Юрий Дружников - Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова
Трофим Морозов во время убийства находился в заключении на Крайнем Севере. Он мог бежать, если был к тому времени жив. Те, кто говорят, что Трофим написал письмо жене и детям, утверждают, что он вообще не знал об убийстве. Если он бежал, невероятно, чтобы он пошел на убийство своих собственных детей. Авторы, обвинявшие отца, как мы выяснили, на месте не были и дела не знали. Версия эта носит, скорее всего, литературный характер (Сатурн, пожирающий своих детей, Авраам, собирающийся принести в жертву Исаака, герой Николая Гоголя Тарас Бульба, убивающий сына за предательство, и т.д.). К тому же Шкловский нам сказал, что прочитал об отце-убийце в сценарии кино.
Может быть, Павлик был убит собственной матерью? Такое подозрение - не наша выдумка: Татьяну допрашивали 11 сентября в качестве свидетеля, а 23 сентября уже в качестве обвиняемой, и протоколы эти мы имеем.
"Мои дети были убиты 3 сентября с.г. в отсутствии меня, так как я уехала 2 сентября в Тавду, и без меня все это произошло, - показала Морозова на первом допросе. - С 31 августа на 1 сентября с.г. во время ночи, часов в 12, кто-то к нам в сенки зашел, избную дверь поткнул, но открыть не могли, так как дверь была закрыта крепко, и опять с 1 на 2 сентября с.г. кто-то приходил ночью, слышно было два мужских голоса, наша собака на них залаяла, а потом стала ластиться около них, а собака живет у нас и уходит к Морозову Сергею и Даниле, так как жили вместе". Голосов родных Морозова не узнала, но заявила, что приходили дед с Данилой, хотя во всех соседних домах жили родные, и собака туда тоже бегала, конечно, и знала всех.
Поведение матери в эти дни действительно может показаться странным. По рассказам жителей Герасимовки, Павлу угрожали много раз, особенно ближе к осени, когда появился новый урожай и мальчик снова принялся доносить кто, где и что прячет. Павлик избит. Затем две ночи подряд в дом ломятся неизвестные, а утром мать уезжает на несколько дней в город, бросив четырех маленьких детей, не заявив ничего милиционеру и даже не оставив детям еды. Больше того, понимая, какая опасность нависла над сыном, она уговаривает его в ее отсутствие уйти в лес за клюквой без взрослых, да еще с маленьким братом, и при этом дети одни собираются заночевать в тайге в шалаше.
Морозова уехала в Тавду сдавать теленка на заготовительный пункт. Возила ли она мясо сдавать государству или на рынок, не проверялось. Если на рынок, то это была столь же незаконная акция, как и те, на которые Павлик и она доносили властям. Кстати, когда точно она уехала, не было установлено, когда вернулась - тоже. Ее не было в деревне со дня убийства до дня, когда нашли трупы детей.
"Мать она была плохая, равнодушная и ленивая, - вспоминает ее двоюродная сестра Беркина. - Детей кто угодно подкармливал. В доме грязь, одежда рваная, дырки не латала. Павлика она тоже ненавидела за то, что лишил ее мужа". Павлику угрожали, и она могла спасти его: послать на заработки или в детский дом в соседнем поселке. Тогда такие способы подкормить малоимущую семью практиковались широко. Писатель Мусатов в журнале "Вожатый" поддерживал эту же мысль: матери было легко спасти мальчика, отправив его на заработки в город.
Спустя полвека Морозова нам рассказывала: "Я мертвых увидела, схватила нож, хотела остальных ребят зарезать и на себя руки наложить, но мне не дали, нож отобрали. Дети от страха плакали... На суде я сказала: "Дайте мне яду, сулемы, я выпью". И повалилась, ничего не помню. Меня под руки вывели".
На следствии Морозова охотно согласилась поддерживать официальную версию убийства и готова была обвинять кого угодно. После допросов в Секретно-политическом отделе ОГПУ ее рассказы об убийстве начинают приобретать все более идеологический характер. Она вспомнила, например, что Павлик говорил: "Я на той точке стал, как говорил товарищ Ленин, взад ни шагу, а вперед - сразу подамся два шага". Фраза Ленина звучит наоборот ("Шаг вперед, два шага назад"), но это несущественно, важно, что Павлик верный ленинец. Очевидная халатность матери в истории гибели сына, несомненно, имела место. Однако тех, кто проектировал процесс, более устраивала мать как жертва. Она понадобилась им в роли свидетельницы обвинения. Вот почему уполномоченный ОГПУ сначала перевел Татьяну Морозову из свидетелей в обвиняемые, а затем сам или по указанию руководства снова в свидетели, хотя она должна была быть потерпевшей.
