Дмитрий Красавин - Микеланджело из Мологи
Какое отношение сегодняшняя гонка за Сутыриным имеет ко всему вышесказанному?
Самое прямое.
Во-первых. Смысл жизни художника - нести через свое творчество в народные массы государственную идеологию, одобренные правящей элитой политические взгляды и нравственные принципы. В стремящемся быть вечным государстве художник теряет право на творчество, если не умеет или не желает создавать художественные образы, соответствующие действующей системе правильных понятий, взглядов и морали. Ну, а если его творения вызывают чувства и мысли противоположные тем, которые нужны государству, то государство вправе не только защитить себя от них, но и принять меры по пресечению вредоносной деятельности. Сделанная Сутыриным на пароме зарисовка показала, что он как раз и является тем вредоносным художником, деятельность которого должна быть незамедлительно пресечена.
Во-вторых. Сутырин забыл о том, что просьба наркомвнутдельца равносильна приказу. Отклонив ее, он тем самым поставил себя вне рамок существующих отношений между властью и народом, т.е. вне народа.
В-третьих. Сутырин связан дружбой с кем-то из руководящих работников Переборского НКВД, который поощрил художника ста рублями за голую деревянную бабу. Что может дать человеку полезного такой "шедевр", кроме томления духа? Поневоле задумаешься: а как давно последний раз проводилась чистка в Переборской конторе НКВД? Но это отдельная тема. Ниточку к обуржуазившемуся начальнику НКВД можно протянуть, только предварительно арестовав Сутырина.
Обещанная отчимом в случае невыполнения приказа пуля - хороший стимул, но Юрка и без стимула, за голую идею, готов денно и нощно выполнять нелегкую, но столь необходимую государству, ассенизаторскую работу.
Однако за два часа быстрой езды пора бы уже и художника увидеть. Неужели впряженная в телегу старая кляча Пенелопа до того резва, что на пролетке не угнаться?
Отвлекшись от высоких мыслей о государстве и своей роли в обеспечении его благосостояния, Юрка обернулся к стонущей с ним рядом юродивой:
- Если через десять минут впереди не замаячит телега художника, то пристрелю тебя за ложную информацию и сброшу с телеги, чтобы лошадь в обратную дорогу лишним грузом не утомлять, - буднично, как будто речь шла о покупке спичек, а не о жизни человека, пригрозил он ей.
Сосуля забеспокоилась, сильнее застонала, забормотала что-то о Боге, Пресвятой Богородице и, наконец, прошамкала:
- За Веретьем через пять километров повернешь направо на лесную дорожку, от поворота часа полтора езды - и на месте будем, если раньше не догоним.
- Ты что, старая! - возмутился Юрка, натянув вожжи и останавливая пролетку. - Мы уже все пятнадцать после Веретья проехали!
Сосуля привстала и осмотрелась по сторонам.
- Ой, касатик, забылась я старая в беспамятстве - уж больно ты давеча на берегу сильно ко мне приложился. Но не ругайся, не ругайся, - запричитала она, защищаясь вытянутой в сторону чекиста рукой от занесенного над нею кулака. И вдруг, сменив тон, радостно закричала:
- Вон впереди тропиночка от дороги идет. Ой, касатик, по ней даже быстрее будет!
- Какая еще тропиночка?!
- Вон, касатик, из-под елочки выбегает, - показала Сосуля скрюченным пальцем, спустилась из пролетки и, довольно споро прошагав вперед метров десять, вдруг исчезла, нырнув в просвет между еловых лап.
Юрка, бросив поводья, спрыгнул на землю и кинулся за ней:
- Стой, старая!
- Что ты, касатик, - удивилась юродивая, поднимаясь в рост из-за куста. - Присела я по малой нужде, а ты уж и кричать.
- В следующий раз приспичит - садись на виду, меня твои прелести не интересуют, - раздраженно заметил чекист и поинтересовался еще раз: - Так где ж твоя тропинка?
- А вот, касатик, - показала юродивая на примятые чьим-то сапогом прошлогодние листья и пару сломанных веточек. - Так прямо ее держись и к буддисткам выйдешь, а я пролетку пока постерегу.
- Нет уж, - возразил Юрка, - вместе пойдем.
Он взял лошадь под уздцы, провел на маленькую полянку под тень двух высоких берез, привязал там так, чтобы не очень бросалась в глаза с дороги и, вернувшись к Сосуле, приказал:
- Веди!
Сосуля, тяжко вздохнув, покорно пошла вперед. Еле заметная среди деревьев тропинка, то раздваиваясь, то теряясь, побежала куда-то вниз и спустя пять минут уперлась в край болота.
- Ну, куда дальше? - угрожающе подступил к юродивой чекист.
- Так я ж сказала, что по тропинке. Дорога-то круг болота петляет, а мы прямиком. От того и быстрее Сутырина до буддисток доберемся.
