Глафира и Президент - Анастасия Викторовна Астафьева
— Чёрту! — грубовато уточнил Алёша.
— Что чёрту? — не поняла рассказчица.
— Ну, душу-то. Он же чёрту душу заложил, значит, и отдал ему!
— А-а… — задумалась Глафира. — Но он же покаялся. Может, и простил его Господь.
— Про это вам, Глафира Фёдоровна, тоже бабушка рассказывала? — спросил Президент, который слушал и не мог сдержать улыбки — такими наивными и трогательными были эти истории.
— Она, — согласно закивала бабка. — Кто же ещё?
— Похоже, знатная сказительница была ваша бабушка. Такое записывать надо, чтобы не пропадало устное наследие!
— Да кто же запишет-то? Бабка неграмотная была, а я — в голове помню каждое словечко, а как писать — так всё сбивается.
— Надо студентов-филологов к вам направить. Это их дело…
Глафира раздухарилась и начала хвастать:
— Ещё знаю сказку про то, как мужик нос потерял. Проснулся утром, а носа нет. Гуляет где-то. Или вот один мужик всё в карты играл. Да не больно везло ему. И пошёл он к ведьме, чтобы она ему, значит, главные карты сказала, а она его обманула. Он проигрался и умом тронулся.
Мужчины недоумённо переглянулись.
— Неужели и это бабушкины сказки? — спросил Алёша, с трудом сдерживая смех.
— Даже не сумлевайтеся! — радовалась бабка тому, что смогла так развеселить гостей.
— А вы про писателя Гоголя слышали что-нибудь? — спросил в свою очередь Илья и задавленно прыснул смехом в кулак.
Никитич просто сидел, закрыв ладонью глаза, и мелко трясся.
— Да имя вроде знакомое, — растерянно ответила Глафира.
— А про Пушкина?
— А как же! В школе учили. Как там?.. «Гляжу, поднимается медленно в гору лошадка, везущая хворосту воз…»
— Ну, это, допустим, Некрасов, — вытирал проступившие на глазах слёзы Алёша.
— Вы уж извините бабку. Ведь всё в голове перепуталось.. — виновато опустила голову рассказчица.
Но тут вмешался Президент и остановил измывательство над старушкой:
— Глафира Фёдоровна, а вы песни старинные знаете?
— Я всё больше частушки! — вновь оживилась Глафира. — В девках-то бойкая была! Всех перепою, перепляшу!
Она встала со складного стульчика и, завлекательно поглядывая на Президента, выдала:
Ой, милок мой, Василёк,
Кудрявая головушка!
Закатился уголёк
Во сердечко вдовушке!
Ребята, подбадривая, захлопали ей.
Бабка прошлась по воображаемому кругу, сдёрнула с плеч платок, и, махнув им, выдала:
Ой, дружок, Володенька,
Больно ты молоденький!
Не ходи до мужней жинки,
Соберёшь одни дожинки!
Президент, опустив голову, прятал смеющийся взгляд, сдерживал улыбку. Но получалось плохо. Не ожидал он от хозяйки такой прыти!
Глафира задохнулась, тяжело осела назад на стульчик и закончила:
Не задалася любовь
С самого начала.
Ах, зачем тебя, милёнок,
В жизни повстречала?..
Ей вдруг стало стыдно за свою смелость, неприличную для её возраста, и она поспешила оправдаться:
— О-ой, да никак с квасу бабка захмелела! Меня уж на том свете с фонарями ищут, а я плясать вздумала. Господи помилуй…
Глафира мелконько перекрестилась.
— Простите меня, если что не так. Какой спрос со старухи?.
День четвёртый. Дары
(5 мая, вт.)
Часов с семи утра Глафира сидела у окошка спаленки, вязала полосатый носок и внимательно следила, чтобы соседи-дачники действительно ушли на остановку и уехали. Те, поглядывая на её окна, протопали мимо в семь сорок, а в восемь пятнадцать за березняком с характерным скрипом тормозов остановился автобус. Старуха облегчённо выдохнула — опасность миновала.
Вчера вечером, когда солнце уже закатилось за лес, Никитич высадил их, четверых, на этой самой остановке. Глафира провела гостей тропкой через березняк прямо к дому. Никто их не заметил.
Машину Никитич оставил в лесном закутке — с дороги не видно, а в лес сейчас никто особенно не шастает, — и вернулся к бабкиной избе той же тропочкой.
Все рано легли спать. Ещё бы! Целый день на воздухе! Даже загорели немного — майское солнце цепкое.
Чай к завтраку заварили на родниковой воде, и все отметили, что и темнее он, и аромат раскрылся лучше. Быстро поев, ребята собрали инструменты — топорики, ножовки, бензопилу — и уехали наводить порядок около источника. Никитич, правда, хотел остаться, но Президент, коротко переговорив с ним, отправил водителя вместе с Ильёй и Алёшей. Сам сел работать: открыл свой ноутбук, что-то читал, иногда быстро набирал на клавиатуре короткий текст.
«На письма отвечает…» — догадалась Глафира.
Потом ему кто-то позвонил, и разговаривать Президент вышел на улицу.
Бабка продолжала увлечённо вязать носок, подбирала цветные нитки так, чтобы полоски на нём сочетались одна с другой, чтобы не вышло аляповато. Вчера утром, пока никого не было дома, она осторожно взяла тапочки Президента, прикинула размер — боялась ошибиться, пусть носочек удобно сядет на ножке. Вязать она любила, и если бы было больше времени, связала бы для Президента и душегрейку. Но нет, не успеть… Да и пальцы как-то плоховато слушаются. Носок вот один сегодня довяжет, завтра возьмётся за второй.
Глафира оторвалась от рукоделия, взглянула в окно и крякнула, поймав на кончике языка и не выпустив в мир бранное словцо. По деревне, в сторону её дома, шарашился дед Семён. И был он уже довольно близко. А Президент ходил возле крыльца и всё ещё разговаривал по телефону. По тону голоса и резким фразам было понятно, что отчитывал кого-то.
— Старая калоша… — заворчала на себя Глафира, откладывая вязание. — Сама же наобещала, что придут ребята огород копать. Он вчера день прождал да сегодня полдня. А терпежу-то ведь у нас нет!
Бабка прытко выбежала на крыльцо и стала манить рукой Президента. Но тот, раздосадованный чем-то, отмахнулся и продолжил неприятный разговор.
— Домой! Домой скорей зайдите! — громким шёпотом кричала ему Глафира и тыкала пальцем в бредущего за забором старика. — Конспирация!
И только когда кепка деда Семёна замаячила около калитки, Президент отключил телефон и резко спросил:
— Что случилось, Глафира Фёдоровна?
Но отвечать уже было некогда. Бабка бесцеремонно схватила главу страны за руку и, затащив на крыльцо, велела быстренько спрятаться в спаленке.
— Я его в избу-то не пущу, но так, на всякий случай! — быстро
