К Енко - Частная жизнь вождей - Ленин, Сталин, Троцкий
ОБЕДЫ С ПРОСТИТУТКОЙ,
ЗНАКОМСТВО С ПРОСТИТУТКОЙ
"С января 1916 г., - вспоминала Крупская, - Владимир Ильич взялся за писание брошюры об империализме для книгоиздательства "Парус". Этому вопросу Ильич придавал громадное значение, считая, что настоящей глубокой оценки происходящей войны нельзя дать, не выяснив до конца сущности империализма как с его экономической, так и политической стороны. Поэтому он охотно взялся за эту работу. В половине февраля Ильичу понадобилось поработать в цюрихских библиотеках, и мы поехали туда на пару недель, а потом все откладывали да откладывали свое возвращение в Берн, да так и остались жить в Цюрихе, который был поживее Берна. В Цюрихе было много иностранной революционно настроенной молодежи, была рабочая публика, социал-демократическая партия была более лево настроена и как-то меньше чувствовался дух мещанства.
Пошли нанимать комнату. Зашли к некоей фрау Прелог, скорее напоминавшей жительницу Вены, чем швейцарку, что объяснялось тем, что она долго служила поварихой в какой-то венской гостинице. Устроились было мы у ней, но на другой день выяснилось, что возвращается прежний жилец. Ему кто-то пробил голову, и он лежал в больнице, а теперь выздоровел. Фрау Прелог попросила нас найти себе другую комнату, но предложила нам приходить к ней кормиться за довольно дешевую плату. Мы кормились, должно быть, там месяца два; кормили нас просто, но сытно. Ильичу нравилось, что все было просто, что кофе давали в чашке с отбитой ручкой, что кормились в кухне, что разговоры были простые - не о еде, не о том, что столько-то картошек надо класть в такой-то суп, а о делах, интересовавших столовников фрау Прелог. Правда, их было не очень много и они часто менялись. Очень скоро мы почувствовали, что попали в очень своеобразную среду, в самое что ни на есть цюрихское "дно". Одно время обедала у Прелог какая-то проститутка, которая, не скрываючи, говорила о своей профессии, но которую гораздо больше, чем её профессия, занимало то здоровье её матери, то какую работу найдет её сестра. Столовалась несколько дней какая-то сиделка, стали появляться ещё какие-то столовники. Жилец фрау Прелог больше помалкивал, но из отдельных фраз явствовало, что это тип почти что уголовный. Нас никто не стеснялся, и, надо сказать, в разговорах этой публики было гораздо более человеческого, живого, чем в чинных столовых какого-нибудь приличного отеля, где собирались состоятельные люди.
Я торопила Ильича перейти на домашний стол, ибо публика была такая, что легко можно было влипнуть в какую-нибудь дикую историю. Все же некоторые черты цюрихского "дна" были небезынтересны...
Потом все время, встречаясь на улице с фрау Прелог, Ильич всегда её дружески приветствовал. А встречались мы с ней хронически, ибо поселились неподалеку, в узком переулочке, в семье сапожника Каммерера. Комната была не очень целесообразная. Старый мрачный дом, стройки чуть ли не XVI века, двор вонючий. Можно было за те же деньги получить гораздо лучшую комнату, но мы дорожили хозяевами. Семья была рабочая, они были революционно настроены, осуждали империалистскую войну. Квартира была поистине интернациональная: в двух комнатах жили хозяева, в одной - жена немецкого солдата-булочника с детьми, в другой - какой-то итальянец, в третьей австрийские актеры с изумительной рыжей кошкой, в четвертой - мы, россияне. Никаким шовинизмом не пахло, и однажды, когда около газовой плиты собрался целый женский интернационал, фрау Каммерер возмущенно воскликнула: "Солдатам нужно обратить оружие против своих правительств!" После этого Ильич и слышать не хотел о том, чтобы менять комнату. От фрау Каммерер я многому научилась: как дешево, с минимальной затратой времени сытно варить обед и ужин. Училась и другому. Однажды в газетах было объявлено, что Швейцария испытывает затруднение во ввозе мяса, и потому правительство обращается к гражданам с призывом два раза в неделю не потреблять мяса. Мясные лавки продолжали торговать в "постные" дни. Я закупила к обеду мясо, как всегда, и, стоя у газовки, стала расспрашивать фрау Каммерер, как же проверяют, выполняют ли граждане призыв, - контролеры, что ли, какие по домам ходят? "Зачем же проверять? - удивилась фрау Каммерер. - Раз опубликовано, что существуют затруднения, какой же рабочий человек станет есть мясо в "постные" дни, разве буржуй какой?" И, видя мое смущение, она мягко добавила: "К иностранцам это не относится". Этот пролетарский сознательный подход чрезвычайно пленил Ильича...
