в судьбе друг друга. Несомненно, попытка Газданова использовать, так сказать, противный ветер, превратив свой органический недостаток в литературный прием, находчива и остроумна. Однако в конце концов она ни к чему не приводит. Остается все то же: чудесно написанный рассказ о том, чего не стоило рассказывать. У Чехова фабула заменена, лучше сказать – вытеснена, очень напряженным, внутренним лиризмом, составляющим суть вещи. У Газданова этого лиризма нет и, следовательно, нет никакой сути» (Ходасевич В. Книги и люди. «Русские записки», апрель-июль // Возрождение. 1938. 22 июля. С. 9).
Г. Адамович в своем обзоре уделяет Газданову больше внимания: «Гайто Газданов, автор напечатанного в июньской книжке „Русских записок“ рассказа „Бомбей“, дебютировал в нашей литературе лет десять тому назад и сразу обратил на себя внимание. После появления „Вечера у Клэр“ его единодушно зачислили в разряд самых несомненных, самых бесспорных наших „надежд“. Как это ни странно, Газданов пребывает в разряде этом до сих пор: нет ни малейшего основания его оттуда исключить, но чего-то и не хватает для того, чтобы признать надежду вполне оправдавшейся.
Случай довольно редкий! Каждый раз, когда приходится читать новую вещь Газданова, переживаешь в сжатом виде то же самое, что относится к его литературной биографии в целом… Первое впечатление: как талантливо! Немного найдется сейчас русских писателей, не только среди молодых, но и среди старших, которые наделены были бы такой свежестью восприятия, такой способностью чувствовать и отражать в слове краски, запахи и звуки, всю „влажную живую ткань бытия“. Первые страницы у Газданова неизменно вызывают восхищение, – вовсе не того порядка, как, например, при чтении Сирина, с его безошибочно рассчитанной механикой и холодным блеском, а, скорее, напоминающие Бунина, к которому, по манере писать, Газданов вообще близок. Как талантливо! Читаешь дальше, – и мало-помалу возникает чувство, переходящее в убеждение, что у автора нет темы, что он с одинаковым искусством описывает все попадающее ему под руку, что он обречен остаться наблюдателем происходящего на поверхности, не имея доступа в глубь жизни. Надолго ли обречен? Предсказания всегда опрометчивы…
„Бомбей“ – вещь чрезвычайно типичная для Газданова. Начинается она описанием встречи рассказчика с пожилым шотландцем Питерсоном в большом монпарнасском кафе. Случайная беседа соседей по столику приводит к дружбе, изменяющей всю жизнь одного из них. Однако перед тем, как рассказать о путешествии своего героя в Индию, Газданов обстоятельно осведомляет нас о его жизни в Париже, в квартире молодого испанца, который охарактеризован так ярко, будто ему предстоит играть в повествовании главную роль. В действительности, это – лицо эпизодическое, или, впрочем, эпизодично у Газданова решительно все. Принцип его творчества полностью противоположен тому, который провозглашен был Чеховым, – правда, только для драмы: ружья – повсюду, а которое из них выстрелит, предвидеть никак нельзя… Не обходится, разумеется, и без картин тропической природы. Больше всего, однако, уделено внимания приятелям и знакомым Питерсона, причем и тут Газданов нередко оказывается на уровне самых высоких требований, которые можно предъявить писательскому мастерству. Супруги Рабиновичи, обрисованные мимоходом, двумя-тремя штрихами, или другая чета, Серафим Иванович с Марией Даниловной, – будто наши давние знакомые…
