Штормовые времена - Мазо де ля Рош
– Думаю, мы должны сообщить твоим родителям, что мы здесь, – резко поменял тему Филипп. – На ремонт уйдет не меньше недели, и если они узнают об этом из других источников, то будут несколько шокированы.
– Нет, нет, – запротестовала Аделина. – Я не вынесу еще одного прощания! Это может быть не к добру.
– Мы можем попросить их не приезжать.
– Ничто не остановит мою мать. И отца тоже. Он может приехать и устроить скандал, например, начнет бранить капитана за то, что у того нет корабля попрочнее.
– Но они могут узнать об этом из газет, – возразил Филипп.
– Я готова рискнуть. На следующей неделе они едут с визитом к моему деду… У них не будет времени на газеты.
Итак, она добилась своего, и они приступили к странной интерлюдии в путешествии. Они исследовали улицы серого старого городка. Филипп и мистер Уилмот ходили на рыбалку. Аделина с братьями и Мэри Камерон блуждали по горным тропам Клэра[7] или по берегу залива и приносили домой полные карманы ракушек для маленькой Августы. Каждый день они ходили на корабль, чтобы посмотреть на работу плотников. Каждый день со всех концов провинции съезжался народ, чтобы подивиться на корабль. Славно было наблюдать за тем, как они танцевали весенними вечерами на палубе. У них были стройные ноги и испанские лица. И никогда до того на этом судне не было столько веселья.
Наступил сезон туманов и моросящих дождей. На палубе больше не танцевали. Дни тянулись медленно. Капитан обещал уложиться с ремонтом в десять дней, но прежде чем судно было готово к отплытию, прошло две недели. Перед вторым отправлением в путь всех охватило странное и довольно мрачное беспокойство. Пассажиры теперь слишком хорошо были осведомлены о несчастьях, которые могли с ними случиться. Их вера в качество судна пошатнулась.
В воскресенье перед отплытием они отправились в церковь. Аделина, Филипп, мистер Уилмот и миссис Камерон пошли в готическую церковь аббатства, где прекрасные сводчатые арки и скульптурные надгробия были почти не видны под слоями побелки, а прихожане расселись. Ирландцы Д’Арси и Брент вернулись из католической часовни и рассказали, как не смогли попасть внутрь на мессу и им пришлось преклонять колени в церковном дворе, заполненном народом. Конвей, Шолто и Мэри бродили по побережью. Они умоляли отпустить их из церкви, а миссис Камерон ни в чем не отказывала дочери. К тому же она слышала, что в городе свирепствует лихорадка, и, конечно, считала, на берегу с мальчиками, присматривающими за ней, Мэри будет в большей безопасности.
Настал час отплытия, и по булыжной улице двинулось все скопление предметов, вынесенных с корабля, – багаж стучал и гремел по камням. Скотину тащили, тянули и подгоняли в трюмы – все, кроме козочки Мэгги, которая взбежала по трапу так же весело, как и сбежала. После нескольких недель, проведенных на суше, няня казалась менее изможденной, но, когда она скользнула на корабль, крепко прижимая к себе ребенка, ее лицо выражало дурное предчувствие. Гасси, в свою очередь, вцепилась в куклу, наряженную в шелковые кринолин и шляпку. Кукла была большая и слишком тяжелая для крошечных детских рук, и когда няня стояла с девочкой на корме, пристально вглядываясь в вспененную воду, а судно отходило от пирса, Гасси наклонилась и позволила кукле упасть за борт. Она лукаво посмотрела в лицо няне.
– Ушла, – заметила Гасси, и это было первое слово, которое она произнесла.
На мгновение розовое лицо усмехнулось им из пены, кринолин на секунду вздулся, и все исчезло. Няня разразилась бурей упреков на хинди. Она грозно прошипела их Гасси и даже потрясла ее, но Гасси знала, что няня – ее рабыня.
Вышло яркое солнце, позолотив последние мгновения отплытия. Паруса приняли в себя немного бриза, словно пробуя его на качество, потом наполнились и развернулись, белые и округлые, перед мачтами. Теперь на палубе не было жуткого крена, по ней лишь пробегала трепетная, счастливая дрожь, когда «Аланна» поднималась и опускалась на невысоких волнах.
Филипп и Аделина стояли, взявшись за руки, и смотрели на землю. Город, горы Клэр, движущиеся фигуры – все это было так четко, как нарисованная перед ними картина. Они увидели высокую темноволосую женщину, загонявшую свинью в море. Она привязала веревку к ее задней ноге, подоткнула юбки и зашла следом. Женщина принялась тереть свинью изо всех сил, а та визжала так, что, казалось, раскалываются небеса. Затем они увидели, как женщина выгнала свинью на берег, уже белую, как жемчужина, вся грязь осталась в воде, – просто поросячий ангел.
– Ой, какая прелестная свинка! – воскликнула Аделина, смеясь от восторга. – Жаль, что мои братья не увидели это. Почему они не поднялись на палубу? Знаешь, Филипп, маленькая Мэри чудесным образом поправилась. Видел ты, как она помогала матери обустраиваться и поить ее чаем. Смотри-ка! Почтовая карета и лошади. Боже милостивый, Филипп, это же мои отец с матерью и крошка Тимоти с ними! И все лошади в мыле.
Ее голос сорвался на крик:
– Филипп, останови корабль!
Мгновение он застыл в оцепенении. Он видел, как его тесть спрыгнул с козел, кинул кучеру поводья и помог жене сойти. Он видел, как тесть снял шляпу и помахал ею, жестами призывая корабль остановиться. Расстояние между ними неумолимо увеличивалось. Филипп пробежал по палубе несколько шагов и остановился.
– Капитан никогда этого не сделает, – сказал он.
– Он должен, – заявила Аделина и полетела в рулевую рубку, где стоял за штурвалом первый помощник. – Ах, мистер Григг! – вскричала она. – Вы должны повернуть назад! Там, на пирсе, мои отец и мать приехали, чтобы еще раз взглянуть на меня. Я не могу их так оставить!
– Это невозможно, – заявил он. – Я не могу повернуть назад даже ради королевы Англии. Это против всех правил.
– Я беру ответственность на себя!
– Но я не могу вам этого позволить!
– Отдайте мне штурвал!
– Я не могу вам этого позволить.
Аделина схватила штурвал и попыталась его повернуть. Она была сильной и действительно начала менять курс корабля.
Офицер в панике закричал:
– Что вы делаете? Дамочка, вы ведете нас на скалы! Отпустите штурвал!
Подошел Филипп и взял ее за запястья.
– Пойдем отсюда, – сказал он. – Я говорил с капитаном. Он не сможет повернуть. Пойдем и помашем твоим родителям, а то будет слишком поздно.
Она разразилась слезами и, вырвавшись, с плачем побежала от него по палубе. Слезы ослепили ее, и сперва она видела
