Ганцлер-13 - Алексей Анатольевич Захаров
— В какую сторону вы пойдете? — спросила она.
— В ту, — я ткнул пальцем в сторону моего временного жилища.
Официантка посмотрела на мой детский жест и опять улыбнулась.
— На первом перекрестке, там, где стоит светофор, перейдите дорогу. Справа, на другой стороне, увидите большой магазин. В нем отдел, где торгуют косметикой.
Я поблагодарил девушку за помощь, поднялся, и пошел к дверям. На пороге, не удержавшись, я оглянулся. Она смотрела мне вслед…
Следуя полученным указаниям, я быстро отыскал магазин, купил банку «Нивеи» и направился на квартиру. По пути мне пришла в голову мысль съездить на пару дней на море, но я тут же отверг ее. Во-первых, купаться и загорать мне было нельзя, а потеть в одежде можно и здесь. И, во-вторых — вдруг Прокофьев приедет раньше. Он вернется, а меня в это время в городе не окажется. Значит, определил я, надо терпеть и все эти дни провести в изнывающем от жары Краснодаре.
В подъезде консьерж — пожилой рыхлый мужчина с усами-щеткой — не обратил на меня никакого внимания. Он сидел в своем закутке, близоруко уткнувшись в газету, и, разбирая мелкие строчки, беззвучно двигал губами. Я проследовал мимо него незамеченным, поднялся в лифте на пятый этаж и отворил дверь.
Войдя в гостиную, я тут же понял, что в квартире в мое отсутствие кто-то успел побывать. Телефонная трубка перекочевала со стола на обычное место — на базу, грязная посуда из раковины исчезла, а пепельница на кофейном столе остро сверкала чисто вымытыми синими гранями. Из пирамидки не просто удалили окурки, но и на совесть протерли хрустальные стенки от серого бархатного налета. Пустая бутылка из-под вина и скопившийся скудный мусор также пропали: в никелированное ведерко был прилежно заправлен новый пакет.
Я подмечал произошедшие в комнате перемены, и тут меня охватила тревога: я вспомнил про пакет с документами! Все еще продолжая сжимать в руке купленный крем, я спешно прошел в спальную комнату и, испытывая все возрастающее беспокойство, принялся лихорадочно искать в сумке. В голове мельтешили неспокойные мысли, а сердце учащенно забилось.
К счастью, конверт оказался нетронутым. Я облегченно вздохнул и присел на край кровати. Пускай я нигде и не расписывался за доверенные мне документы, все равно чувствовал себя ответственным за их сохранность. Я невольно столкнулся со своим отражением в панели шкафа и с досадой ругнулся. Сначала Прокофьев звонит посреди ночи и просит помочь — срочно доставить пакет самолетом, когда же я привожу документы, выясняется, что никто не торопится забрать у меня пакет! Вадим вдруг уезжает из города по другим, более важным делам, а из его свиты конверт почему-то никто принимать не желает! Впрочем, это дело Прокофьева, возразил я себе, продолжая разговаривать с отражением. Я его просьбу исполнил. Дождусь, когда он приедет, отдам конверт и буду свободен даже от каких-либо моральных условностей.
Я возвратился в гостиную, зашел на кухню и открыл холодильник. Фрукты и овощи в нем обновили: помимо яблок, на полке появились грейпфрут и внушительный ананас в ребристой шкуре. Ананасы я не любил, чего, конечно, не знал тот, кто сунул его в холодильник. Наверное, горничная приходила, пока я отсутствовал, прибралась и ушла, сделал я вывод. Позвонила консьержу, узнала, что я на прогулке и навела порядок. Вот только ананас она зря… Я взял коробку виноградного сока и хлопнул дверцей.
Утолив жажду, я с кремом в руках прошел в ванную комнату. Там сбросил одежду и как смог, обкупнулся. Потом отодрал от спины пластырь, смазал перед зеркалом ссадину и прилепил салфетку обратно.
Обходиться без душа в такую жару было не просто. Тело моментально становилось потным и липким. Я решил, что подожду еще один день и перестану ограничивать себя в купании. Все-таки рана уже поджила, а ежедневная гигиена при таком знойном климате необходима.
В гостиной я опустился в кресло и взялся лениво думать о том, чем бы себя занять. Телевизор смотреть не хотелось. В поисках хоть какой-нибудь книги я еще раз перерыл все имевшиеся в квартире шкафы. Ничего не найдя, я вышел на улицу и купил в киоске газеты. Возвратившись назад, около часа просматривал их на диване. Затем бросил растрепанные газеты на стол, открыл бутылку вина и до вечера слонялся по комнатам под песни «Pink Floyd».
Голос Дэвида Гилмура, исполненный величественных интонаций пророка, разносился по пространству квартиры, неотступно следуя за мной по пятам. Было в этих звуках что-то сакральное. Они притягивали, очаровывали, полностью поглощали сознание. Казалось — перед тобою открылось другое пространство, что находишься на пороге миров, что вот-вот узнаешь некую тайну. Я бродил по квартире, захваченный музыкой, а когда диск закончился, поставил его на начало.
В восьмом часу я вышел из дома. Окончание дня не принесло ожидаемой свежести. Прокаленный воздух застыл без движения, заполонив улицы и дворы. Я окинул взглядом высокое чистое небо и зашагал к «Авроре». Через пятнадцать минут я был уже рядом с кафе.
Купив в баре бутылку пива и пакетик арахиса, я устроился на улице за пустующим столиком. Посетителей — и внутри и снаружи — на этот раз было больше. Столы на асфальтовой площадке занимала, в основном, двадцатилетняя молодежь. Неспешно потягивая из горлышка прохладное пиво, я чутко прислушивался к остротам парней и неумолкающему щебету девушек. Я ловил их веселый смех, взаимные шутки, беспечную болтовню то на одну пустяковую тему, то на другую, и не мог припомнить, когда сам в последний раз разговаривал с девушкой? Вот так же. Не по делу, как сегодня с официанткой, а просто так. Разговор ради разговора. Ради забавы. Без всякой цели. Для того чтобы провести время. Праздный треп, с улыбками, с взаимными вопросами и встречными взглядами. С рассказыванием необычных, наполовину выдуманных и преувеличенных историй. Как я ни пытался, я не мог верно определить, когда это было в моей жизни в последний раз. По всей видимости, давно. Так же давно, как давно я не спал с женщиной. Я невесело улыбнулся. В последнее время я больше беседовал с самим собой, а не с другими людьми. Я и так не больно-то разговорчив. Бывшую жену эта особенность моего характера вечно нервировала. Порою она не выдерживала внутреннего накала — который сама же и разжигала в себе — и выговаривала мне все, что думала по этому поводу. Как выяснялось, думала она многое, разное. В итоге все сваливала в кучу, и я
