«…ещё 28 минут» - Хачатур Исмаилов
– Запроси сам, если мне не веришь.
– Бл**ть, да верю я тебе, но есть устав! – уже не стерпев, крикнул Гасан. – Это ты воюешь так, как хочешь, а нарушение устава грозит трибуналом мне! И ты это прекрасно знаешь.
Салман встал и пошёл включать спутниковый телефон. Как только связь наладилась, он передал трубку Гасану.
– На, поговори сам и убедись.
– Алло, привет, Чабан. Подтверди вечерний откорм стада. Время дойки когда планируешь, через пять минут или через два часа все-таки?
Ответ «Чабана» не заставил себя долго ждать. И Гасан повторил за ним для точности:
– Через час и тридцать пять минут. Я правильно вас понял, час и тридцать пять минут, верно? О’кей, Чабан, спасибо. Так и делайте, кормите скот сами.
Гасан закончил разговор и, получив подтверждение своего командования, передал телефон Салману. Разговор, конечно же, был зашифрованный, чтобы сбить с толку контрразведчиков Армении. Всё было и сложно, и просто. Вторая цифра, высказанная в ответе, всегда была точной цифрой в минутах. Поэтому операцию должны были начать через 35 минут.
– Дай мне шалуна-гяура хоть на десять минут! – не унимался Салман.
– Нет, не дам.
Салман в раздражении направился в коровник и скомандовал:
– Отряд, подъём!
Отряд, которому он дал команду, состоял из двух бойцов: Али и лейтенанта Петросяна, которого на самом деле звали Мурат. Они встали и начали готовиться к выезду.
На минуту Гасан остался с Артаком и его мамой наедине. Он уже не мог говорить – их услышали бы. Он посмотрел на Карине, потом на её сына и взглядом дал понять, одновременно беззвучно произнося губами, что он всё устроит.
Однако реалистического плана в его голове ещё не было. «Стоп, солдат, хватит фантазировать, – приказал себе Гасан. – Ты пока в Армении, твоя жизнь висит на волоске не менее тоненьком, чем жизнь этих пленных. Надо уходить за линию фронта, а потом что-нибудь придумать».
Он подошёл к тёте Карине, нагнулся, взял её за плечи демонстративно грубо и громко по-армянски сказал:
– Встать, едем.
Приподымая женщину с сена, он шепнул ей на ухо:
– Не бойтесь, я вас спасу. Но мне нужно время.
– Спасибо, сынок, – еле выговорила Карине.
Потом он поднял Артака, и они пошли к машинам.
– Полицейскую машину надо куда-то деть, – сказал Гасан и крикнул: – Али! Загони «Тойоту» в коровник. Только не забудь снять с него наше оборудование, иначе хачи[41] всё поймут.
– Я, командир! – бодро отозвался солдат, стоящий у двери коровника. – Сейчас загоню.
И, взяв у «лейтенанта Петросяна» ключи, подошёл к машине. Он снял с крыши машины прикрепленную на магнитах мигалку, открыв капот, достал оттуда пластиковый короб громкоговорителя, выдернул остатки проводов и аккуратно сложил всё в рюкзак. Потом сел за руль полицейской «Тойоты».
Али завёл машину, подъехал к дверям коровника и остановился. Дверь была явно узка. Точнее, одна часть двери открывалась, а другая нет, и патрульная машина не могла заехать внутрь.
– Командир, похоже, не влезу в коровник, – опустив боковое стекло, усмехнулся Али. – Как быть-то? Может, всё-таки все вместе поможете, и мы справимся?
– Нет, все вместе, пожалуй, не откроем. Ты делай иначе, Али, – предложил Гасан, с улыбкой. – Отъезжай на пару метров назад и ещё раз попробуй, чуточку быстрее, чтобы «вертушки» не заметили, и чуточку нежнее, тогда точно въедешь в коровник на уже не патрульной машине…
– Сейчас сделаю, командир, просто машину жалко, новенькая ведь, – Али, разогнавшись, раздербанил входную дверь и въехал в коровник.
– Это добро оставляем хачам, поэтому нечего жалеть. Моя бы воля, я бы вообще сжёг эту машинку, да нельзя. Всё, пора, и да поможет нам Всевышний! – Гасан окинул взглядом бойцов и пленных и скомандовал:
– Слушай меня все! Едем на машине гяура, без фар, до зелёнки у линии фронта. Там – повторное подтверждение от Чабана, и переходим границу через минное поле. Карта у меня. Теперь по пленным гяурам: имейте в виду, шаг вправо, шаг влево, сразу режьте им глотку, я отвечаю перед командованием и перед Всевышним.
– А вам, – он обратился к пленным, – ещё раз напомню: не пытайтесь улизнуть. Вы россияне, и Россия никогда не бросает своих, это факт. Вас точно выменяют, а я гарант того, что с вами ничего плохого не будет. Вы в этом убедились. Если бы не я, то ты прекрасно знаешь, что с тобой случилось бы, армянская тварь, – обратился он к Артаку. – И не думай, что я рад этому, просто моё слово – это моё слово, которое я тебе дал. Но если надумаешь сбежать, тебе не жить, а твоя мать поедет с нами в Азербайджан, после того, как Салман развлечётся с ней в удобной ему позе. Ты всё понял, мразь?
– Понял, командир, – испуганно ответил тот. – Всё понял. Я последую за вами.
– Вначале поедем на вашей машине, потом пойдём пешком. Всё, выгоняйте «Сузуки»! – дал команду Гасан.
И они забились в джип. За рулём сидел Али, рядом посадили тётю Карине, на заднем сидении расположились Салман, Гасан и Мурат. Артака бросили в багажник, связав по рукам и ногам. Он молча лежал, облокотившись на спинку заднего сиденья джипа, а ногами упёрся в крышку багажника и через заднее стекло смотрел перед собой. Как только машина поехала, он ещё раз увидел природу Армении, которая удалялась от него, мелькая красивыми пейзажами Севанского горного хребта. Темнело.
Они свернули с дороги в сторону горы Перезак[42]. За ней уже был Азербайджан, родина предков Гасана и страна врагов Артака. Его мозг работал по-прежнему интенсивно. Молитва отца Паисия прорывалась наружу шёпотом:
– Господи, ты меня ведёшь, ты меня и выведи…
И всё же он не мог постичь хитросплетения судьбы: ещё вчера он был успешным московским коммерсантом, хозяином среднего по столичным меркам бизнеса, а каких-то шесть часов спустя как последний лох попал на крючок азербайджанских диверсантов и оказался в плену. Его чуть было не лишила чести продажная игиловская[43] тварь по имени Чёрный Салман. А три часа назад он зауважал азербайджанского офицера – Гасана, который спас его от мерзавца. И этот Гасан – тот самый юноша из деревни Сараван, чей отец спас его семью, и чья семья стала для него родной. И, самое главное, попав в плен к диверсионной группе, они с мамой оказались под покровительством национального героя Азербайджана, командира спецподразделения и одновременно его названного брата – Хосрова. Того самого сына Юсуфа, прожившего со своей семьёй в их доме 12 дней в сложные 1988–1989 годы.
