Лис - Михаил Ефимович Нисенбаум
Тагерт уже собирался закрыть коробку, но заметил втиснутую сбоку папку из мутно-алого пластика. Он не без труда извлек ее из теснин – папка сопротивлялась. Какие-то рукописные листочки. Что это? Боже. Его юношеские стихи, так вот они где! Сколько зачеркиваний, листок там и здесь точно изрыт чернильными ямами. Варианты слов – по три над строкой, по три под ней.
Снег так густо летит, что нетрудно забытьо тобою наполненном тихом сосуде,словно книгу любимую, медля закрытьдом, а в доме себя – ради тихой минутымешковатого счастья, которое в том,что теряется с вялой какой-то улыбкойцепкий груз бытия в разбредании зыбкомснегопада, пока ты приходишь с трудомв то, что так неуклюже и полубезликовосседает в углу с приоткрывшимся ртом.Он вспомнил, как писал в библиотеке во время сильного снегопада, не разжимая зубов, почти не дыша. Тут рука, державшая на весу папку, удивилась необычному ощущению: что тут, в уголке? Это не бумага. Маленький плотный прямоугольник, вроде плоской коробочки. Он перевернул и потряс папкой, и на диван выпала крошечная темно-синяя книжка. Стертой позолотой на ней было оттиснуто: «Студенческий билет». Тагерт почувствовал, как больно оживает сердце. Его студенческий, потерянный тысячу лет назад, нашелся. В счастливой перемотке бешено проносились кадры обеих его жизней – прежней и новой, тоже, впрочем, оставшейся позади.
Весть из прошлого? Нет, послание из будущего. Значит, опять учиться, опять нырять в незнаемое, не умея плавать, взмывать в иные измерения, прошибая облака и стены, нарушая, узнавать правила, встречаться с новыми людьми, знакомиться с новыми чувствами и новым собой. «Что же, здравствуй, моя следующая вынужденная юность: возьми меня, я вполне для тебя созрел». Он засмеялся, поднял коробку и задвинул в пробитую отсветом пещеру антресолей.
Черно-белое лицо со студенческой фотографии смотрело ему – то есть себе – в глаза. Он почувствовал небывалую легкость и вздохнул так глубоко, словно мог вдохнуть целую вселенную, а то и две.
P. S
Две тысячи пятнадцатый
Жизнь редко меняется за один день, даже если в одночасье начинаются войны или иные гибельные катастрофы. Говорят, когда войска царя Кира захватили Вавилон, многие жители в течение трех дней ничего об этом не знали и продолжали жить как жили. Когда же нет войны, люди судят о качестве жизни по событиям, которые происходят день за днем. Иные события воодушевляют, другие подтверждают наши представления о миропорядке, а третьи доказывают, что никакого миропорядка нет или этот миропорядок никуда не годится. Соотношение событий, которые обнадеживают или лишают надежды, колеблется день за днем, так что невозможно сделать окончательный вывод, прекрасна жизнь, просто терпима или непереносима. Вдобавок, окружает нас, по большей части, не сам мир, но сведения и слухи о нем.
Отправили в колонию двенадцать ни в чем не повинных людей, команда по биатлону заняла второе место на чемпионате Европы, на Дальнем Востоке взорвался склад боеприпасов. Три семиклассницы убили за гаражами четвертую, но вундеркинд из Махачкалы сделал блестящее открытие в области астрофизики. В магазинах вдоволь продуктов, автобусы ездят по своим маршрутам, в квартирах дали тепло, на кухне пекут блины, где-то играет музыка. По радио передают: в Южнокировске обрушился девятиэтажный дом, уцелевших временно разместили по ближайшим школам. Вот крошечная, ничтожная выборка из того, что случилось в стране за ближайшие сутки. А завтра будут говорить об изобретении вакцины от страшной болезни и о том, как застрелили человека, подозреваемого в краже рулона обоев. Притом те же самые бойцы, убившие человека по ошибке, прежде задерживали и настоящих преступников.
Так какова она, наша жизнь? Легче всего сказать: нет и не может быть однозначной оценки, пока не минует лет сто. Но нам не дано ста лет, мы просто прячемся от понимания, что происходит с жизнью по нашему же недосмотру и малодушию. Тощает воздух, от недовольства люди потихоньку сходят с ума, не в одиночку, а дружно, осуждающие взгляды искрят, точно проводка в пороховом погребе.
Мы же спасаемся, отвлекаясь на предметы, которые вечно хороши, но которым нет до нас никакого дела: выпал первый снег, солнце блеснуло в вечерних окнах, мелькнула синица на ветке с прошлогодним желтым листком, в лесу расцвели медуницы, а там влюбленные целуются на троллейбусной остановке, к которой больше не приедет ни один троллейбус.
•Всякое казенное учебное заведение, какое бы звание оно ни носило, чему бы ни обучало и в каком городе ни находилось, непременно является отображением всего государства. В каждом таком зеркале отечество отображается правдиво, но по-своему. Некоторые вузы, к примеру, отображают вчерашний или позавчерашний день страны, некоторые забегают в своем отблеске вперед, большинство же с небольшой задержкой старается держаться сегодняшних фасонов. Правда, и тут есть свои оттенки. Иной заштатный институтишко вроде напрочь застрял в прошлом и обречен тащиться в хвосте прогресса и рейтинга – глядь, а страна так развернула свои эволюции, что позапрошлое внезапно свежеет до самого близкого будущего, и, выходит, отстающие оказываются в авангарде, а разные модернизаторы, следовательно, забрели не в ту степь.
Опять-таки все эти слепки не точно копируют оригинал, но невольно выпячивают разные черты великого прообраза. Положим, один институт воплощает бескрайнюю разбросанность нашей родины, где от одной части до другой вести доходят поздно, плохо или никогда не доходят. Другой – нежность к крепкой вертикали, третий – дремучее, повальное воровство. Это не означает, разумеется, что в первых двух вузах не воруют, а в последнем пренебрегают вертикалями, отнюдь. Вопрос в пропорциях и акцентах.
К очередному Дню Победы на всех стендах ГФЮУ развесили точные копии газеты «Правда» от 10 мая 1945 года с обращением к народу товарища Сталина и, разумеется, с большим портретом генералиссимуса. А за пару месяцев до этого рядом с дверями зала номер один ректор Елена Викторовна Ошеева в окружении проректоров, деканов, главного бухгалтера и руководителей Союза студентов ГФЮУ торжественно открыла бюст товарища Сталина. Небольшой бюст, по сути, бюстик, но на мраморном пьедестале поблескивала золотом надпись: «В этом зале 10 марта 1938 года И. В. Сталин выступил с речью перед делегатами съезда ВЦСПС». В течение последующей недели ГФЮА в знак протеста покинули профессор Арбузов, профессор Древомыслов, два доцента и один старший преподаватель. Известный адвокат Густав Мытник, читавший в университете лекции, заявил журналистам, что нога его не переступит порог заведения, где
