Юрий Буйда - Кёнигсберг
- Мне бы отлить, а?
И скрылся в кустах на берегу.
Я закурил.
Мимо со звоном промчался трамвай с рыжеволосой красавицей в окне. Профиль юности бессмертной...
Я обернулся на звук тормозов. Между деревьями на пешеходной дорожке, тянувшейся вдоль трамвайных путей, остановился "уазик". Из него вышли трое в белых рубашках с коротким рукавом. Двое - сухощавые, около сорока, чуть ниже меня, третий - порыхлее, но движения уверенные, точные. Сейчас спросят, как пройти в библиотеку, а потом - который из них - ударом в переносицу...
- Вы как будто ждали нас, Борис Сергеевич, - насмешливо протянул толстяк. - Значит, можно без интродукций?
Его друзья с улыбкой переглянулись. Тот, что с узкой полоской усов (с первого взгляда не разобрал), подошел ближе и деловито проговорил:
- Борис, в последнее время вы сделали несколько неверных шагов. В шахматы играете? Понятно. Например, вы совершенно напрасно сменили место жительства. Необдуманный поступок. Я уж не говорю о том, что она старше вас на...
Я ударил без замаха - он сел на задницу, снизу вверх озадаченно посмотрел на меня.
- Слушай, снайпер, в наши планы это не входило...
- И поэтому вы второй день колесите за мной по городу, а поговорить решили втроем.
- Он не внял, - сказал толстяк, каким-то чудом оказавшийся у меня за спиной. - А ведь мы и впрямь по-товарищески...
На границе у меня был приятель-кореец, и времени не было вспоминать, как его звали, - я бросился грудью наземь, успел опереться на руки и со всего маха ударил ногами назад - на голос. Попал. Перекатываясь на бок, увидел долговязую тень, метнувшуюся к остальным. Я вскочил на ноги и выключил толстяка окончательно. Как учили. Конь кивнул.
- Дыши ровнее - все живы, - сказал он, извлекая из заднего кармана фляжку с коньяком. - Маленький цирк. Помоги.
Мы влили по глотку-два коньяка полубесчувственным мужчинам и втащили их в "уазик". И вовремя: мимо пролетел трамвай.
Конь запустил двигатель и въехал в озеро. Остановился, когда двигатель захлебнулся водой.
- Небольшая авария, три пьяных офицера в машине - подшить к делу, и амба. А теперь ходу отсюда!
- Свернем? - предложил я.
Мы в несколько прыжков пересекли пешеходную дорожку и трамвайные пути и обрушились в заросший сквер. Через полчаса блужданий выбрались на улицу с фонарями, сориентировались. Осмотрели друг друга: почти никаких следов. Конь разделил коньяк на две дозы, и мы выпили фляжку в два глотка.
- Это не милиция, - сказал я. - И не бандиты.
- Не думай об этом, - посоветовал Конь. - Из меня весь кайф вылетел, который мы с тобой так лелеяли два дня. Придется взять на последние и провести остаток вечера в общаге.
- А если к нам? У Веры выпивки уж на нас-то хватит.
- Нет, парень. - Конь вдруг взял меня лапищей за подбородок. - Прошу тебя, поговори с ней. Это и называется шансом. Вдумайся, Борис. Налево пойдешь - коня потеряешь, направо - головы не сносить... или как там?
Я кивнул. Было девять вечера - еще и не стемнело по-настоящему.
У общежития мы расстались.
19
Дверь открыла Катя. Обольстительно улыбнувшись, пропела:
- Маман решила, что вы пошли по полной программе, и потому сидит на работе. Позвонить?
Я поцеловал ее в щеку и попросил найти чего-нибудь покрепче - виски, например. А сам заперся в ванной и принял душ. Вообразил на минутку, как люди выше и ниже меня с таким же облегчением подставляют разгоряченные лица под режущие струи ледяной воды в предвкушении горячего чая либо стакана виски, и впервые испытал любовь ко всем делающим в эту минуту, что и я.
Босиком, в одних спортивных штанах, этаким отюрбаненным турком я ввалился в гостиную, принял из рук красавицы гурии стакан пойла со льдом и выпил его одним махом, а лед схрупал, как лошадь пожирает сахар - звучно и смачно. Поэтому вторую дозу Катя налила мне безо льда. Себе - коньяку в чай. С тех пор, как она переехала к нам, Катя подуспокоилась, движениям ее вернулась хореографическая плавность и цирковая законченность, а взгляды ее, которые она бросала то на меня, то на мать, были снисходительно-благостными. Ее бракоразводный процесс шел полным ходом, она выигрывала имущественные споры пункт за пунктом - причем этому способствовал тесть, презиравший сына и любивший невестку, - и она вновь почувствовала вкус к жизни, к игре в полунамеки, кокетству и гаданию по картам, ахам, вздохам, томному взгляду и полураскрытому ардисовскому Набокову на превосходных коленях, которые я с удовольствием изображал карандашом в разных ракурсах, попутно рассказывая ей о целых коллекциях непристойностей, оставшихся после великих мастеров - например, после Энгра, - которые лишь изредка выставляются для избранной публики...
