Магазинчик бесценных вещей - Лоренца Джентиле
Аделаида поднимает сжатый кулак и раскрывает его передо мной. В нем оказывается оригами в форме птички.
– Я нашла его во дворе. – Она зачитывает вслух написанную на нем цитату: – «Перед смертью мой отец подозвал к себе врача и сказал ему: „Люди восхитительны!“».
Она поднимает глаза на меня.
– Похоже, это знак судьбы!
– Мама, а что такое судьба? – спрашивает девочка.
– Это когда с тобой говорит Боженька.
Дочка задумывается.
– Невероятно, – продолжает Аделаида. – Именно в тот момент, когда я начала терять веру в человечество, когда стала видеть все в черном цвете…
– А что такое человечество?
Аделаида вздыхает.
– Это мы, солнышко.
– Ты теряешь в нас веру?
– Ну, не в прямом смысле в нас, не в нас с тобой. – Она смотрит на меня заговорщически, а потом обращается к девочке: – Я никогда не перестану верить в тебя. И ты слышала? «Люди восхитительны». Наверное, действительно есть такие люди, восхитительные. И возможно, именно они двигают нас вперед…
Я хочу кивнуть, но вместо этого у меня получается невразумительный жест подбородком. Хочу спуститься с лестницы и взять новую лампочку, но вдруг я оступлюсь? Или, поднимаясь, покажусь неловкой и неуклюжей? Вдруг раскраснеюсь?
– «Украденные поцелуи», – произносит Аделаида.
– Почему украденные? – спрашивает девочка.
– Мне так запомнилась одна сцена из этого фильма, – продолжает Аделаида, не обращая внимания на дочку и рассматривая оригами. – Хозяйка обувного магазина утром стоит у окна… Такая элегантная, такая интересная. И такая грустная. Может, все грустные люди интересны?
– Кто интересны? – спрашивает дочка.
– Те, кто создает маленькие шедевры. – Аделаида подмигивает мне, вертя между пальцами оригами.
Девочка хватается за лестницу. Я пытаюсь сохранить равновесие.
– Не могу сказать, что мне нравится этот дом, – говорит вдруг Аделаида. – Но один восхитительный человек здесь точно живет. – Она таращится на меня. – Ты замечала таблички?
– К-какие таблички?
– Которые висят по всему коридору. Типа: «Осторожно, ступенька!», «Кто знает, что ищет, тот найдет это и с закрытыми глазами».
– А, эти…
Я чувствую, как у меня загораются щеки.
– Кто бы мог их написать?
– Честно говоря, вообще без понятия.
– Очень жаль, мне было бы интересно познакомиться с этим человеком – готова поспорить, что он же и оригами делает. Хоть кто-то творческий! Тут таких прямо-таки не хватало. – Она понимающе улыбается мне.
Не зная, что делать, я пытаюсь улыбнуться ей в ответ, но, кажется, у меня выходит только странная гримаса. Я не готова поддерживать беседу, я тут просто лампочку меняла.
Аделаида с любопытством рассматривает мои защитные ботинки, проводит взглядом по комбинезону и останавливает его на волосах, собранных в пучок и заколотых красным строительным карандашом.
– Это Арья, – сообщает она, кладя руку девочке на плечо. – А я Аделаида.
Мне стыдно, что я уже это знаю. Что я за человек такой? Шпионю за жильцами. Пытаюсь все контролировать, будто я тут хозяйка. И при этом не могу даже нормально поддержать разговор с соседкой.
Аделаида протягивает мне руку для рукопожатия, вынуждая меня спуститься со стремянки. Перед тем как пожать ей руку, я вытираю ладонь о комбинезон.
– Гея.
– Гея, какое красивое имя!
Девочка тоже протягивает мне свою маленькую ручку.
– Ты слесарь?
– Это Гея, она носит имя богини, – объясняет мать. – Знаешь, я тут читаю одну очень интересную книжку, – говорит она, положив мне руку на предплечье. – По мнению писательницы, мы, женщины, находимся под влиянием архетипов. И если мы это осознаем, то станем властны над самими собой и, как следствие, над окружающим миром. Под архетипами она подразумевает древнегреческих богинь. Каждая из нас, как она считает, живет под влиянием одной или нескольких богинь и получает от них дары, которые должна с благодарностью принять, и пороки, которые должна признать.
