Сергей Каледин - Записки гробокопателя
- С течением времени, как говорил Остап Бендер. - Рост легонько провел ладонью по ее волосам, по лицу... - Вопросительные скулы...
- Хм, - дернула Вита головой. - То схватил, как горилла, а то гладит... будто котенка...
- Точно, - сказал Рост. - Эквидистантно. У меня дочки так кошек гладили: контур повторяют, а до шерсти дотронуться боятся... А нос почему кривой? Боксом занималась?
- Углядел! - Вита потерла переносицу. - Это еще в детстве. Артем...
- Ростислав Михайлыч! - донесся из коридора старушечий голос. - Плиту оттерите, а то после вас вся в кофии. Присохнет за ночь.
- Иди, а я себя в порядок приведу, - сказала Вита. - Ох, умереть - уснуть!
- Что так?
- Да нет, все прекрасно. Устала.
- Рост, - сказала Вита, когда они подошли к стоянке такси. - Сделай доброе дело, а? Устрой к себе Юрку на работу. Такой парень хороший, только балбес. Не доучился, в армию ушел...
- А кто он тебе?
Вита задумалась.
- Зять мой бывший... Тоже чего-то чертит. Три курса кончил до армии. Устрой...
- Скажи "трактор", тогда устрою.
- Тррактор! Тррактор! Скажи лучше, как сердце.
- Космонавт.
- Смотри, космонавт, умрешь когда-нибудь при подобных обстоятельствах. Такое случается.
- У меня теперь при подобных обстоятельствах всегда будет под рукой врач.
- Ишь ты! - Вита усмехнулась.
Подъехало такси.
Было это полгода назад.
2
Живот у Виты побаливал давно, года три. Знала только Ира: "Не дури, Вита, надо обследоваться. Не хочешь на третий этаж, лежи у меня в кабинете". Вита морщилась - пройдет.
Не прошло, болело. Но так по-страшному - первый раз.
Она позвонила Грише Соколову. Гриша, ее однокурсник, пошел по гастроэнтерологии. Днем работа, а по ночам сшивал кишки покойникам. Теперь, ясное дело, профессор, главврач клиники.
- Гринь, у меня чего-то живот болит нехорошо, - сказала Вита.
- Заходи, поглядим, - ответил Гриша.
Вита зашла...
Сейчас они сидели у Гриши в кабинете. Гриша разливал коньяк.
- Я, Гринь, чего-то не хочу, - поморщилась Вита, и рука ее невзначай погладила живот.
Гриша выпил сам и закусил лимоном, обмакнутым в соль.
- Австрияки научили, - сказал он. - Значит, Вита, дело вот как обстоит. Чего у тебя - толком сказать не могу. Но резать надо - хуже не будет.
- А шрам через все брюхо? - невесело улыбнулась Вита. - Кавалеры разбегутся, а их и так-то: раз-два, и обчелся...
- Я тебя аккуратненько. И палату подберу. Сколько можно, подержу одну.
Про операцию Вита своим решила не говорить. Она бы сказала, но Людмила засуетится, взбудоражит отца, сообщит Лиде на Север. А та все бросит, примчится... А зачем? Ни к чему это. Юрка знает, Рост знает - достаточно. Там видно будет. И объявила, что едет в Прибалтику.
Резал ее Гриша четыре часа. Через день после операции она уже лежала в нормальной палате. Ничего не болело, хотя живот был распорот от и до, - колола себя обезболивающим, которого по совету Гриши принесла вдоволь. Вита лежала и отдыхала. Никогда еще в жизни у нее не было столько свободного времени. Лежишь... Думаешь... Вспоминаешь... Даже в отпусках, куда она ездила всегда одна, без Сени, и то были какие-то постоянные докуки: очереди, место на пляже, выяснение отношений с кавалерами...
Сибаритка. Лежи себе... Лови балду, как говорит Юрка. Вита повертела по привычке перстень, вспомнила мужа.
"Здравствуйте, Валя, - сказал ей Сеня, углядев у нее на пальце татуировку "В". Это было на выставке трофейного вооружения, Сеня там после ранения заведовал артиллерией, - пригласили бы в гости - ни одной знакомой в Москве". Слова вроде и нахальные, а сказал скромно. На следующий день он уже ел у них борщ... правда, она проучила Сеню: не сказала, что зовут ее Вита. И он за столом, удивляя родителей и сестру, нежно называл ее "Валечкой".
Комната у них была проходная (сейчас таких коммуналок не отыщешь), и мимо стола время от времени деликатно прошмыгивали соседи. Последней прошла Роха, замедленно, злостно шаркая, - хотела подробнее рассмотреть красивого "жениха" - капитана. Пришлось пригласить ее за стол. Вот тогда-то она и выдала знаменитое: "таки мимо той станции не проедешь", подразумевая женитьбу.
Обручального кольца Сеня найти не сумел; уже за столом, на свадьбе поймал ее руку и насунул на палец старинный перстень с черным изъеденным каменным жуком. Да на указательный палец надел от волнения. До чего Сеня был красивый!
А ведь никто и по сей день не знает, что инфаркт у Сени случился на бегах.
