Виктор Широков - Стихи разных лет
Забытое стадное чувство трусливо толкает на бег, но я подбодрюсь безыскусно:
"Смелее, живой человек!
Неважно, что там за спиною, что ночь накрывает крылом, со страхом сражайся и с тьмою и к цели спеши напролом".
8.02.95
О, Боже, мне прости витийство!
Молю: "Спаси и сохрани!"
Душе грозит самоубийство: бесцельно прожигаю дни.
Не мыслю - только существую в погоне жалкой за куском.
Но как я выбрал жизнь такую, страстями высшими влеком?
Как незаметно спился, сбился на стоптанную колею, и каплей в лужу тихо влился, забыв назначенность свою?
Но есть, есть пламя под золою.
Рука усталая тверда.
Я верю, что отрину злое,
И - вспыхнет новая звезда.
26.05.95
ДВА ИЗМЕРЕНИЯ
Хорошо под крышей слышать чудо-музыку дождя, и немного погодя пить вино под крепкой крышей.
А - тому, кто под дождем, кто тревогами колышим, кто мечтает быть под крышей?
Мы его не подождем?
Только музыку дождя вряд ли слышит мокрый путник.
Он другую песню крутит, за дорогою следя.
Он мечтает о тепле, о вине под крепкой крышей, чудо-музыки не слыша на расхлябанной земле.
Да и тот, кто за вином коротает ночь беспечно, так не может бесконечно жить, в бездействии слепом.
И опять как смена вех, крышу мы на дождь меняем; сути мы не изменяем, многопланов человек.
Кто под крышей непрестанно, кто-то мокнет под дождем...
В измерении своем каждый счастлив, как ни странно.
31.07.95
Малеевка
ИНВАЛИД ВОВ
Изменятся времена.
Забудутся даты салютные.
Но тлеет под сердцем война.
Жгут памяти муки лютые.
Ведь я - инвалид ВОВ.
Война меня покалечила.
Всегда к обороне готов.
Добавить к этому нечего.
А то, что не видел отца и жестко воспитан был отчимом, гласит: не бывает конца войне... И помимо прочего в сердцах торжествует боль от нищеты, от усталости.
И бой, бой с самим собой не кончится даже в старости.
Конечно, я - индивид, есть камелька оригинальности.
Но прежде всего - инвалид, что всех инвалют банальнее.
И в этот победный год я счастлив одним скорее: что выжил среди невзгод, как выиграл в лотерее.
22.08.95
1996 год
КАЩЕЙ
И что трясусь я, как Кащей, в библиофильском постоянстве?
Ведь книга - вещь среди вещей,
"кирпичик" в мировом пространстве.
Неповторимость столь мала.
Она - тиражна и серийна.
Зачем же во главу угла её все ставлю я стабильно?
Пей по утрам интестопан.
Оставь колеблемый треножник.
Дочь по моим пошла стопам: она и критик, и художник.
Вот почему я не грущу.
Не прячусь за авторитеты.
Для дочери уже ищу я всяческие раритеты.
И если побранит жена за бесконечные растраты, оправдываюсь: "Чья вина, что снова не дают зарплаты?"
Не просто вещь среди вещей, мне книга - как корабль для странствий; и вновь трясусь я, как Кащей, в библиофильском постоянстве!
ПОБРАТИМЫ
"Гром" и "морг" - слова-побратимы и рифмуются наоборот.
"Грот" и "торг" вполне обратимы, только сходства наплакал кот.
"Рис" и "сир" - такое же сходство приоткрою и укрощу.
"Рим" и "мир" - сияет сиротство.
"Ром" и "мор" - беды не прощу.
Забывается слова подкладка.
Жизнь изнашивается как ткань.
А когда нам бывает несладко, говорим мы: "набат" и "табань".
Эй, приятель, прости заморочку!
Так же двигай по жизни плечом; и, держась за ушную мочку, памятуй, говоришь о чем.
23.04.96
1997 год
БРОДЯЧИЙ СОНЕТ
Я себя не люблю: прожил жизнь понарошку - всем подай, принеси, и убраться изволь.
А талантов-то было - как фигурок в матрешке.
Почему же под старость - чудовищный ноль?
Ночь меня допекла - пробирайся сторожко.
Разгулялись братки, перекатная голь.
Лист опавший лежит, словно смятая трешка, обещая напрасно дармовой алкоголь.
Я отвешу поклон полуночной природе.
Я спасибо скажу шаловливой листве.
Пусть я репу не рыл на родном огороде и граблями не ерзал по старой ботве, я давно растворен в равнодушном народе, словно сахар - в воде, как плотвичка - в Неве.
6.10.97
ЭПИГРАММА
В стихах Сержантова одно я вижу благо - ведь жопу подтереть всегда нужна бумага.
А то, что напечатаны стишата, бумага в том ничуть не виновата.
16.11.97
РОМАНИЧЕСКОЕ
Роман, романчик, несмышленыш, мой первенец, любимец мой, ты как зареванный звереныш со сфинксовою головой.
Ты ушки истово топыришь, ты бодро носиком сопишь.
Ты ничего уже не стыришь, но и обиды не простишь.
