Библиотекарист - Патрик де Витт
Однажды Боб спросил его:
– Как вы стали библиотекарем?
Сэнди унесся мысленно в прошлое.
– Мне кажется, ради этого я ходил в школу, но, возможно, это просто ночной кошмар, который мне когда-то приснился.
Держался он в духе “видали мы это все!” и ко всему под солнцем и под луной относился как к шутке; искренние заявления любого толка нещадно высмеивал. Поначалу, когда Боб только проявил интерес к тому, что Сэнди именовал библиотекаризмом, он избегал отвечать на вопросы серьезного юноши напрямик.
– Неплохая идея, Боб, но библиотекаризм, подобно многим прочим узким специальностям, не отвечает насущным запросам общества.
– Что вы имеете в виду?
– Это дело, полезность которого себя исчерпала. Язык был инструментом мышления, и жизнь разума, основанная на языке, была необходимостью в медлительные, вязкие, как сироп, времена наших предков, но у кого сейчас есть на это досуг? Не стало уже ковалей, отливщиков литер, и скоро не станет авторов, издателей, книготорговцев – вся индустрия утонет, как Атлантида; и библиотекаристы увязнут глубже всех в тине.
Однако Боба это не убедило, и Сэнди сказал, что не в силах не признать болезненной страсти в глазах Боба. Он сдался и принес стопку информационных брошюрок о библиотечных школах, где получают необходимую степень. Боб принял их с энтузиазмом, свойственным утру Рождества, когда разбирают подарки, в то время как Сэнди, наблюдая за этим, покачивал головой.
– Ты разбиваешь мне сердце. По сути, тебе следовало бы сейчас брюхатить девушек, всех подряд, которая подвернется.
– Нет, вот это как раз то, что мне нужно.
– Тебе следовало бы состоять в уличной шайке, Боб, и участвовать в поножовщинах.
Боб принес брошюрки домой и показал их матери. Та потрогала кончиком указательного пальца обложку и сделала вопросительное лицо.
– Я намерен пойти в библиотекари, – сказал ей Боб.
– В самом деле?
– Да.
– Позволь спросить, почему?
– Не знаю. Но почему бы и нет?
Мать нахмурилась.
– По-моему, ты еще слишком молод, чтобы задавать себе этот вопрос, разве не так?
Боб пожал плечами, и тогда она сказала:
– Я имею в виду, что, как только ты начинаешь задавать себе этот вопрос, остановиться не так-то просто. А потом не успеешь и осознать, куда оно все делось, раз – и ты все упустил. – Она посмотрела Бобу в лицо так, словно заглядывала за угол. – Разве нет чего-то еще, чем ты предпочел бы заняться в своей жизни?
– Например? – спросил Боб.
Он-то считал, что так он займет достойное уважения, соответствующее его интересам и способностям место, и ничего похожего на соглашательство, на компромисс в этом не видел. Чего еще ожидала от него мать? Очевидная неприязнь Сэнди Андерсона к этой сфере деятельности обусловливалась причинами личными, связанными с неизбывным разочарованием в жизни; но объяснить себе скепсис матери по поводу выбранной им профессии Боб так ничем и не смог.
Он окончил среднюю школу со средним баллом “А”, то есть отлично, не обретя близкого друга ни в школьном дворе, ни за его пределами. И почему? Некоторые обладают харизмой, то есть способностью внушать симпатию и заручаться преданностью других людей, чтобы употребить их себе на пользу; обратная сторона харизмы – антипатия, тот ужас, когда человек портит жизнь всем в комнате просто одним своим там присутствием. Боб не обладал ни тем, ни другим и при этом не находился посередине между крайностями. Находился он в стороне, сразу выбыв из гонки. С ранних лет у него был дар невидимки; сверстники не мучили его, потому что не замечали, а школьные учителя то и дело забывали его имя. Из него вышел бы весьма удачливый грабитель банков; он мог бы выстоять сотню опознаний, и никто бы его не признал, он ускользнул бы свободным. Конечно, и у него в школьные годы случались вспышки товарищеского сближения, иногда даже романтического, но ни одна из них не приобрела значимой формы. Дело было в том, что Боб от людей уставал.
Окончив среднюю школу, он сразу же поступил в университет штата Орегон в Портленде изучать библиотечное дело, даже на летние каникулы не прервался. Курс был рассчитан на три года, но Боб справился с ним меньше чем за два. В голове у него был выстроен определенный ход жизни, как декорации на сцене, ожидающие начала пьесы, и хотя счесть его честолюбцем было никак нельзя, двигало им непоколебимое убеждение, что ту жизнь, которую он себе сочинил и на которую надеялся, пора начинать.
Годы учебы прошли непримечательно, но Боб был доволен. Самый ранний урок начинался в десять утра, и дом был пуст, когда он вставал с постели, чтобы встретить свой день. Сами занятия были скучны, и часто скучны впечатляюще. Кто-то из преподавателей предуведомил Боба, что очень немногое из того, чему там учат, когда-нибудь ему пригодится; и действительно, он обнаружил, что почти ничего из этого так больше и не всплыло. Тот же преподаватель также сказал Бобу, что столько времени на получение степени выделено для того, чтобы отпугнуть бездельников, которые посматривают на стезю библиотекаря как на легкий путь сделать карьеру; Боб потом сам увидел, что это сразу и так, и не так.
Библиотечную школу Боб окончил с отличием, что особых выгод ему не сулило. Он решил было, что на выпускной не пойдет, но мать и Сэнди Андерсон взбунтовались, так что ему подобрали шапочку и мантию, и вот день настал. Вручение дипломов проходило душным летним вечером в открытом амфитеатре, расположенном меж холмов юго-западной части города, на высоковато устроенной сцене. Мать Боба и Сэнди наблюдали за происходящим из толпы; прежде им встречаться не доводилось, но они как-то сразу поладили, наклонялись друг к другу и обменивались шутливыми откровениями. После церемонии мать Боба настояла, чтобы Сэнди поехал с ними на праздничный ужин; когда тот уселся на переднее сиденье “шевроле”, Боба овеяло предчувствием катастрофы.
Они направились в ресторан, где кормили морепродуктами, хотя морепродукты Боб не любил. Сэнди и мать Боба выпили по четыре мартини и так спелись, что совсем уже хором стали поддразнивать Боба, уж больно он, дескать, замкнут и чересчур серьезно к себе относится.
– Подумать только, все это время я жила с библиотекарем и даже не подозревала об этом, – сказала мать. – Скажи мне об этом кто-нибудь,
