Федор Крюков - Группа Б
Кто-то крикнул. Пробежала, передаваясь невидимыми крикунами, команда по серым рядам — они сжались, притиснулись к одной стороне дороги, очистив ту, у которой стояла Зося. Гремя, ныряя на ухабах, обгоняясь, пронеслись на рысях патронные двуколки, за ними — казачья сотня. Потом опять пехота затопила шоссе и потекла мутно зыблющимся серым потоком.
— Рысью!
Команда донеслась издали, пробежала назад, вернулась к первым рядам. Зашевелилась быстрей серая медлительная лавина.
— Подтянись! подтянись!..
Серые ряды, как слои рыхлого щебня, отставали, отламывалась и неуклюже рысили. Это все были очень знакомые Зосе лица — скуластые и тонкие, белобрысые, темные, румяные и буро-серые. Изредка мелькала борода — огненно-рыжая, черная. Но сейчас же тонули в мелкой ряби юных, безусых лиц. Были — вялые, хмурые, сердитые. Были веселые, с белым оскалом зубов, с задорными прибаутками и крепкими словцами. Припрыгивали, обгонялись, и Зосе хотелось побежать с ними взапуски. Длинные, тощие парни смешно топтались в огромных валенках, тяжелых, как старое корыто около коровьего хлева. Но весело кричали:
— Трогай, белоногий!
— Понес! понес!
Кто-то желчным, сердитым голосом прокричал:
— Не бежи! На тридцать семь верст не набежишься!
Но голос утонул в веселом гомоне прибауток, в разливистом шуршании солдатских ног. Бег уже нельзя было остановить, — заражало и увлекало зрелище впереди бегущих. Бежали офицеры, бежали солдаты, — одни легко и весело, другие неуклюже, тяжело, прихрамывая побитыми ногами. Маленький солдатик с трубой граммофона в руках, в больших серых валенках, немного отстал, — вещевой мешок за спиной, винтовка и огромный серый лопух рупора придавили к земле его жидкую фигурку. Смуглый веселый прапорщик, обгоняя его, закричал шутливым угрожающим голосом:
— Спицын! Спицын! Спи-и-цын!
Солдатик наддал, растоптанные валенки громко зашлепали, запрыгал зеленый лопух и настиг удалявшиеся серые спины.
За ним пошли знакомые Зосе двуколки с крестами и на облучках угадала она Мещерякова, Сливина, Кайзера, Гегечишвили. Она крикнула: — «Сливин!..» Но Сливин наехал на переднюю двуколку, которая застопорилась на ухабе и потаранил ее дышлом. И голос Мещерякова, невидного за кибиткой, сердито прокричал:
— Черт, леший. Не видишь? Весь задок высадил!
— Д-а, поди-ка удержи…
— Слабой! Морду-то наел, в три дня не……
И опять загремели дальше. А за ними опять двуколки и фуры. На гнедом Рустеме галопом проскакал грузный пан-генерал и позади его на шершавой, желтобокой Канарейке — несомненно — пан-доктор. У Зоси радостно встрепенулось сердце.
— Пан-доктор! — крикнула она.
В толпе хлопцев он не мог разглядеть ее. Она спустилась в канаву и, проваливаясь в снегу, побежала следом, крича:
— Пан-доктор! пан-доктор!
Но все дальше и дальше убегала желтобокая, лохматая Канарейка, и тонул в широком треске колес голосок Зоси.
— Пан-доктор! — крикнула она и в отчаянии заплакала в голос. В горьких слезах она пропустила черного Карапета, не слышала, как он, нагнувшись с облучка, прокричал ей, скаля белые зубы:
— Зачем тут бежишь такой маленький девочка? Ухо атрэжю!..
— Пан-доктор! — кричала Зося, проваливаясь в снегу, плакала слезами сердитого отчаяния…