Вобрав в себя мои полвека и чтенье нескольких веков,
Ты, между прочим, не калека, а многих сплав черновиков.
Когда, кому, упавши в руку, как вовремя созревший плод, избавишь, может быть, от скуки, а то вдруг и - наоборот.
Я до сих пор и сам не знаю, какой чертенок подтолкнул родить тебя...Что ж, хата с краю!
Кричите, други, караул!
16.12.97
1998 год
ИЗ МАЛЕЕВСКОЙ ТЕТРАДИ
ВИСЯЧИЙ МОСТИК
Жизнь начиналась, вроде, просто...
Но вот покинут отчий дом, и мы по подвесному мосту, качаясь в пустоте, идем.
Гуляют под ногами планки, почти разбитые в щепу.
Жизнь показала нам с изнанки пугающую высоту.
Спасибо, подвесной висячий малеевский разбитый мост, где раскорячено, незряче мы шли, не поднимаясь в рост,
За наставленье-испытанье, мол, крепче за руки держись, за тонкое напоминанье, какая трепетная жизнь!
27.07.98
СОЛНЕЧНЫЕ СКУЛЬПТУРЫ
Как дебелы и как крепки солнце пьют со всех сторон эти гипсовые слепки разметавшихся матрон.
Уцелев в бессонной рубке, ведь с Прокрустом не шути, бабьи жалкие обрубки так мечтают расцвести,
чтобы новой красотою, летний проведя ремонт, вновь произвести собою сопряжение времен.
Не сменяю на коврижки, наблюдая дотемна: руки, плечи и лодыжки привлекательны весьма.
И помаргивая скупо, разливая злато-морс, солнце как заправский скульптор лепит ноги, лепит торс.
27.07.98
ЖИЗНИ РАДУЖНЫЙ ПУЗЫРЬ
Безмятежная погода.
Солнце светит. Нет дождя.
Водка есть чуть-чуть для взвода, но немного погодя.
Вновь ты чем-то недоволен, вновь подумал, обормот:
"Супчик, вишь ты, пересолен, пересахарен компот.
Отвратительны газеты, книги, видеокино".
Что ты хочешь? Где ты? С кем ты?
Не с природой заодно.
У тебя своя природа, свой замес и свой завод, и в любое время года вечно мучишься, урод.
Недоволен ты, по сути лишь собой и потому, други, вы не обессудьте, быть позвольте одному.
Хоть в каморке, хоть в кладовке, хоть за шторкой на печи.
Вот и все твои уловки.
Кирпичи - не горячи.
Горяча и буйна совесть, как в бутыли сжатый хмель.
Ты почувствовал, готовясь, что за тридевять земель окромя ядрена мата уготовлена тебе непосильная расплата за расхлябанность в судьбе, за смешки, за небреженье, за надежду; дескать, стыд совершит преображенье; пусть тебя оборонит от ночного приговора света алчущей душе и несмывного позора на последнем вираже.
Вот и все. А вы - погода.
Дескать, солнце, не дождит.
Что ж, в любое время года будет повод для обид.
Мой герой себя обидел тем, что эгоистом жил, наконец возненавидел то, что истово любил.
Молит он не о спасенье,
Божьей милостью храним, а о том, чтоб воскресенье не осталось днем одним.
Чтоб в недельной круговерти, одиночество ценя, он порой мечтал о смерти, самого себя виня.
Там, где вовсе нет погоды, солнца нет и нет дождя, все уснем как часть природы, чтоб немного погодя может быть, очнуться, плотно шевельнуться ввысь и вширь, чтобы вновь возник и лопнул жизни радужный пузырь.
1.08.98
ИЕРОГЛИФ СУДЬБЫ
Уж не славы взыскуя, не утлой поживы, я ещё поживу в вертограде зеленом, у речки, где ивы гомонят наяву.
За окном разжужжалась не шалая пчелка, воет мотопила.
Сразу вспомнилась хитрая рыжая челка...
Что она наплела?
Что она говорила, Офелия, фея?
Чушь какую несла?
В давней речке мелькнула, закатно алея, только тень от весла.
Только отзвук речей, только тихое эхо беспричинных смешков.
Я ещё не доплыл, я ещё не доехал до летейских мостков.
Я ещё поживу, напрягусь, не расслышав смысл, но звук сохраня.
То ли "елочкой", то ли же "крестиком" вышит иероглиф огня.
Следом катится рериховский иероглиф - в виде двух запятых.
Он напомнит боренье головастиков долгих, как мне били под дых.
Как когда-то давно пацаном романтичным
(все равно пацаном), я пусть нехотя дрался, бранился цинично и травился вином.
Иерархия образов прежде, до смысла выжигает нутро.
Это было до Ельцина, до Гостомысла.
До кино и метро.
Это было и снами уйдет, чтобы снова вспыхнуть в жизни другой.
Я тянусь, чтоб расслышать последнее слово и - коснуться рукой
рыжей челки, а может быть ивовой пряди, может, тени весла.
И ознобно заметить в неумершем взгляде, как смеется весна
в вертограде зеленом, у речки, где ивы гомонят наяву.
И не все ли равно несчастливым, счастливым; главное - что живу.
