Георг Борн - Гулливер у арийцев

Я стал перебирать все возможности и неожиданно вспомнил, что при падении стратоплана уцелел фоностат — прибор, способный усиливать звук человеческого голоса в десятки раз. У меня возникла идея использовать его в качестве рупора для арийского божества Вотана, который таким образом получил бы возможность выступить в качестве покровителя милейшего Зигфрида.

Несмотря на то, что арийские вожди были продувными мошенниками, мощный голос божества, неожиданно раздавшийся ночью, должен был произвести на них достаточно сильное впечатление. Надо было использовать их суеверность и мистические настроения.

Утром, когда Зигфрид с тревогой спросил меня о результатах моих ночных размышлений, я сразу изменил тон в отношении его и заявил:

— Я могу сделать так, что вожди признают тебя любимцем Вотана, который громким голосом скажет свое слово так, что его услышит весь остров.

Старик был так ошеломлен, что не знал, как реагировать на мои слова.

Я к этому добавил:

— Если ты достанешь мне одну вещь, которую ты показывал мне, когда я лежал в тюрьме, ты увидишь, что я говорю правду.

После этого я объяснил Зигфриду, что речь идет о блестящем ящике с короткой и широкой трубой. Зигфрид быстро вспомнил и даже спросил меня: эта труба похожа на ухо? Я подтвердил и иронически заметил, что у Зигфрида не так уж плоха память, как он мне недавно говорил.

Зигфрид улыбнулся и возразил:

— Я, видно, стал молодеть. А что ты сделаешь, когда получишь эту трубу?

— Это уж мое дело, — высокомерно ответил я.

Сначала Зигфрид пытался восстановить прежнее соотношение сил, прибегая к угрозам и запугиваниям, но я оставался непреклонным и даже намекнул, что пойду к Герману и предложу ему свою помощь. После длительной перебранки Зигфрид тяжело вздохнул и подчинился мне.

Вечером того же дня он незаметно исчез и вернулся поздно ночью, на этот раз без своей охраны. Войдя в пещеру, он тщательно запер дверь на засов и извлек из-под халата фоностат. Я осмотрел его и не увидел на нем следов каких-либо серьезных повреждений. Правда, в одном месте прибор был слегка помят, но мне казалось, что внутренняя конструкция его не была затронута падением. Осмотрев фоностат, я обратился к Зигфриду:

— Брат Зигфрид, я согласен спасти тебя, но ставлю тебе некоторые условия: когда ты станешь вождем вождей, я должен получить полную свободу и в том числе право разговора, с кем захочу. Далее я получаю свободный доступ в храм в любое время дня и ночи. Наконец, всем вождям должно быть объявлено, что я нахожусь под защитой Вотана и, следовательно, являюсь неприкосновенным.

Старик сначала бурно негодовал, особенно решительно он возражал против последнего условия. После того, однако, как я прекратил с ним переговоры и лег на свое ложе лицом к стене, он сначала принялся осыпать меня руганью, половину которой я не понял, затем заявил, что согласен на мои условия.

Я, конечно, понимал, что принятие моих требований не может рассматриваться, как гарантия моей безопасности в будущем. Ожидать добросовестности и лояльности от этого старика было бы непростительной наивностью, но я все же рассчитывал, что сумею использовать обстановку и реализую свой старый план завладения радиостатом.

Уже под утро, ворочаясь на своей подстилке, я неожиданно понял, что допустил грубейшую ошибку: я должен был сказать Зигфриду, что мне необходим для выполнения нашего плана радиостат. В этом случае я смог бы отправить радиограмму на сверхдлинной волне, которая была бы принята всеми станциями мира, и я был бы спасен.

Я готов был кусать себе пальцы от сознания собственной несообразительности. Если старик согласился дать мне один прибор, он несомненно принес бы и второй, и проблема была бы решена. Ошибка была, однако, непоправимой, и приходилось с этим мириться.

Весь следующий день прошел в очень напряженной обстановке. К Зигфриду приходили его союзники и о чем-то шептались. Характерно, однако, что старик просил меня никому из них ничего не говорить о нашем плане, в который он и сам не был до конца посвящен.

Когда наступил вечер, Зигфрид, усвоивший теперь в отношении меня очень почтительный тон, спросил, что я собираюсь делать сегодня ночью. Я ему объяснил, что при помощи моего ящика с трубой я смогу сделать так, что его или мой голос будет слышен на протяжении всего острова и притом оглушительно громко. Он должен сам решить, кто из нас будет говорить от имени бога Вотана.

— Ты, чужеземец, большой мошенник, — сказал Зигфрид. — Бог Вотан тебя жестоко накажет.

— Но и тебя тоже, — возразил я.