...Многое хотелось Ильичу додумать до конца, дать своим мыслям дозреть, и потому мы решили поехать в горы, да и мне было необходимо это, потому что никак не могла утихомириться моя базедка. Одна управа была на неё - горы. Мы поехали на шесть недель в кантон Сен-Галлен, неподалеку от Цюриха в дикие горы, в дом отдыха Чудивизе, очень высоко, совсем близко к снеговым вершинам. Дом отдыха был самый дешевый, 2,5 франка в день с человека. Правда, это был "молочный" дом отдыха - утром давали кофе с молоком и хлеб с маслом и сыром, но без сахара, в обед - молочный суп, что-нибудь из творога и молока на третье, в 4 часа опять кофе с молоком, вечером ещё что-то молочное. Первые дни мы прямо взвыли от этого молочного лечения, но потом дополняли его едой малины и черники, которые росли кругом в громадном количестве. Комната наша была чиста, освещенная электричеством, безобстановочная, убирать её надо было самим, и сапоги надо было чистить самим. Последнюю функцию взял на себя, подражая швейцарцам, Владимир Ильич и каждое утро забирал мои и свои горные сапоги и отправлялся с ними под навес, где полагалось чистить сапоги, пересмеивался с другими чистильщиками и так усердствовал, что раз даже при общем хохоте смахнул стоявшую тут же плетеную корзину с целой кучей пустых пивных бутылок. Публика была демократическая. В доме отдыха, где цена за содержание 2,5 франка с человека, "порядочная" публика не селилась. В некотором отношении этот дом отдыха напоминал французский Бомбон, но публика была попроще, победнее, с швейцарским демократическим налетом. По вечерам хозяйский сын играл на гармонии и отдыхающие плясали вовсю, часов до одиннадцати раздавался топот пляшущих. Чудивизе было километрах в восьми от станции, сообщение возможно было лишь на ослах, дорога шла тропинками по горам, все ходили пешком, и вот почти каждое утро, часов в шесть утра, начинал названивать колокол, собиралась публика провожать уходящих и пели какую-то прощальную песню про кукушку какую-то. Каждый куплет кончался словами: "Прощай, кукушка". Владимир Ильич, любивший утром поспать, ворчал и плотнее закутывался в одеяло с головой. Публика была архиаполитична. Даже на тему о войне никогда не заходили разговоры. В числе отдыхающих был солдат.
По приезде в Цюрих мы опять поселились у тех же хозяев, на Шпигельгассе.
За время пребывания в Чудивизе Владимир Ильич со всех сторон обдумал план работы на ближайшее время. Первое, что важно было, особенно в данный момент, это - теоретическая спевка, установление четкой теоретической линии...
В то время мы наводили сугубую экономию в личной жизни. Ильич всюду усиленно искал заработка, - писал об этом Гранату, Горькому, родным, раз даже развивал Марку Тимофеевичу, мужу Анны Ильиничны, целый фантастический план издания "Педагогической энциклопедии", над которой я буду работать. Я в это время много работала над изучением вопросов педагогики, знакомилась с практической постановкой школ в Цюрихе. Причем, развивая этот фантастический план, Ильич до того увлекся, что писал о том, что важно, чтобы кто-нибудь не перехватил эту идею.
Так жили мы в Цюрихе, помаленьку да потихоньку, а ситуация становилась уже гораздо более революционной. Наряду с работой в теоретической области Ильич считал чрезвычайно важным выработку правильной тактической линии... Необходимо вести революционную борьбу за социализм и разоблачать самым беспощадным образом оппортунистов, у которых слова расходятся с делом, которые на деле служат буржуазии, предают дело пролетариата. Никогда, кажется, не был так непримиримо настроен Владимир Ильич, как в последние месяцы 1916 и первые месяцы 1917 гг. Он был глубоко уверен в том, что надвигается революция".
В Цюрихе Ленин встретил русскую проститутку Анну Букатову. Отношения между ними продолжались недолго. Ленин пытался обратить в свою веру, привлечь Анну к пересылке нелегальной литературы в Россию, но она его не поняла, как не осознала и не оценила его революционную деятельность. В своей записке к нему она дала ответ на его предложения. Анна писала, что "Вы удостоили меня своей дружбы и я в Вашем распоряжении, я могу удовлетворять Вас физически, но на что-либо другое я не способна".
Авторы некоторых книг о Ленине связывают с этой проституткой то, что якобы Ленин от неё заразился сифилисом. По этому поводу написано уже немало и сделано несколько заявлений врачей-специалистов. Дело в том, что вопрос о сифилисе возник тогда, когда один из врачей, лечивший Ленина в Горках под Москвой, сказал, что если бы у Ленина был сифилис, "то мы бы его вылечили", а сильнейший склероз сосудов головного мозга, который был у Ленина, неизлечим.