Лида рыдала в маленькой комнате, а она сидела в ногах у Сени и смотрела, как меняется его лицо. Челюсть ему она подвязала своей косынкой, и казалось, что у Сени болят зубы...
Многие годы Вита ругала мужа, даже мать его из Горького вызывала, а потом, когда поняла, что бега - болезнь, отступилась. Видит, что он ходит сам не свой, задавала один вопрос: "Сколько?" И работала в основном на это "сколько". А Сеня все мечтал, как выиграет много денег и все отдаст ей. Слава Богу, в больнице шли навстречу: и вторую ставку оформляли по чужой книжке, и дежурства, и консультации в психосоматике... Правда, в компенсацию за такую каторгу она изменила взгляд на супружескую верность. А может, дело было и не во взгляде, просто перестала любить Сеню. Или - уважать?.. Да она, пожалуй, и не любила его никогда по-настоящему...
...Как эта ненка, соседка по палате, на Полину похожа!.. Если Полина жива, она сейчас такая же - похожая на старого индейца... Если живая еще... То, что Полину удалось спасти тогда, чудо. Легкие были доверху залиты водой... Спасла Полину Вита тем самым методом, за который ее выгнали с работы в сорок девятом, чуть не лишив диплома. На свой страх и риск стала применять в клинике обезвоживание ртутным препаратом при безнадежных отеках легких. Не по инструкции. Нынешних мочегонных тогда еще не было. Больные стали оживать, она ходила счастливая. Пока один возвращенный ею с того света журналист не написал хвалебную статью. Вот тут и началось! Выяснилось, что препарат, содержащий ртуть, примененный врачом Вербицкой, при длительном употреблении оказывает отрицательное действие. С работы пришлось уволиться по собственному желанию. Да еще в этого дурня влюбилась - в журналиста, кончать надо было с этим.
Так они с Сеней оказались на Севере, на берегу Обской губы, в поселке Ныда.
Полина - это был ее первый выезд в стойбище. Ныда была закрыта погодой, добираться пришлось на оленях. Пурга мела, олени шли плохо. Жорка, Полинин сын, все тыкал их хореем, пока не сломал его. Добрались только к вечеру.
Коля Салиндер, отец Жорки, вышел из чума: клетчатая рубаха, на ногах кисы - подвязаны к ремню, сбоку нож. Поглядел на истрепанные хореем ляжки оленей. Потом достал из-под шкуры на нартах карабин, воткнул его прикладом в снег. Она еще удивилась: не заржавеет ли... И дети могут... уж потом поняла - и не заржавеет, и дети не могут...
Полина задыхалась, могла только сидеть, булькала при каждом движении запущенная водянка. Возле нее ползала девочка в грязном платьице и маленьких кисах. Вита, не раздумывая, поставила кипятить шприц. За ней поползла девочка, но на полдороге остановилась - она была перехвачена пояском, от пояска тянулась веревка, такой длины, чтобы девочка не дотянулась до печки. Выжила Полина. А ведь каждый день принимала то самое "вредительское" мочегонное. Да еще в каких дозах.
...В дверь постучали. Вошел Юрка в халате.
- Снег валит, - объявил он.
- А вот у ненцев к слову "снег" двадцать синонимов, - задумчиво сказала Вита.
- Куда такая пропасть? - спросил Юрка, убирая в тумбочку кефир.
Вита посмотрела в окно.
- Я в снегу один раз Новый год встречала. Там, под Ныдой. Мы тогда на Север уехали... А сперва думала: отнимут диплом - пойду на водителя троллейбуса учиться.
- Почему троллейбуса?
- А я дорогу плохо запоминаю: на автобусе не смогла бы. Троллейбус хорошо: думать не надо - туда, не туда...
- Живот-то болит? - перебил ее Юрка.
- Поболит - перестанет, - отмахнулась Вита. - Так вот что сделай, подумав, сказала она. - Сходи к моему лечащему врачу, не к Соколову, к лечащему, - он завтра будет дежурить, скажи, что ты мой сын, и узнай, что у меня. Мне-то Гриша сказал, полип... Сыну они обязаны сказать. Сходишь?
- Ладно. - Юрка поморщился. - Только не надо ничего выдумывать!
- Завтра узнай, а сейчас иди, Юрик, а я подремлю... Рост когда возвращается?
- Недели через две, не раньше... - Юрка виновато взглянул на нее. - А вы это... Балду ловите. Я завтра приду. Отпрошусь и приеду.
Юрка поставил чайник на плиту: воды - на одну чашку, и помешал макароны на сковороде.
- Опять макароны лупишь? - проворчал Михаил Васильевич. - Чистый яд и безо всякой пользы. Пузо вырастет, как у меня...
Михаил Васильевич еще поругал Юрку и заковылял в ванную:
- Кобеля покорми!
- Не успеваю, Михаил Васильевич, вы сами.
Котя, заслышав запах еды, приплелся на кухню и встал у плиты, склонив голову и пуская слюни.
- Пошел отсюда, - тихо, чтоб не слышал сосед, сказал ему Юрка. - Дед накормит.
