До встречи в феврале - Эллисон Майклс
Раз нашёл то самое свидетельство.
Звонок завершён.
Значилось курсивом в самом конце нашей переписки после массива моих сообщений, оставленных без внимания. А рядом время пятницы. 22:48. Я резко выпрямился, точно мне в позвоночник вонзили палку. Я как раз развлекался у Моны! Вернее, хотел развлечься, отвлечься, увлечься кем-то другим, но до развлечений так и не дошло. Дольше минуты пламенных и неловких поцелуев, когда ноги Моны уже стали перебираться на меня верхом, я оттолкнул её. Спустил её ноги в шпильках на пол, а нас обоих – с небес на землю.
– Извини, Мона, но я не могу. Не хочу. В общем, не сегодня. – И вообще никогда, надо было бы прибавить, но я не стал ещё сильнее обижать девушку, которой только что отказал. – Мне лучше уйти.
Мир завертелся, когда я стал подниматься, но ручонка Моны легла на мою спину и потянула вниз.
– Останься. – Попросила она, словно не о чём не жалея, ни на что не обижаясь. – Зачем тебе уходить на ночь глядя? Просто побудь тут.
Эти глаза Бэмби воззрились на меня в жалостливом заклинании не уходить. Может, Мона и не была той кровожадной пантерой, что затаскивала всех мужчин в своё развратное логово? Она просто не хотела оставаться одна в пустой квартире, ровно как и я. Но ночевать с женщиной, которая мне безразлична, мне не хотелось. Я едва остановил себя от неправильного поступка, как мне предложили совершить ещё один.
– Прости, но, если я уйду, так будет лучше для всех.
– Ну хоть выпей со мной бокал напоследок. Пожалуйста. Мне надоело пить в одиночку.
И снова Мона играла на мужской слабости своими большущими, хлопающими глазами. Бесстыжий манёвр, на который я поддался. Любой бы охотник опустил ружьё при виде этих оленьих глаз. И я опустил своё. Опустился на диван, приведя горизонт в равновесие. Слишком много я выпил за короткий промежуток времени. И теперь несовместимый коктейль из текилы и вина бунтовался в голове.
Мона стремительно выскочила из комнаты и принесла два других бокала уже с белым вином.
– Красное закончилось. – Пожала она плечами, всучив одну из стекляшек мне. Я не стал отнекиваться или напоминать, что принёс с собой ещё две бутылки, а просто исполнил последнюю волю угнетённой женщины перед тем, как уйти. Вот только ушёл я уже утром не совсем в добром здравии и ещё в более недоброй памяти, цепляясь за предметы мебели и заносясь на поворотах. Я мало что помнил после тех «последних» бокалов белого и слов Моны:
– За нас. И за безбедное будущее.
А потом – чернота. Словно я побывал в «нигде». Самый крепкий сон за последнюю неделю одолел меня в апартаментах доступной и грустной женщины, а не дома. Сколько ж мы выпили на посошок, если я отрубился ровно на том месте, где и сидел? Пришёл в себя на диване, без рубашки, зато в брюках. Счёл это добрым знаком и ушёл до того, как Мона проснулась в соседней спальне.
Вот и вся история моей пятничной вылазки. Похождений, чтобы забыть Эмму. Я даже повеселиться теперь не мог, потому что чувствовал, что предаю её.
И оказывается, она звонила! Буквально через полчаса после того, как поднёс последний бокал к губам. Неужели Мона ответила на звонок и даже не удосужилась ничего мне рассказать? Я с ней ещё поговорю. Сегодня «Прайм-Тайм» ожидает ещё одна выволочка, вот только отдуваться придётся моей временной секретарше.
Но я даже разозлиться как следует не смог. Эмма беспокоится обо мне! Это ведь добрый знак, правда? Пальцы тут же забегали по экрану, печатая приемлемое сообщение. Не слишком разгорячённое, вроде:
Ты меня не забыла! Я тебе не безразличен! Я знал! Сегодня же вылетаю к тебе!
И не такое отстранённое, как:
Ты мне звонила в пятницу. Зачем?
Выбрав нечто среднее, я настрочил:
Вики передала мне твои слова. Спасибо, что не осталась в стороне. Это много для меня значит. Может, ты захочешь ответить на мой звонок, чтобы я поблагодарил тебя лично?
Поэт из меня никакой, но я всё же нажал «отправить» и стал ждать, когда под сообщением появятся две галочки, мол, послание улетело. Но вместо этого на экране высветилось зловещее:
Сообщение не доставлено.
Я попробовал снова. И снова. И снова. Но сколько не расправляй страусу крылья, он всё равно не полетит. Если раньше мои попытки связаться с Эммой заканчивались её молчанием, то теперь и вовсе обрубались на корню. Я попробовал дозвониться, но механический голос словно послал меня на знакомые буквы.
Так могло быть только в одном случае. Если Эмма добавила меня в чёрный список, чтобы больше никогда не впускать меня в свою жизнь.
Джейсон
Каждый взгляд на этаже креативного отдела посылал мне недвусмысленные упрёки:
– Опоздал на двадцать минут.
– Ну и достанется же тебе.
– Кого-то сейчас будут убивать.
Я же отвечал полным безразличием, пока шёл от лифтов к своему кабинету. Всё, чего мне хотелось, – так это взглянуть Моне в глаза и спросить, какого чёрта? Вызвать к себе в кабинет и провести маленькую лекцию о том, что некрасиво лазить в чужих телефонах. Но стол моей секретарши пустовал. Её словно сквозняком сдуло в открытое окно, только бумажки и уголки папок остались трепыхать на ветру.
Бросив вещи на рабочий стол, я и не думал приступать к работе. Все эти зажравшиеся идиоты из «Поп Тартс», «Дабл Бабл» или «Хэлси Натс» подождут. Как и Мона со своими оправданиями. Дирк и Стивен спелись, чтобы отправить меня на преждевременный покой. Теперь, зная про их заговор, я мог использовать эту информацию в свою пользу. Как минимум постараться меньше косячить, как максимум… Что ж, надо ещё поразмыслить, как обойтись с непрошенными знаниями так, чтобы выйти сухим из этой взбаламученной воды.
Не успел я присесть на удобную подушку для беременных и хотя бы включить голову, как заметил, что Мона почти крадучись вышла из кабинета Дирка. Хитрая лиса передвигается точно так же, на одних кончиках лап, виляя хвостом, как Мона – своим округлым задом. Уместив его на рабочее кресло, Мона подняла глаза в мою сторону. И