— Меня нет, я говорить не буду: во-первых, я не хочу обманывать бога, во-вторых, мой голос сразу узнают. Говори ты, так как тебя, кроме меня, никто толком не слыхал. Я хорошо сделал, что добился закона, запрещавшего тебе разговаривать.

— Но ведь я не умею выговаривать слова так, как это делаете вы.

— Откуда ты знаешь, что Вотан умеет?

Я был изумлен этим возражением и капитулировал.

— Что же я, по-твоему, должен сказать?

— Скажи, чужеземный брат, следующее: «Арийские вожди, слушайте голос вашего повелителя и бога Вотана! В этот грозный час, когда нечестивые и изменники угрожают нашей расе, только преданный мне Зигфрид может ее спасти. Да будет он вождем вождей, слушайте и повинуйтесь, хайль!»

— Не слишком ли длинно? — спросил я. — Ведь я могу напутать.

— Ты прав, чужеземный брат. Бог Вотан, насколько я знаю, говорит короче. Вот что ты скажешь:

«Слушайте, арийцы, вам грозит гибель, вас спасет верный мне Зигфрид. Это говорю я, Вотан. Хайль!» Я одобрил этот второй вариант, и мы приступили к оформлению этой звуковой мистерии.

По странному совпадению нам очень благоприятствовала метеорологическая обстановка. В полночь разразилась буря с громом и молнией. В этот момент мы сняли пузырь, затягивавший окно. Я поставил стол посреди пещеры, а на него чурбан. Старик держал фоностат, я же готовился к выступлению в качестве воплощения арийского божества.

Воспользовавшись паузой между двумя ударами грома, я выставил фоностат наружу и, напрягши до предела свои голосовые связки, прокричал согласованные с Зигфридом сакраментальные слова. В первое же мгновение я понял, что аппарат прекрасно функционирует. Мой голос приобрел изумительную мощность и был слышен не только на острове, но, вероятно, и значительно дальше его.

Когда я проревел значительное слово «хайль», раздался оглушительный удар грома, как будто дожидавшийся окончания мистификации. После этого мы вновь затянули отверстие пузырем, так как в пещеру стекали ручьи воды.

Зигфрид выглядел очень довольным, он плевал себе на руки, а потом растирал их. Вслед за этим он бросился на шкуру, начал по ней кататься, визжа и издавая восторженные стоны.

— Слушай, брат Зигфрид, — сказал я, — если ты нарушишь свои обещания, я расскажу всем, как ты обманул Вотана.

— Неужели ты думаешь, что я способен нарушишь данное слово? — сказал старый лицемер.

Дождь прошел, буря прекратилась, и вскоре стало светать. На острове Арии сумерки и рассвет продолжаются всего лишь несколько минут.

С первыми лучами солнца в нашей пещере появились гости — друзья Зигфрида. Они громко кричали в его честь «хайль», называя его спасителем арийской расы, любимцем Волана. Зигфрид с величественным видом протягивал правую руку и, сжав губы, произносил арийское приветствие. Мне при этом показалось, что он старается избегать соприкосновения со мной при посторонних.

Вскоре после этого Зигфрид забрался в пещеру вместе с пятью другими вождями и долго с ними о чем-то совещался. Приблизительно через час вожди вышли, одновременно раздался уже знакомый мне звук рога. Я без приглашения последовал за Зигфридом и окружавшей его свитой на площадь великого судилища.

Увидев, что хитрый старик меня избегает, я демонстративно взял его под руку. Все обратили внимание на мое поведение и начали перешептываться. Зигфриду очень не понравилась моя фамильярность, но он, по-видимому, не решался быть со мной грубым и лишь бросал на меня злобные взгляды. По дороге к нам присоединились еще три арийских вождя и несколько младших. Оказалось, что на этот раз младшие вожди должны были участвовать на собрании.

У входа на площадь вожди подняли Зигфрида на руки и понесли его к центру свастики. В двух углах этой эмблемы, высеченной из камня, уже стояли и сидели члены враждебной Зигфриду клики во главе с Германом. Вид у них был пасмурный и угнетенный. Раздался новый пронзительный звук рога, и Зигфрид, став в центре свастики, громко закричал:

— Братья-вожди! Наш повелитель этой ночью покинул остров и уже отправился в Валгаллу, да исполнится воля Вотана. Этой же ночью при свете молнии и ударов грома наш великий бог Вотан избрал меня своим верным слугой и приказал мне спасти арийскую расу. Я уже видел много урожаев и, вероятно, мало их еще суждено мне видеть. Я хотел мирно закончить свои дни, но мы знаем, что общая польза стоит впереди личной, я подчиняюсь голосу божества.