Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Смерть Ивана Ильича
Въ Августѣ, почти въ отчаяніи успѣть въ своемъ дѣлѣ, Иванъ Ильичъ поѣхалъ еще разъ въ Петербургъ. Онъ ѣхалъ только за однимъ64 – исхитриться выпросить мѣсто въ 7 тысячъ жалованья. Онъ уже не держался никакого министерства, направленія, рода дѣятельности. Ему нужно было мѣсто —мѣсто съ 7-ю тысячами. Безъ мѣста съ 7-ю тысячами – погибель. Онъ не допускалъ возможности этой погибели; но в эту поѣздку онъ уже рѣшилъ, что не по юстиціи, то по администраціи, по банкамъ, по желѣзнымъ дорогамъ, императрицы Маріи, даже таможни – но 7 тысячъ. И онъ ѣхалъ, везя себя на базаръ,65 кому понадобился, кто дастъ больше. Опять эта цѣль поѣздки его была настоящая, существенная; но подразумѣвалось совсѣмъ не то – подразумѣвалось, что отецъ Ивана Ильича былъ очень плохъ. Онъ жилъ въ Царскомъ, и давно уже66 ждали его смерти. «Il est allé voir mon pauvre beau père. Il ne fera pas du vieux os. Et Jean a toujours été son favori»,67 – говорила Прасковья Ѳедоровна и говорилъ Иванъ Ильичъ. И вотъ эта поѣздка Ивана Ильича увѣнчалась удивительнымъ, неожиданнымъ успѣхомъ. Въ Курскѣ подсѣлъ въ 1-й классъ къ Ивану Ильичу знакомый и сообщилъ свѣжую телеграмму, полученную утромъ губернаторомъ, что въ министерствахъ произойдетъ на дняхъ перетасовка: Петръ Петровичъ, новое лицо, поступалъ на мѣсто Ивана Петровича, Иванъ Ивановичъ на мѣсто Пет. И., П. И. на мѣсто И. П., а Ив. П. на мѣсто Ивана Ивановича. До самой Москвы Иванъ Ильичъ бесѣдовалъ съ знакомымъ о томъ, какіе и какіе послѣдствія выйдутъ для Россіи отъ этой перемѣны. Въ разговорѣ тоже подразумѣвалось – для Россіи, въ дѣйствительности же интересъ разговора состоялъ въ соображеніи послѣдствій отъ этой перетасовки для полученія мѣстъ съ деньгами для самихъ себя и своихъ знакомыхъ. Предполагаемая перетасовка, вводя новое лицо – Петра Петровича и, очевидно, его друга Захара Ивановича, была въ высшей степени благопріятна для Ивана Ильича. Захаръ Ивановичъ былъ товарищу другъ и человѣкъ обязанный Ивану Ильичу. Въ Москвѣ извѣстіе подтвердилось. A пріѣхавъ въ Петербурга, Иванъ Ильичъ нашелъ Захара Ивановича и получилъ обѣщаніе вѣрного мѣста въ томъ же своемъ министерствѣ. И черезъ недѣлю телеграфировалъ женѣ: «Захаръ мѣсто Шлеера при первомъ докладѣ получаю назначеніе Москву».
Всѣ ожиданія Ивана Ильича оправдались. Онъ получилъ назначеніе то, которое даже уже не ожидалъ, получилъ такое назначеніе, въ которомъ онъ сталъ на двѣ степени выше своихъ товарищей, 8 тысячъ жалованья и подъемныхъ 3500.
Какъ горе одно не ходитъ, такъ и радости. Для Прасковьи Ѳедоровны къ радости этого извѣстія примѣшивалось одно еще горе – это вопросъ о томъ, какъ переѣхать и меблировать домъ такъ, чтобы можно было выѣзжать въ высшемъ московскомъ свѣтѣ (это была 20-лѣтняя мечта Прасковьи Ѳедоровны) подъ предлогомъ вывоза дочери. Денегъ не было. Мебель, оставшаяся въ провинціи, была не такая, при которой бы можно было выѣзжать, а на 3500 ничего завести нельзя. Это одна гостиная. И тутъ же въ этомъ мѣсяцѣ разрѣшилось и это затрудненіе. Старикъ отецъ Ивана Ильича умеръ двѣ недѣли послѣ назначенія своего сына. У старика ничего не было, кромѣ пенсіи въ 6000; но у него была прелестная мебель и вещи. Домъ его былъ игрушка художественной vieux saxe – бронзы, мебель старинная – та самая, что въ модѣ, и все это перешло къ Ивану Ильичу. Первая телеграмма Ивана Ильича была такая: «Папа тихо скончался 17-го въ 2 часа дня. Похороны субботу. Не жду тебя. «Вторая телеграмма: «Акціи и билеты поровну намъ и Сашѣ. Всего было на 12 тысячъ, движимость вся мнѣ».
– Я очень рада за Jean, – говорила Прасковья Ѳедоровна,– что онъ закрылъ глаза своему отцу. Я его мало знала, но тоже любила. Моя судьба не выходить изъ траура.
Такъ что вдругъ изъ самого труднаго положенія Иванъ Ильичъ. съ семьей пришелъ въ самое пріятное.