Куда бы я ни пошла, хоть бы и на свою же лестничную клетку, я везде спотыкаюсь о прошлое. Спотыкаюсь о своего отца. Он считал, что древние греки уже открыли все, что нужно человеку и обществу для развития. Андреа в переводе с греческого означает «мужественный, отважный, сильный, непокоренный». Всего этого он ожидал от сына и не уставал изо дня в день ему об этом напоминать. Для меня он выбрал имя Гея, имя первородной богини, породившей землю, небо и море, прародительницы титанов и всех остальных богов, матери всего живого. Возможно, это должно было придать мне сил, но единственное, что это мне на самом деле дало, – устойчивое, пусть и смутное, чувство собственной неполноценности.
Я не признаюсь в этом Аделаиде – боюсь ее разочаровать, – но если во мне действительно живет богиня, то я понятия не имею, где она прячется. По правде говоря, я бы гораздо охотнее предпочла нормальное имя. Обычное имя, которое не значило бы ничего особенного. Тогда я сама смогу что-то значить.
– Ты мне нравишься, – выпаливает Аделаида.
Она говорит это как что-то само собой разумеющееся, что-то, не требующее разъяснений. Кажется, теперь она ждет, когда я вернусь к работе. Не понимая, что делать, я так и поступаю. Мне, конечно, стало легче. Не знаю, как объяснить: если я ей нравлюсь, значит, я существую и мое существование имеет смысл, так что я теперь чуточку живее, чем раньше. Приятно чувствовать себя живой. «Но все же интересно, – спрашиваю я себя, забираясь обратно на стремянку, – что же ей во мне нравится?» Что я слежу за домом? Мое сдержанное молчание? Комбинезон? Или эта фраза просто к слову пришлась? Может, ей что-то от меня нужно? Если так, можно было просто попросить.
Лампочка вкручена. Я приставляю плафон к потолку и прикручиваю его электрическим шуруповертом. Ограничиваюсь, в общем, тем, что умею, и пытаюсь отключить мозг.
– Хочешь, проверю? – спрашивает Аделаида, подходя к стене и кладя руку на выключатель.
– Спасибо.
– Работает! – восклицает девочка, когда загорается свет. – Волшебство!
Я спускаюсь со стремянки и складываю ее. Выключаю шуруповерт из розетки и кладу его в чехол. Аделаида с дочкой все еще стоят передо мной.
– Мы живем этажом выше, в квартире с противоположной стороны, – объясняет Аделаида, увидев, что я открываю дверь своей квартиры. – Жалко, не получится перестукиваться швабрами… Но вообще, это и хорошо, не будешь слышать, как я гоняюсь за Арьей, когда приходит пора ее купать.
– Нас часто купали в каменной ванне.
– А сейчас ты что делаешь? Занята? – спрашивает она.
Я собираюсь сходить в «Новый мир» и проверить, не продали ли его уже, а то сделки в этом городе совершаются со скоростью света. Но не хочется ей это объяснять.
– Да ничего особенного, приберусь немного…
Совершенно дурацкая ситуация: придется вернуться. И как мне потом выйти, чтобы она не заметила? Можно подождать, пока она поднимется к себе на этаж и вставит ключ в замок, а потом броситься со всех ног через двор до того, как она успеет выйти на балкон. Хотя почему она обязательно должна выйти на балкон? Я могу просто немного выждать, а потом выйти, как будто забыла купить молоко или у меня вызов по работе… Но какая Аделаиде вообще разница, выйду я из дома или нет? Она и не догадается, что я вернулась, только чтобы не рассказывать ей правду.
– Хочешь, отдам тебе? – лукаво спрашивает она, протягивая мне оригами.
– Да нет, спасибо.
– Мне! Мне! – тянет руку Арья и, довольная, хватает оригами.
Я уже было собираюсь попрощаться, как вдруг передумываю.
– На самом деле, – признаюсь я, – я планировала кое-куда пойти.
От неловкости ситуации мне становится смешно, и я смеюсь – чтобы разрядить обстановку и просто сама над собой. Аделаида тоже смеется, не знаю, по тем же причинам или я ее просто заразила.
– Могла бы сказать! И куда же ты идешь?
– Да так… посмотреть на один магазин.
– Посмотреть на один магазин? – переспрашивает Аделаида, ожидая, что я
