Веди свой плуг по костям мертвецов - Ольга Токарчук
Дэн – Дионисий – появлялся у меня каждую пятницу, а поскольку он приезжал сразу после работы, я в этот день готовила обед. Раз в неделю – для себя-то я варю по воскресеньям большую кастрюлю супа, который потом только разогреваю. Обычно хватает примерно до среды. В четверг я ем всухомятку – таскаю что-нибудь из буфета – или съедаю в городе пиццу «Маргарита».
У Дэна ужасная аллергия, поэтому я не могу дать волю своей кулинарной фантазии. Ему нельзя молочных продуктов, орехов, перца, яиц, пшеничной муки, а это весьма ограничивает наше меню. Тем более что мясо мы не едим. Бывало, он легкомысленно соблазнялся чем-нибудь запретным, тогда кожа покрывалась зудящей сыпью, а маленькие пузырьки наполнялись жидкостью. Дэн начинал чесаться как безумный, царапины превращались в кровоточащие раны. Так что лучше не экспериментировать. Даже Али не сумел унять аллергию Дэна своими микстурами. Ее природа таинственна и коварна, а симптомы изменчивы. Ни разу не удалось поймать ее с поличным при помощи какого-нибудь анализа.
Дэн вытащил из потрепанного рюкзака черновик и кучу цветных ручек, на которые нетерпеливо поглядывал во время еды, а потом, когда мы съели все без остатка и пили черный чай (другого мы не признаем), принялся рассказывать о том, чтó ему удалось сделать на этой неделе. Дэн переводил Блейка. Такое решение он принял несколько лет назад и до сих пор строго его придерживался.
Когда-то давно он у меня учился. Сейчас ему за тридцать, но, в сущности, он ничем не отличается от того Дэна, у которого во время выпускного экзамена по английскому заело замок в школьном туалете и он получил двойку. Постеснялся позвать на помощь. Он всегда был худощав, мальчишеская, а может, даже девчачья, фигура, небольшие ладони и мягкие волосы.
Неудивительно, что судьба вновь свела нас спустя много лет после этого злосчастного экзамена здесь, на рыночной площади. Я увидела его однажды, когда выходила из здания почты. Дэн пришел получать книги, которые заказал через интернет. К сожалению, я, видимо, очень изменилась, потому что он не сразу меня узнал и вытаращил глаза, открыв рот и хлопая ресницами.
– Это вы? – прошептал он наконец изумленно.
– Дионисий?
– Что вы здесь делаете?
– Живу неподалеку. А ты?
– Я тоже.
И тогда мы не сговариваясь кинулись друг другу в объятия. Оказалось, что он работал во Вроцлаве, в Полиции, компьютерщиком, но подпал под какую-то реорганизацию и реструктуризацию. Ему предложили место в провинции и даже временно обеспечили общежитием, пока он не подыщет нормальное жилье. Однако квартиру себе Дэн так и не нашел и продолжал жить в этом рабочем общежитии – огромной, отвратительной бетонной коробке, где останавливались по дороге в Чехию все шумные экскурсии, а фирмы устраивали корпоративы с пьянками до утра. У него была просторная комната с прихожей, а кухня – на этаже, общая.
Сейчас Дэн трудился над «Первой книгой Уризена» – задача, по-моему, намного более сложная, чем перевод «Пословиц Ада» и «Песен невинности», с которыми я ему до сих пор самоотверженно помогала. Мне действительно приходилось нелегко, поскольку я ничего не понимала в этих великолепных драматических картинах, которые Блейк наколдовывал при помощи слов. Неужто он в самом деле так думал? Что он описывал? Где? Где это происходит и когда? Это легенда или миф? Я спрашивала у Дэна.
– Это происходит всегда и везде, – отвечал тот, сверкая глазами.
Закончив фрагмент, Дэн с серьезным видом зачитывал мне вслух каждую строку и ждал замечаний. Иногда мне казалось, что я понимаю лишь отдельные слова и вообще не улавливаю смысл. Толку от меня было мало. Я не любила поэзию, и все стихи на свете представлялись мне излишне сложными и туманными. Я не могла понять, почему эти откровения нельзя описать по-человечески – прозой. Тогда Дэн раздражался и горячился. Мне нравилось поддразнивать его таким образом.
Сомневаюсь, что действительно могла ему помочь. Дэн справлялся гораздо лучше меня, мозги у него работали быстрее, ум был, скажем так, цифровой – тогда как мой оставался аналоговым. Мальчик быстро схватывал суть и умел взглянуть на фразу, которую переводил, с совершенно иного ракурса, не цепляться за слова, оттолкнуться от них, а после вернуться обратно, предложив нечто поразительное и абсолютно новое. Я все пододвигала к нему солонку, поскольку у меня есть Теория, что соль значительно активизирует процессы передачи нервных импульсов. И Дэн привык, послюнявив, совать туда палец, а затем слизывать с него соль. Я английский успела здорово подзабыть, мне бы соль не помогла, съешь я даже целую Величку[5], и потом, такая кропотливая работа быстро меня утомляла. Я чувствовала себя совершенно беспомощной.
Вот как перевести считалку, с которой могли бы начинать игру маленькие дети, вместо того чтобы бесконечно повторять «Эники-беники ели вареники»:
Every Night & every Morn
Some to Misery are Born
Every Morn & every Night
Some are Born to sweet delight,
Some are Born to Endless Night[6].
Это самое известное стихотворение Блейка. Невозможно перевести его на польский так, чтобы не пострадали ритм, рифма и детская лаконичность. Дэн брался за него много раз, и это напоминало решение шарады.
Сейчас он съел суп; согрелся и разрумянился. Под шапкой волосы наэлектризовались и теперь образовали над головой небольшой забавный ореол.
В тот вечер мы никак не могли сосредоточиться на переводе. Я устала и нервничала. Не в состоянии была думать.
– Что с тобой? Ты сегодня очень рассеянная, – сказал Дионисий.
Я согласилась. Болело меньше, но до конца не прошло. Погода была ужасная, ветер, дождь. Когда дует хальный, собраться с мыслями непросто.
– Что за Демон мог создать столь гнусной пустоты бездушный вакуум? – спросил Дэн.
Блейк соответствовал настроению этого вечера: нам казалось, что небо низко нависло над Землей, оставив всем сущим Созданиям слишком мало пространства для жизни, слишком мало воздуха. Тяжелые, темные облака целый день мчались по небу, а теперь, поздно вечером, терлись о вершины гор своими мокрыми брюхами.
Я уговаривала Дэна остаться на Ночь, мы иногда так делали – тогда я стелила ему на диване в своей небольшой гостиной, включала электрокамин и оставляла дверь в комнату, где спала сама, открытой – чтобы слышать дыхание друг друга. Но сегодня он не мог. Сонно потирая лоб, объяснял, что комендатура переходит на какую-то новую компьютерную систему; мне не слишком хотелось
