Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
Только вдруг замечаю, что и отец смурной сидит. То так, то этак на хозяина поглядывает. А тот соловьём разливается. Не знает, чем гостей и ублажить. Да и хозяйка хороша. Дородная, степенная. Наконец, когда я уже всякое терпение потерял, выводят нам девушку. Стоит она, голубушка, бледная как смерть, платочек в руках теребит, вот-вот заплачет. А как подняла она голову, поглядели мы друг на друга – и словно мёду хмельного по чаше хватили. Век бы смотрелись – не насмотреться… Отцы наши по рукам ударили, день венчания назначили, а уж когда о свадебном пире рядиться начали, отец понял, что заехали мы не к тому Охотникову, с которым батюшка на ярмарке дружбу свёл, а к его сроднику, тоже поджидавшему сватов.
До сих пор понять не могу, как наши отцы друг друга не узнали! А другие сваты опосля нас приехали – в лесу заплутали. Глядь, а невеста уже просватана.
Вот как бывает!
Помогла мне матушкина молитва. Защитила меня Пречистая. А та девушка, которую тятя мне в жёны наперёд прочил, вскоре с пастухом из соседней деревни сбежала.
Отец умолк, горько сморщившись, и согнутым пальцем согнал слезинку с уголка глаза.
– Крепко, Анечка, мы с твоей матушкой любили друг друга, потому и не неволю тебя с замужеством. Хочу, чтоб и тебе такое же великое счастье досталось – по согласию в супружество вступить. Но так скажу: лучшего мужа, чем барон фон Гук, тебе не найти. Помяни моё слово.
Лучше бы он не произносил этого имени! От одного упоминания о бравом майоре с картинно-красивой физиономией у Ани испортилось настроение. Она внезапно почувствовала озноб, да и соловей пел уже не так переливчато, как прежде.
– Не пойду за фон Гука, не люб он мне, – выдохнула Аня, от волнения путаясь пальцами в бахроме шали, – лучше в девках останусь.
Она ожидала, что отец будет возражать, уговаривать, и уже приготовила, что ответить, но он молчал, опустив голову, задумчиво разглядывая клумбу с побегами георгинов.
– Ты – девушка умная, образованная, как решишь – так и будет, – сказал, наконец, Веснин. Чувствовалось, что эти слова давались ему нелегко, и Ане в который раз стало стыдно за своё непокорство.
– Папенька, я вообще не хочу замуж, – тихо пробормотала она, предчувствуя новые укоры родителя, – я хочу учительствовать.
Неожиданно для неё отец оживился и крепко пристукнул рукой по коленке:
– Это дело, дочка! Сам об нём думал. И вот что скажу: присмотри домик под школу, набери ребятишек и открой там классы. А то наша церковно-приходская школа уже не справляется. Мне на днях отец Александр жаловался, что детей рассаживать некуда.
Аня просияла и принялась осыпать поцелуями отцовские руки, сухие и горячие:
– Батюшка! Родной! Ты самый лучший!
– Полно, Аннушка, трудись, благотворительствуй, а за хлопоты твои, глядишь, и устроит тебе счастье Господь по великой милости Своей.
* * *
Целый июль Аня летала как на крыльях. Она откроет свою школу! Это ли не высшее счастье служения людям! Лёгкой ногой она ежедневно бегала за советами в церковно-приходскую школу к отцу Александру, горячо обсуждала с тятей нужды народного образования, разговаривала с местными купцами о пожертвованиях, а по ночам, вместо сна, Анна представляла начало занятий. Ей казалось, что это произойдёт в необыкновенно ясный, тёплый осенний день, напоённый запахами скошенных трав и цветущих флоксов, которые она обязательно посадит возле школьного крыльца.
В мечтах ей виделась невысокая крепенькая изба с широкой надписью над входом «Школа». Внутри дома – просторная комната с печкой, парты в три ряда на двадцать учащихся и учительский стол. Дверь в задней стене ведёт в крошечную комнатку учительницы, точно такую, какую Аня видела в селе Иссад, куда они с отцом ездили к дальней родне.
Иссадская школа стояла неподалёку от их дома, и приветливая молоденькая учительница пригласила Аню в гости выпить чаю и поболтать. Пришкольная комнатка оказалась столь мала, что её смело можно было назвать каморкой: миниатюрная печурка с попыхивающим медным чайником, простой столик, укрытый кружевной салфеткой, венский стул с гнутыми ножками и узенькая кровать под лоскутным покрывалом. Вся обстановка выглядела столь милой и уютной, а вещи такими чистенькими и аккуратными, что Ане невольно захотелось остаться здесь навсегда и учительствовать. Она так же, как юная учительница, сидящая напротив неё, взахлёб рассказывала бы об успехах своих школяров, а долгими зимними вечерами зажигала керосиновую лампу, слушала завывание вьюги за окном и проверяла бы тетради. Покупка подходящей избы для школы – вещь серьёзная, её наугад не сделаешь, надобно сперва подыскать удобное место. Но кроме самого помещения, для занятий необходимо предусмотреть множество других мелочей.
По нескольку раз за день Аня открывала амбарную книгу, куда батюшка приказал записывать все расходы и нужды, и сосредоточенно принималась перечитывать ровные строки, расположенные в столбцы:
«Деревянные парты – 10 штук.
Керосиновые лампы – 4 штуки.
Стол учителя – один.
Стулья – 25 штук.
Доска на стену.
Мел».
Аня всплёснула руками:
– А аспидные доски для школяров?! Как можно про это забыть?!
Торопливо скрепя пером, она втиснула между строчек новую запись:
«Малые аспидные доски – 25 штук.
Азбука – 11 экземпляров.
История в рассказах госпожи Ишимовой – 1 экземпляр.
Учебник арифметики – 11 экземпляров.
Учебник Закона Божиего – 1 экземпляр.
Ещё надо попросить у батюшки кружки для ребят. На большой перемене детей будут поить чаем. Купец Варфоломеев, владелец хлебопекарни, обещал каждый день присылать по корзине хлебного лома. Хорошо бы прикупить тетрадей для письма, и лучшим ученикам позволять писать не мелом на дощечке, а пером и чернилами…»
Аня невероятно гордилась тем, что ей одной из первой в классе строгая госпожа учительница выдала тетрадку, перо и чернильницу.
– У вас, Веснина, вырабатывается очень хороший почерк, – заявила учительница на уроке чистописания, кладя перед Аней тоненькую тетрадку, украшенную тиснённым узором. – Обратите внимание, девочки, как мадемуазель Веснина выводит хвостик у буквы «п»! Замечательный хвостик!
Аня вспомнила, как уловила на своей новенькой тетради завистливый взгляд соседки по парте, и стала ещё старательнее работать над хвостиками прописных букв, непослушно расползающихся во все стороны под её неловкой детской рукой. «Да, для новой школы непременно нужны тетради», – бесповоротно решила Анна, приписывая их к длинному списку, перевалившему на третью страницу.
Никогда за всю свою восемнадцатилетнюю жизнь она не чувствовала