Что я искал в старых фотоальбомах, которые Катя грудой вывалила передо мной на пол? Ведь не лица же заочно знакомых людей, частью знакомых по рассказу Муравьеда, частью - по рассказам Веры. То, что мне нужно было, оказалось во втором же альбоме, и больше меня уже ничего не интересовало.
- Это что? - спросил я, тыча пальцем в воротник плаща Макса с вышитым на нем якорьком. - Форма одежды?
- Ну что ты! - Катя сидела в опасной близости от меня, раскачивая едва державшейся на кончике пальца туфлей. - Мамина работа. Ему нравилось.
Все, что было непонятно, вдруг стало понятно.
Я захлопнул альбом и налил себе виски с горкой.
- Мои исследования благополучно завершены, - торжественно произнес я. - Результат налицо. - Чокнулся с Катиной чайной чашкой. - Теперь я могу рисовать твои коленки хоть до посинения...
- Опять коленки! - разочарованно протянула Катя. - И это все, что у нее было интересного, решит будущий исследователь?
- Катя! - не очень твердым голосом предупредил я. - Я знал, что рано или поздно это случится.
- Я ведьма?
- Нет, конечно. Ты типичная змея подколодная.
Когда Вера вернулась, было около полуночи. Я спал на диванчике в комнате Макса, подложив под голову фотоальбом - тот самый. Катя, как выяснилось, уснула в ванне.
Вера Давыдовна энергично подняла нас, заставила привести себя в божеский вид, разлила по фужерам шампанское и предложила выпить за повышение по службе: с сегодняшнего дня она стала первым заместителем начальника аптекоуправления. Катя расплакалась и бросилась обнимать мать: ведь когда-то именно эту должность Вере Давыдовне пришлось покинуть, чтобы отдаться уходу за Максом.
После шампанского Катю вновь неудержимо потянуло в сон, а мы решили подышать ночным воздухом. В задний карман брюк я на всякий случай сунул фляжку с виски. В голове у меня еще пошумливало, и, я знал по опыту, из этого состояния надо было выходить постепенно.
- Ты даже представить не можешь, как для меня это важно! - возбужденно заговорила Вера. - Дело не в прибавке зарплаты, тьфу на нее... Слушай, ты какой-то заторможенный! С Катькой поругались? Или что?
- Или что, - сказал я. - Я рылся сегодня в фотоальбомах... ну, мы и вместе их разглядывали, но сегодня я искал одну вещь... И нашел. Нашел плащ с чужого плеча, в котором Сорока явился на судебное заседание и зарезал того мальчишку. Этот плащ дала ему ты. И похоже, что именно у тебя он провел время между убийством и самоубийством, то есть когда его менты застрелили... Это так, Вера? И это ты ему сделала укол кодеина?
Она взяла меня под руку и, мягко выгнувшись грудью вперед, сказала:
- Я. А теперь давай выпьем, и я тебе кое-что расскажу...
- Это касается не только тебя - нас.
- Именно поэтому я тебе и собираюсь рассказать то, что много раз пыталась рассказать себе. Перед зеркалом. В ванне. В пустынной аллее. Авось теперь получится.
Она выпила, закурила и уверенно повела меня в кривые улочки, вымощенные тесаным камнем, - узкие, обставленные невыразительными домами, между которыми зияли пустыри да вдали горели навигационные огни порта.
20
- Когда я впервые надела лифчик, за мною стали подглядывать мальчишки с нашего двора, каким-то чертом узнававшие, что именно в этот день я буду принимать ванну. Отец поймал их на месте преступления, пальцем не тронул, но сообщил их родителям. А окно ванной закрасил белой краской с двух сторон. Мне он не сказал ничего. Когда мы переехали в другой дом, я была уже хорошо пропеченной девушкой и первым же делом познакомилась с местной достопримечательностью - Бичилой. Это был дебил двухметрового роста, который подошел ко мне - я сидела на скамейке и скучала, - снял штаны и стал мастурбировать. У него был огромный лиловый член. Я испугалась и убежала домой. Он меня не преследовал. Но мой отец каким-то образом обо всем узнал, и через день или два Бичила исчез. Я не знаю, отправили ли его в больницу, посадили ли на цепь дома, - не знаю! Но его больше не было. Я была защищена отцом, что бы я тебе о нем ни рассказывала...
- А ничего дурного ты о нем не рассказывала, - сказал я.
- Потом Макс... Тут и говорить не о чем! Как за каменной стеной. Да еще друзья - кто-то дружил с его отцом, кто-то - со старшим братом, военным моряком, погибшим на подлодке... Это все были люди хорошие, участливые и с положением. Мы ни в чем не нуждались. А потом этот случай с Максом... Дай еще.
