Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк
– Почему ты так думаешь?
– Так делается всегда. Ты не первый. И никого они разыскивать не станут. Бумажки – да, это они сделают.
– Ну, хотя бы бумажки…
– Думаешь, за твою старую машину тебе много по страховке заплатят? Копейки! Ты даже не сможешь купить такую же, как разбил!
Самоуверенность Муссы начала Яшку раздражать.
– Такую, естественно, не куплю, – запальчиво сообщил он, – но ведь что-то всё-таки заплатят? Заплатят! Добавлю и куплю что-нибудь поновее. В крайнем случае, возьму ссуду в банке… Но тебе-то какое дело до всего этого?!
Мусса снова улыбнулся, не отводя от Яшкиного лица взгляда. Его чёрные с коричневатыми белками глаза глядели в упор, и уже непонятно, сочувствовал ли он ему или, наоборот, за что-то осуждал.
– Сейчас полиция обещает найти машину, из-за которой ты пострадал. Тебе это сказали?
– Сказали.
– И, как ты думаешь, они кого-то найдут?
– Мне-то какая разница? Я ничьей крови не жажду. Мне б своё вернуть. Есть порядок, пускай его соблюдают.
– Это точно! Если найдут хозяина той машины, ты сможешь подать на него в суд, и тогда, может быть, получишь деньги от него и от страховой компании не только за машину, но и за ущерб здоровью. А это деньги немалые.
– Вот и отлично! Значит, пускай ищут. Это их работа.
Мусса торжественно выпрямился на своём стуле и поднял указательный палец кверху:
– Так знай – они никого не найдут!
– Почему ты так решил?
– Знаю! – Мусса снова ласково улыбнулся и почти нараспев выдал: – У нас своих не выдают. А как его полиция иначе сможет найти?
– Вот даже как! – теперь Яшка разглядывал Муссу почти враждебно. – И что ты предлагаешь? Ведь ты пришёл сюда вовсе не за тем, чтобы меня этим порадовать?
– Конечно, нет! – Мусса оглянулся по сторонам и почти вплотную наклонился к Яшке. – Давай выйдем в коридор. Там спокойно выкурим по сигарете и заодно поговорим…
В отличие от неудачника Ицика, он тотчас раздобыл где-то уже нормальные костыли, на которых Яшка довольно резво доковылял до выхода из отделения, а там они устроились на широких подоконниках напротив лифтов, и Мусса принялся неспешно излагать свой план:
– Мне не трудно было выяснить, кто этот шофёр, я даже знаю его семью и из какой он деревни. И могу назвать его имя в полиции… Как я это узнал? Я многое могу узнать, если понадобится… Главное в другом: если я его попрошу, то он сам придёт и всё расскажет в полиции. Напишет чистосердечное признание.
– Ну, и сделай так! – почти обрадовался Яшка. – Буду тебе по гроб жизни благодарен.
– Благодарен? – хитро прищурился Мусса. – Вот это другой разговор! На какой сумме сговоримся?
Яшка даже вздрогнул от неожиданности:
– Не понял… Я тебе что-то должен буду за это заплатить?
– А кто же выдаёт своих людей бесплатно? – Мусса зажмурился, как сытый кот, и выпустил изо рта круглое колечко табачного дыма. – Всё имеет свою цену. И потом, мне же нужно как-то уладить с его родственниками.
– Слушай, Мусса, – Яшка еле сдерживался от захлёстывающего его гнева, – тебе не противно говорить такие вещи? И своих сдавать – не омерзительно?
– А что такого? Обычный бизнес! – пожал плечами бедуин. – Что в этом странного? Ну, арестуют этого парня, два дня в каталажке продержат – что с него взять? Он бедный, у него ничего нет. Даже машина, на которой он тебя подсёк, чужая. Так что он ничем не рискует. А тебе в любом случае за разбитую машину страховая компания какие-то деньги заплатит. И за поломанную ногу и руку – Институт национального страхования… Но, чтобы это не растянулось на долгие годы и тебе не пришлось тратиться на адвокатов и бесполезные судебные заседания, нужно, чтобы этот шофёр, во-первых, сам пришёл в полицию, во-вторых, дал нужные показания. Ясно теперь?.. Так вот, ты мне выписываешь чек на сумму, скажем, десять процентов от того, что получишь в итоге, – это немного, – а я завтра же иду в полицию и сообщаю, что знаю этого парня… Есть даже свидетели – пассажиры такси, которые видели, как ты перевернулся. Они подтвердят.
Минуту Яшка размышлял над его словами, но ничего, кроме изумления, сейчас не испытывал. Даже злость куда-то испарилась.
– Всё у тебя просто и гладко, – только и пробормотал он осипшим голосом, – продумано и разложено по полочкам. Обычный, как говоришь, бизнес…
Мусса улыбнулся ещё шире:
– Если откажешься, те же пассажиры из такси сами придут и скажут в полиции, что этот несчастный парень не виноват, а подсекал его на дороге именно ты. Тогда вообще ничего не получишь. Более того, штраф заплатишь за неаккуратное вождение. Я понятно изложил?
Яшка медленно сполз с подоконника, опёрся на костыли, и вдруг глаза его застила какая-то чёрная пелена гнева. Горло, исцарапанное трубками, когда он был без сознания, захрипело ещё больше, но он изо всех сил закричал, да так громко, что люди в коридоре начали оборачиваться:
– Пошёл вон отсюда! Уходи, а то я за себя не ручаюсь! Видишь эти костыли – сейчас ты ими получишь!
Кажется, он даже попробовал замахнуться костылями, но тут же потерял равновесие и упал. И больше ничего вокруг него не стало, лишь какая-то удушливая вязкая слизь и воздух, которого теперь не хватало ещё больше…
Перед глазами только неподвижные рифлёные плафоны, отвести взгляд от которых почему-то не получалось. Но Яшка ни на что другое смотреть сейчас не мог. У него резко поднялась температура, и уже, не переставая, болела ушибленная в аварии и при падении на пол грудь.
Он мог лишь бессмысленно крутить в руках сотовый телефон, который, на удивление, сегодня молчал. Яшка думал поначалу, что друзья и знакомые, которых у него, конечно, не столько, сколько было раньше, но всё равно достаточно много, начнут звонить наперебой и интересоваться самочувствием, ан нет – тишина. Не может быть, чтобы слухи о его беде не разнеслись среди них… А может, это вовсе не друзья, а так – прохожие? Потому и не звонят…
Но даже это сейчас не беспокоило его. Всё это чепуха и условности…
Может, что-то изменилось для него в этом мире после разговора с Муссой? Тоже вряд ли. Не настолько он был знаменателен, этот разговор, чтобы Яшке открылись какие-то новые, ранее неизвестные гнусные горизонты. Дело в чём-то другом, пока ускользающем из внимания.
Вдруг он и в самом деле дошёл до какого-то предела, за которым начинается переоценка ценностей, и только сейчас человек наконец открывает себя настоящего, без