Когда Иванъ Ильичъ вернулся въ деревню съ разсказами о томъ, какъ его всѣ чествовали, какъ всѣ тѣ, которые были его. врагами, были посрамлены и подличали теперь передъ нимъ, какъ ему завидуютъ за его положеніе, в особенности какъ всѣ его сильно любили въ Петербургѣ, Прасковья Ѳедоровна уже привыкла къ этой манерѣ разсказа Ивана Ильича, когда онъ былъ въ духѣ. Сама она никогда не замѣчала, чтобы въ ее присутствий другіе особенно нѣжно обращались къ Ивану Ильичу, но по его разсказамъ, когда онъ былъ въ духѣ, всегда выходило, что у всѣхъ людей въ Петербургѣ за его послѣднее пребываніе тамъ была одна забота, одна радость – чествовать Ивана Ильича, услуживать ему, говорить ему пріятное. – Отношенія въ семьѣ зятя тотчасъ же тоже перемѣнились. Головины собрались уѣзжать, какъ только готова будетъ квартира въ Москвѣ, и уже ими нетолько не тяготились, а ухаживали за ними, стараясь загладить прошедшее.
Иванъ Ильичъ пріѣхалъ на короткое время 10 сентября, ему надо было принимать должность и, кромѣ того, нужно было время устроиться въ Москвѣ, перевезти все изъ провинціи, изъ Петербурга, прикупить, призаказать еще многое – однимъ словомъ, устроиться такъ, какъ это рѣшено было давно въ душѣ Прасковьи Ѳедоровны. И планъ Прасковьи Ѳедоровны, дома элегантнаго, свѣтскаго, высокаго лица, вывозящаго дочь, нравился Ивану Ильичу. Нетолько нравился, но Иванъ Ильичъ, притворяясь, что это – планъ жены, самъ лелѣялъ эту мысль. И теперь, когда все устроилось такъ удачно и когда они сходились съ женою въ цѣли, и кромѣ того, они мало жили вмѣстѣ, они такъ дружно сошлись, какъ не сходились съ первыхъ лѣтъ женатой своей жизни. Таничка дочь совсѣмъ разсіяла, бросила кокетничать съ студентами и вся отдалась прелестному будущему в Москвѣ.
Иванъ Ильичъ было думалъ увезти семью тотчасъ же; но настоянія сестры и зятя: «Какъ это можно? Куда же вы въ гостинницу? Теперь еще такъ хорошо въ деревнѣ; а для насъ такая радость. A Jean пусть устраиваетъ и можетъ пріѣзжать – тутъ десять часовъ въ поѣздѣ – и у насъ». И рѣшено было ѣхать одному Ивану Ильичу. Иванъ Ильичъ уѣхалъ, и веселое расположеніе духа и удача, одно усиливающее другое, все время не оставляли его.
Нашлась квартира прелестная – то самое, что мечтали мужъ съ женой – широкіе, высокіе, въ строгомъ стилѣ пріемныя комнаты, удобный, скромный кабинетъ, комнаты женѣ и дочери, все какъ нарочно придумано для нихъ, все чисто, грандіозно, но не ново. Иванъ Ильичъ самъ взялся за устройство, распаковывалъ ящики изъ Петербурга, выбиралъ обои, подкупалъ мебель, обивку, и все росло росло и приходило къ тому идеалу, который онъ составилъ себѣ, и даже, когда онъ до половины устроилъ, превзошло его ожиданье. Онъ понялъ тотъ рѣдко изящный и широкій характеръ, который приметъ все, когда устроится. Онъ не ждалъ, что такъ полюбитъ это дѣло. Засыпая онъ представлялъ себѣ залу, какою она будетъ. Глядя на гостиную, еще не конченную, онъ уже видѣлъ каминъ, экранъ, этажерку и эти стульчики, разбросанные и эти прелестные отцовскіе бронзы, когда они всѣ станутъ по мѣстамъ. Его радовала мысль, какъ онъ поразитъ Пашу и Таничку. Они никакъ не ожидаютъ этого. Въ особенности отцовскія вещи. Онъ въ письмахъ своихъ и при свиданіи нарочно представлялъ все хуже, чѣмъ есть, чтобы поразить ихъ. Они предчувствовали это и радовались. Это такъ занимало его, что даже новая служба его, любящаго это дѣло, занимала меньше, чѣмъ онъ ожидалъ. Въ засѣданіяхъ у него бывали минуты разсѣянности: онъ задумывался о томъ, какіе карнизы на гардины, прямые или подобранные. Онъ такъ былъ занятъ этимъ, что самъ часто возился, переставлялъ даже мебель и самъ перевѣшивалъ гардины.
Разъ онъ влѣзъ на68 лѣсенку, чтобы показать непонимающему обойщику, какъ онъ хочетъ драпировать,69 оступился и упалъ, но, какъ сильный и ловкій человѣкъ, удержался, только бокомъ стукнулся объ ручку рамы. Ушибъ былъ не важный и скоро прошелъ. Вообще же Иванъ Ильичъ, какъ и писалъ и говорилъ, чувствовалъ себя отъ этой физической работы по дому лучше, чѣмъ когда нибудь.
Онъ писалъ: «Чувствую что съ меня соскочило лѣтъ 15». Онъ думалъ кончить въ сентябрѣ, но затянулось до половины октября. За то было прелестно. Нетолько онъ говорилъ, но ему говорили всѣ, кто видѣли. Когда я былъ у Ивана Ильича и видѣлъ его помѣщеніе, оно было уже обжито, и теперь, зная, сколько70 труда было положено имъ и радости это ему доставило, я стараюсь вспомнить, но тогда я не замѣтилъ. Это было то самое, что видишь вездѣ: штофъ, цвѣты, ковры, черное дерево, бронзы, темное и блестящее, – все то, что всѣ извѣстнаго рода люди дѣлаютъ, чтобы быть похожими на всѣхъ людей извѣстнаго рода. И у него было такъ похоже, что нельзя было обратить вниманіе, потому что видѣлъ это самое тысячу разъ. А оказывается, что ему добиться этого сходства стоило большого труда, а главное, вполнѣ заняло всего его.
