Чарующая магия ненависти - Вера Позднякова
Им было так просто, тепло и уютно на этой кухне. Казалось, они всегда сидели здесь вдвоём, взявшись за руки и дожидаясь, когда поспеет в духовке волшебная рыба, и слушая колокольчик Галиной дочки. И … Славе мечталось, что случится чудо и его сыновья вовремя, прямо к столу, позвонят в дверь.
– Я не могу быть любовницей, это низко.
– Я знаю, я пришёл навсегда.
– А как, Слава, это воспримут твои дети?
– Они уже взрослые, они поймут, что мы ждали друг друга всю жизнь. Ведь у них всё впереди, а нам досталось чуть-чуть погреться у огня.
Галя, впервые за многие годы, стелила постель на двоих, и она впервые не казалась ей чужой и холодной. Они до утра лежали обнявшись, без сна. Каждый делал вид, что спит, чтобы не разбудить другого.
Но наступило утро и, прощаясь, Галя помимо своей воли заплакала и отвернулась, чтобы скрыть слёзы.
Слава шёл с камнем на душе, он понимал, что причиняет ей боль, и … себе.
Но он шёл, впервые решившись откровенно поговорить с женой и детьми, объяснить им всё, но как не причинить им боль, он не знал. Он любил своих мальчиков и жалел свою жену.
Жена выслушала его молча. Услышав, что ему ничего не нужно, проронила тихо, но с вызовом:
–А здесь ничего твоего и нет, катись к этой дуре, которая решилась тебя, никчёмного мужичишку, подобрать!
Мальчишки удивились прыти своего отца и, впервые, со времён их детства взглянули на него с интересом. Они привыкли к материнским крикам, что он никчёмный и ни кому не нужный, и такой поворот событий озадачил их.
– Деньги чтоб приносил, а больше ты мне не нужен! Надоел до смерти, тюфяк, дундук прокуренный! – подвела черту Антонина.
Слава тихо закрыл за собой дверь, и она отсекла их всех друг от друга.
Тонька разрядилась криком на детей, но они, привычные к этому, осмелев и почувствовав себя окончательно не связанными семейными узами распавшейся семьи,
велели ей … заткнуться и привычно разошлись по своим делам.
Антонина осталась одна в пустой квартире, но сегодня это её не радовало. Она чувствовала, что случилось что-то непоправимое. Её никчёмный муж, оказывается, был не так уж бесполезен. Впервые с горечью она поняла, что никогда не слышала ничего подобного от него в свой адрес, как бы она его не поносила.
И, будь он сейчас дома, дети не посмели бы её так оскорблять. Может, и не стоило его постоянно обзывать, да ведь не со зла же, а по деревенской привычке.
Потом, успокоившись, Тонька решила, что всё образуется. Муж её пугает, поспит ночь у мамашки и вернётся, кому он нужен.
Слава шёл по вечерним улицам к своему новому дому и уже представлял, как он вскоре пойдёт туда со своими сыновьями.
Дверь открылась, как только он позвонил. Её огромные глаза молча спрашивали, ну как, что ты решил?
Он понимал её всю с полуслова и даже с полувзгляда и поспешил ей ответить:
– Мы всё решили, жена меня не удерживала. А дети вот-вот оба женятся, сейчас у них пора освоения себя в новом качестве, они чувствуют, что стали взрослыми и мы с женой отошли на второй план.
Галя достала бутылку вина, налила в рюмки и сказала:
– Мы ведь с тобой на всю жизнь. И наши дети – это наши дети. Мы всегда будем с ними. Мне кажется, я уже люблю твоих мальчишек и твоих родных и я уважаю твою жену, что она поняла тебя, и вы достойно расстались. Но мы заслужили немного счастья тоже.
Они долго сидели в вечерних сумерках без огня, молча смотря на закат, и им хотелось
прожить остаток жизни у тёплого семейного очага. Они представляли в мечтах всю свою новую большую семью за столом уютной кухни в ожидании почти испёкшегося большущего пирога с рыбой. По телевизору шёл концерт и кто-то тихо и задушевно пел, как-будто специально для них:
–«Открылся купол неба, где всё светло и нежно. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».
Глава 12
Юбилейные откровения
Утрами Галя и Слава степенно вышагивали под ручку. Как самые настоящие муж и жена, смеялась Галя.
Они навёрстывали упущенное, несостоявшиеся первые свидания и прогулки при луне.
Галя полюбила ездить со Славой на ночные рыбалки, когда все Славины друзья собирались на берегу реки у костра. Искры летели к самому небу, они пили пиво и вино, смотрели на огонь. А, когда костёр прогорал, и все расходились по машинам чуток поспать перед утренней зоревой рыбалкой, они долго сидели около остывающих угольев и глядели в тёмное августовское небо, утыканное звездами и звездопадами, и загадывали желания. Звёзды кружились в ночном небе, и они были счастливы.
Жизнь наполнилась для них особым смыслом, они были вновь молоды, здоровы, полны сил и надежд на будущее. И они щедро делились своей любовью со своими друзьями и детьми.
Галя вновь обучалась давно забытой роли жены, бегая в обеденные перерывы по магазинам, покупая Славе носки и рубашки. Как все женщины. Это простое бабье счастье было недоступно ей многие годы. Она с видом умудрённой долгим семейным опытом матроны выбирала вещи, советуясь с продавщицами и с подругами.
Слава отказывался надевать обновки и просил Галю не обижаться, ведь он пока не принёс денег в семью. Свою зарплату Слава по-прежнему относил Антонине и детям, ведь парни растут не по дням, а по часам. Он по- прежнему клал деньги на стол в зале, стараясь это сделать днём, пока Антонина была на работе.
Галя гордилась этой порядочностью и всепоглощающей любовью Славы к детям. Она сама была такая и понимала его. А пока … она экономила на своих обедах и обновках.
Однажды к ним в гости пришёл Терсков и, выпив, сказал:
– Негоже, Галка, тебе допускать, что мужик ходит в рубашке, которая уже просвечивает насквозь от старости.
Галя и Слава смутились. И Галя, осмелев, почувствовав Володькину подмогу, стащила с его помощью с упирающегося Славы рубаху, достав из шкафа новую, купленную ею.
Рубашка пришлась впору и чем-то неуловимо напомнила Славе его первую и единственную, красивую и дорогую рубашку, которую он купил себе сам после дембеля. Его Антонина не тратилась на такие вещи для него, покупая ему самые дешёвые футболки, считая, что и так сойдет.
Это был чудесный вечер. Казалось, они трое давно знакомы друг с другом, и им не зачем притворяться.
Вскоре подвернулись новые калымы Славе, он бежал к Гале с первыми деньгами, ему хотелось купить ей цветы, но он не смел потратить и копейки, прежний опыт въелся в него, как копоть, и ему предстояло его ещё долго смывать. Ведь столько лет он с горечью сознавал, что только деньги
