На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова
— Тебе ведь завтра на работу? — вдруг спросил он. Девушка вздохнула. — Тогда не плачь, а то завтра на японку будешь походить: узкие глазки, опухшее лицо.
— Японки изящные и красивые, — вставила Инна.
Вадим не стал спорить. Сколько же отец ей успел наговорить гадостей, что она такая до сих пор? Обвинил во всех смертных грехах? А его слова «жизнь этой дамы мне боле не любопытна» как расценивать? Это что же такое должен был бы сделать Вадим, чтоб услышать такое от бабушки или деда?! В его случае с матерью всё ясно, а вот старшее поколение на что бы вот так отреагировало? Даже мать до того страшного времени всегда заступалась перед отчимом за Вадим, а тут…
Парень ходил по квартире, завтра предстоял трудный день, и он собирался заранее. Алька давно заснула, а вот Инна всё еще вздыхала в своей комнате. Романов просто подошел и надавил на дверь. Та поддалась. Он тихо вошел и сел на край кровати. Инна заворочалась под одеялом, натягивая его на голову.
— Всё вздыхаешь? — спросил Вадим. В ответ новый тягостный вздох. — Может воды принести? Или давай я валерьянки тебе накапаю? А может сто грамм тяпнешь?
— Спасибо тебе, но я ничего не хочу, — проговорила девушка из своего убежища.
Он вздохнул, посмотрел на жену, а потом откинул одеяло и лег.
— Иди сюда, — сказал он просто.
— Ты чего? — тут же проговорила Инна. — Отопление же дали.
Вадим вытянул руку и, положив ее на талию своей жене, тихо сказал:
— Отопление дали, но твоему сердцу сейчас холодно.
Он видел в полумраке комнаты бледное лицо девушки. Чувствовал, как она дышит, и словно ощущал вечную мерзлоту ее души. Этот холод оставили слова отца. Вадим ничего не мог сделать. Не мог отмотать время назад и не дать ей услышать всего того, что наговорил писатель. Не мог даже поспорить с тем человеком, хотя если бы не приехал Славка, может и сказал бы что-нибудь в защиту Инны. Но он ничего этого сделать не мог. Только утешить. Только погладить по голове и сказать, что всё будет хорошо. Только своим теплом растопить лед в ее сердце.
— Ну же, иди ко мне, — вновь позвал он Инну.
Девушка протяжно всхлипнула и, прижав руки к себе, ткнулась головой ему в грудь, заревев. Ее пальцы вцепились в майку, и Романов чувствовал, как они дрожат. В душе поднималось негодование, он мог многое бы сказать в адрес ее папаши, но не говорил. Просто просунул руку ей под голову и обнял, прижал к себе и гладил по голове и спине.
— Он… он даже не спросил, как у меня дела, — всхлипывала Инна, — даже не спросил, где живу и с кем. Его ничего не интересовало, кроме того, что я его опозорила. Мама… мама первым делом спросила, где я живу, с кем, хорошо ли питаюсь, что ты за человек, а он… он даже не спросил, как у меня дела. Я всю жизнь за него заступалась, а ему теперь не нужна дочь, опозорившая его. Ему не нужна такая дочь. Не нужна!
Она рыдала у Вадима на груди, а тот скрипел зубами от злости, гладя вздрагивающие плечи.
— Завтра тебе всё это по-другому увидится, не плачь из-за него, — проговорил он, прижимая к себе девушку. — Не плачь из-за его слов.
— Просто… просто, если я не нужна отцу, то кому тогда вообще? Кому?
«Мне»,— едва не сорвалось с губ, но Вадим всё же промолчал. Лишь вздохнул.
С того самого дня, как он узнал, что Инна — невеста его побратима, не мог отделаться от мысли, что не хочет отдавать девушку другу. Не хочет и не может. Ингеборга, которую любит Славка, не Инна, на которой женат Вадим. Ингеборга — придуманный образ, а Инна — женщина из плоти и крови. Очень красивая, упрямая, своенравная, сильная, ей всё по плечу и по зубам. Она бесстрашная!
И сейчас этой бесстрашной девушке он был нужен. Вадим это чувствовал и понимал. Каждый тягостный ее вздох полосовал его по сердцу, а в голове прокручивался несостоявшийся разговор зятя и тестя. Вадим бы нашел что сказать! Он вспомнил рассказ Славки о подслушанном разговоре писателя и дочери. Наверно, в глазах Разумовского и Романов представляет собой жалкое зрелище. Не граф, не барон, а обычный цирюльник. Человек, который возится с грязными чужими головами. Куда уж ему со своим свиным рылом да в калашный ряд! Не годится он в зятья «мэтру отечественной литературы»!
Размышляя так, Вадим поражался: как Инне при таком-то отце удалось сохранить чистоту разума? Ей не важна была обложка. Она смотрела на текст, что шел после эпиграфа. Именно поэтому перешагнула через Леона, а ведь восхищалась его талантом, (правда, до тех пор, пока не имела «счастья» познакомиться с безбашенной звездой). Она и Натку раскусила мгновенно. Как Инна тогда заступалась за мужа! Она восхищалась сильными людьми, но себя к их числу, почему-то, никогда не относила. Вадима это удивляло. Инна отрастила себе грандиозные комплексы. А всё потому, что все свои действия, мысли, поступки она не расценивала, как что-то удивительное, сверхъестественное. Необыкновенное. Всё, что она делала, она делала, потому что не могла жить иначе! Не делать, а именно ЖИТЬ! Потому что такое поведение — образ ее жизни и не меньше!
Вадим понимал, что если бы сам не рассказал свою историю, Инна никогда бы не полезла в его душу. И не потому, что равнодушная. А потому, что за этим рассказом живет боль. Как она тогда сказала: «но даже после этого не станет легче»… Она с другой планеты. Но даже ей очень больно, когда бьют наотмашь…
Глава XXVIII. Занавес! Антракта не будет.
Алька проснулась среди ночи из-за какого-то спама, пришедшего на телефон. От злости едва не запустила телефон в стену. Отругав себя за то, что опять забыла выключить звук, пошла на кухню и увидела раскрытую дверь в комнату брата, но кровать была пуста. Малышка прошла на цыпочках к комнате Инны, приоткрыла дверь. Супруги спали, обнявшись. На узкой для двоих тахте по-другому
