История села Мотовилово. Тетрадь 15. Колхоз - Иван Васильевич Шмелев
— Что в черти хохочите, у человека горе, а вы злорадствуете! — укрощая пыл неуместного смеха, проговорил на шум, вышедший из дома Фёдор Крестьянинов.
— Видно сами в такой просак не попадали вот и смеются над чужой бедой! — растерянно проговорил Николай, загораживая ладонью голое тело.
— Тебе Николай, может штаны вынести, чтобы бесстыдно до дома-то дойти? — предложил свою услугу Фёдор.
— Нет, Фёдор Васильич, спасибо, не надо, я и так доплюхаю.
И Николай, прихрамывая на одну ногу медленно потащился по дороге, не снимая ладони с прорехи на своём заду. Разъярённая самогонным угаром и смехом, толпа долго сопровождала Николая повальным хохотом, поджимая животы, предстерегаясь как-бы не развязались пупы.
Возвращение Федьки, его знакомство с Дуней
Федька Лабин, вновь в село явился накануне Троицы. Возвращаясь из Крыма, где он был на излечении панариция, во время пересадочного периода на Курском вокзале, случайно встретился с Яшкой Дураковым.
— Ба-а! Кого я вижу, — воскликнул Федька, завидя Яшку. — Вот уж действительно мудра русская пословица: «Гора с горой не сходится отменно, а человек с человеком сойдутся непременно!», — по-своему перефразив пословицу, процитировал Федька.
На радостях, они безобидно и беззлобно обозвали друг друга свояками и стали обсуждать своё бытьё. Федька на Яшку не имел никакой злобы, а наоборот, за то, что когда-то Яшка подарствовал ему за бесценок продав «Бульдог», из-за этого-то Федька и относился к Яшке снисходительно, да и Яшка на Федьку (из-за испорченной им Наташки, которая впоследствии была его женой) тоже не имел «зуба».
— Федьк, а тогда я всё же сплоховал, допустил промах, — сидя на привокзальном диване, сказал Яшка.
— Какой промах? — настороженно спросил его Федька.
— А помнишь, когда я продал тебе свой бульдог, он бы мне сейчас во как пригодился. Продай мне его обратно? — с наивностью обратился к другу Яшка.
— Ты что? Опупел что ли? Да он мне нужнее, чем тебе спонадобиться к делу!
Никого из своих сельских не боялся Яшка, а перед Федькой трусил. Продолжать беседу с Федькой дальше, Яшке не было смысла, и он, даже не попрощавшись отошёл от Федьки и вскоре затерялся в суматохе людской сутолоки. А Федька, зайдя в привокзальный буфет закупил пачку папирос «Трезвон» и заказав три стакана чая с булочкой, важно расселся за столиком. Чтобы изобразить из себя важную персону, и чтобы люди не подумали, что у этого достопочтенного гражданина, в кармане денег осталось чуть-чуть добраться до дома (он ехал транзитно), он закурил и важно развалившись, изо рта откуда поблёскивал золотой зуб, пускал замысловатые кольца дыма. Сидя здесь, в ожидании своего поезда, на Нижний Новгород, Федька располагая временем, никуда не выходил, а время препровождал здесь в помещении буфета, тем более, что его никто не имел права согнать с занимаемого им стула, ведь всё же он покупатель, а не просто заниматель сиденья, на что указывало три стакана, заказанных им, стоящие перед ним на столике буфетного зала.
Явившись в родное село, Федька первым-перво, пристрастился к выпивке, благо был двухдневный Троицкий праздник. Первый день он, напившись изрядно провёл время с товарищами-парнями. На второй день искал где-бы опохмелиться, а башка трещит вот-вот расколется. Федька зашёл к своему другу Гришухе, спросил:
— Нет ли какой хакы опохмелиться?
— А что это за хака? — спросил его Гришухо.
— Ну, денатурки по-вашему!
— Имею про запас для лечения, — вступила в разговор Гришухина мать.
— Давай её сюда! — бесцеремонно попросил Федька.
— Так её же пить нельзя, а только на растиранье, видишь, на бумажке-то череп и две косточки нарисованы, и слово «Смертельно!» написано, — хотел урезонить товарища Гришуха.
— Гм, чудаки. Деревенщина лапотная, этот рисунок на бутылке правильно понимать надо. Вот гляди, что здесь нарисовано, череп — это значит, содержимое бутылки благодатно на череп действует, значит кровь по всему телу разгоняет и косточки разминает, — с чувством знатока, самоуверенно, с весёлой улыбкой пояснил Федька о хаке.
— А ты говоришь пить нельзя! Давай скорее стакан и воды холодной ковш.
— Да ты закуси хоть вот огурцом! — предложила ему Гришухина мать.
— Я никогда не закусываю, не заедаю, а что толку, пить и закусывать, пусть немножко в горле подерёт! — С чувством заядлого пьяницы проговорил Федька. — А ты Гришух, что мало выпил?
— Я что-то не хочу, уж больно она противная.
— Кто не хочет пить, того будем бить! — шутливо заметил Федька. — Спаси мою душу пиковый валет во имя винновой красотки! — продекламировал Федька слышанное от кого-то изречение.
По мере того, как стал пьянеть, Федька ещё пуще развязал язык, и он стал к делу и без дела высказывать свои любимые заученные на стороне фразы
— Как в аптеке, так и тут. Сорок фунтов так и пуд. Удивился бы весь люд, в бане парится верблюд.
— Федьк, а ты где пропадал, на заработках был что-ли? — спросила его Гришухина мать.
— Эх, тётка Пелагея, где я был там уж меня нет, а что касается заработка, получил получку я девяносто два рубля, я девяносто на пропой, два рубля послал домой! — шутливой песенкой отговорился Федька.
И вправду, Федька, работая в Астрахани на заводе, вспомнив о доме не об отце, а об матери, и решил ей послать денег червонец, чтоб всё же помнили и не забывали дома, что где-то существует их сын Феденька. По приезде домой, как только он вошёл в родной дом, то перво-наперво осведомился у матери:
— Получала ли ты мои деньги, новенький червонец, который я специально подобрал чтобы он не помялся в дороге, я его послал по почте тебе.
— Получила, получила, спасибо сынок, что вспомнил! — отозвалась Федьке мать, пряча от него слёзы радости, что её сын, постранствовав снова вернулся домой.
И вот теперь в доме Гришухи, когда речь зашла о деньгах, Федька самозабвенно вспомнил, что в кармане у него деньги вывелись, он запел:
— Всюду деньги, деньги, деньги, всюду денежки друзья, а без денег жизнь плохая, не годится никуда!
Пропев песенку о