- Что-то я совсем твою тропинку из виду потерял, - засомневался Юрка.
- А тут, касатик, особый глаз нужен. По веточкам, да по былиночкам приметы держать. Ступай за мной, не бойся.
Юрка опасливо посмотрел на простиравшуюся перед ним поверхность болота.
- А то давай назад вернемся да по круговой дороге поедем, - предложила Сосуля. - Только уж не знаю, догоним ли Сутырина. Он от буддисток-то то ли в Мышкин, то ли в Шестихино собирался. Я уж, старая, запамятовала, а дороги там расходятся.
Снова вытянув из кобуры пистолет, чекист толкнул юродивую стволом в спину. Сосуля ступила вперед и, сделав несколько шагов, оглянулась. Юрка поднял из-под ног высохший ствол карликовой болотной березки, очистил его от веток и, прощупывая путь впереди себя, осторожно пошел следом за старухой.
Сосуля двигалась вперед уверенно. Чувствовалось, что эти места ей и вправду знакомы. В ответ на каждый шаг путников болото чавкало, вздыхало. Его поверхность периодически предательски колебалась и все чаще уходила под воду, так, что вскоре оба, и чекист и его проводница намокли чуть ли не по пояс. Наконец Юрка не выдержал, остановился, но не успел и слова сказать, как Сосуля вдруг сама к нему обернулась:
- Тише, касатик. Слышь, лошадь слева от нас заржала? Это Пенелопа. Я по голосу ее хорошо знаю.
....Юрка прислушался, но ничего кроме жужжания комаров не услышал.
- Прикажи-ка левее взять, - предложила Сосуля. - Должно быть, твой художник в Орефьеском овраге застрял. Там нонче развезло дорогу. С порожней телегой не проедешь, а он груженый. Тебе в овраге-то будет удобнее все дела с ним решить, чем у буддистов поджидать.
- Ну, бери левее, - секунду помешкав, согласился Юрка.
Каким-то звериным чутьем, обходя стороной топи, юродивая, снова повела чекиста по болоту.
Прошло минут двадцать. Полчаса... Над болотом стали сгущаться сумерки. Подернулись дымкой тумана редкие кустики ив и вербы. Слились с листьями и стали невидимыми ягоды гонобобеля. Бесшумно скользнул над головой чекиста вылетевший на охоту сыч. Становилось зябко. Дремавшие в глубинах подсознания сомнения в правдивости рассказов юродивой о буддистках и лошадином ржании сжали сердце предчувствием беды и разом переросли в уверенность, что старуха снова, второй раз за один день, провела его вокруг пальца. И как провела!
На лбу чекиста больно сжались к переносице тонкие ниточки морщин, меж лопаток заструилась тоненькая струйка пота. Он, сделав пару шагов пошире, догнал Сосулю и дернул за рукав платья:
- Ну-ка стой!
Сосуля остановилась. Медленно, вполоборота обернулась к Зайцеву, сдернула с головы платок, тряхнула головой, раскидав по плечам взлохмаченные седые пряди волос и вдруг, запрокинув голову к небу, засмеялась:
- Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха...
Затем, скрючив пальцы, не мигая глядя в лицо чекиста своим единственным огромным черным глазом, угрожающе шагнула ему навстречу. - Ведьма! Ведьма! в ужасе закричал Юрка, попятился назад и, выхватив наган, несколько раз выстрелил в грудь юродивой.
Сосуля охнула, подалась вперед. Сатанинское злорадство в черноте широко открытого глаза сменилось удивлением. Она качнулась всем телом, взмахнула руками, как бы пытаясь обнять чекиста...
Юрка отпрянул в сторону, чтобы юродивая не упала на него, и сразу провалился по пояс в мутную болотную жижу. Он инстинктивно рванулся назад, вверх, и почувствовал, что клейкая масса трясины уже прочно держит его ноги.
"Вот он, конец!" - мелькнула паническая мысль.
- Господи, Иисусе Христе! Помоги мне грешному! - громко взмолился чекист, хватаясь одной рукой за лохмотья Сосули.
Юродивая снова развернулась к нему лицом. Он обнял ее мертвое тело и, вдавливая его в трясину, наконец сумел дотянуться до веток растущей рядом ольхи. Раздираемое в противоположных направлениях туловище готово было разорваться пополам, но в этот момент плотно прилегавшие к икрам новые кирзовые сапоги нехотя, с чавканьем сползли с ног, и вмиг покрывшийся испариной Юрка выбрался на возвышающуюся возле ольхи болотную кочку.
- Господи, Царица небесная, Дева Мария, Пресвятая Богородица, спаси и помилуй, - запричитал чекист, осеняя себе крестным знаменем.
Куда теперь идти? И слева, и справа полно ловушек-трясин. В безлунной ночи каждый куст кажется Лешим. Вот попал! Лучше пуля отчима, чем такая смерть. А может, бухнусь в ноги - простит? Но это все потом, потом...