Еще меньше оснований подозревать дядю Павла Арсения Силина. Журнал "Пионер" публиковал его фотографию вместе с другими расстрелянными. В буклете Свердловского музея он назван "организатором и исполнителем убийства", и также говорится, что Силин расстрелян. Но это просто ошибка. Вина его в обвинительном заключении вообще не доказывалась, говорилось так: "Зимой 1932 года Морозов Павел сообщил сельсовету о том, что Силин Арсений, не выполнив твердого задания, продал спецпереселенцам воз картофеля". Далее сообщалось, что он обвиняется по той же статье, то есть в терроре. Силин, как и Кулуканов, судился повторно (первый раз - "за злостный зажим хлебных излишков" за год до этого). Признать себя виновным Силин отказался. Но в какой-то момент заплакал и проговорил: "Простите меня, граждане судьи". Это рассказала Анна Толстая, которая присутствовала на суде.
К убийству Силин никакого отношения не имел. Силина, к чести судей, оправдали вопреки обвинению ОГПУ. Из большинства отчетов центральной прессы он был изъят, будто в оправдании человека было что-то компрометирующее советский суд.
Во время одного из допросов бабушка вдруг заявила: якобы ее дочь Хима тоже подговаривала Данилу убить Павла. К Павлу Хима, жена Арсения Кулуканова, относилась хорошо, хотя и ругала за доносы. Ее арестовали во время следствия, но затем выпустили. Днем она пряталась в подполе, а ночью выходила дышать, боялась, что снова арестуют. После расстрела мужа и конфискации имущества Хима уехала в соседнюю деревню, сошлась там с крестьянином, сын которого, однако, решил, что Хима больше подходит ему. В припадке ревности этот сын убил Химу. Убийцу приговорили к расстрелу. Он объявил голодовку и умер в тюрьме от голода.
В поисках более широкого круга замешанных в убийстве следствие по делу в"-374 провело очную ставку троих Морозовых с крестьянином соседней деревни Владимиром Мезюхиным. У него делали обыск по доносу Павлика, знавшего, что дед Сергей спрятал у Мезюхина ходок (воз). Ходок не нашли. Основанием для привлечения нового обвиняемого было предположение, что Мезюхин решил отомстить. За неделю до убийства Мезюхин заходил в дом к деду Морозову и оставался обедать. Кроме того, он подарил Даниле три почтовые марки. Обед и марки привели следователя к мысли, что цель визита - сговор об убийстве, а три почтовые марки - взятка Даниле за предстоящую операцию. Любопытно, что все трое: дед, бабушка, Данила - охотно подтвердили на этой очной ставке вину Мезюхина. После этого следователь кандидатуру Мезюхина отверг. Возможно, все это нужно было для испытания обвиняемых на готовность давать любые показания.
Многие злились на Павлика. Каждый, на кого он доносил, грозил его избить или убить. Но в материалы следствия попали только угрозы, исходившие от подсудимых.
Главным организатором и вдохновителем (слова, обычно характеризующие в советской печати вождей) газеты назвали дядю Павлика Арсения Кулуканова. Иногда он именовался "главным убийцей". Вопрос о прямом участии Кулуканова в убийстве ни следствием, ни судом не ставился. В лесу в день убийства он не был. Основное обвинение состояло в том, что он был кулаком. Смирнов писал в "Пионерской правде": "Кулуканов играл немалую роль, будучи одним из ведущих кулаков". Соломеин в первой книге называет его не кулаком, а середняком. При переиздании книги автор сделал Кулуканова кулаком.
Кулуканов был однажды судим, писали газеты, приговорен к ссылке с конфискацией имущества и отбыл наказание. В обвинительном заключении, однако, говорится, что приговор суда был отменен. Выходит, Кулуканова уже один раз незаконно осуждали.
Основная его улика состояла в том, что он, как говорится там же, боялся "дальнейших доносов органам власти со стороны Морозова Павла". Основания бояться у Кулуканова были: закон не защитил его и его имущество в первый раз. Но ненависти к власти у аполитичного Кулуканова не было. Это представители власти ненавидели его и публично оскорбляли.
Кулуканов был крестным отцом Павла. После ухода Трофима из семьи он подкармливал детей, пригревал их в доме, который стоял напротив морозовского, через дорогу. Для обиды на крестника, который за ласку платил доносами, у Кулуканова имелись основания. На суде из этого притиворечивого чувства устроили потеху для толпы. "...Кулуканов стоит на своем, говорится в газетном отчете о суде. - Ему не хочется сознаться, он хочет отделаться незнающим. (Так в тексте. - Ю.Д.) Допрос продолжается.
УРИН (общественный обвинитель). Скажите, подсудимый Кулуканов, вы любили Павла?
