Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин
– Ах, горлинка моя милая! Что ж ты дрожишь-то, как лист осиновый? Разве я изувер какой? Могу ль я такое чудо обидеть? Добра да счастья тебе желаю, – погладил волосы её, приказал свите:
– Эй вы! Гоните прочь эту рвань! А ты – велел он кабатчику, – бочку вина служивым! Потом сочтёмся.
Питухи и придти в себя не успели, как вышибли их из кружала.
День начинался странный и хлопотливый.
«Где я слышала этот голос? – с замиранием сердца гадала Алёна. – Такой задушевный, такой ласковый! Князь не должен меня обидеть. Скажу, сиротою росла, без отца – без матери. Дядя приютил... Он хоть и страшен с виду, а душа в нём добрая, уветливая...».
– Слушай, дядя... то бишь, как тебя? Эй! – начал «князь» с присущим сановным особам высокомерием.
– Аксёном, батюшка, Аксёном, – угодливо кланялся кабатчик. И ему казалось, что уже слышал этот переменчивый, то властный и суровый, то нежный и воркующий голос. – Да хошь горшком зови, токмо в печь не ставь.
- В печь не должно. Уж больно мясо в тебе прогорклое. Да и вино твоё не лутче. Никудышное, скажу я, вино! – оглядел кабак, бочки, убогий хлам на полу, поморщился. – Теперь дело. Князь, стало быть, я. У князьёв, сам ведаешь, дворцы имеются. Вотчин в достатке... Иначе какие же они князья? Так, одно названье.
«Не у каждого, твоё сиятство, не у каждого», – мысленно возразил Аксён. Вслух поддакнул:
– Слыхивал, батюшка, как же! Князья, они, конечное дело, все с вотчинами...
И с дворцами к тому ж, слышь? В моём дворце пятьсот пять комнат, серебро в них да золото! В саду птахи поют: скворцы, перепела, соловьи разные. А ишо попугаи. У этих голос – прямо заслушаешься!.. Заморский!..
«Птах-то сиятство худо помнит. Я видал попугая у заезжего китайца, дак вот и не пел вовсе, токо матерился. Ну, видно, базарные попугаи не то, что княжеские...» – решил не перечить Аксён.
– Глянется, слышь, мне твоя дочушка...
– Не дочушка я, а племянница... Матушка с батюшкой давно померли, – осмелев, призналась девушка.
– Сыч этот тебя не обижает?
– Не, ваша светлость. – Алёна уж вспомнила, чей это голос, и чуть не расхохоталась.
– Гляди, а то я живо с ним расказачусь... по-нашему, по-княжески... – посулил «князь». – Ну ладно, поведём дальше беседу. Значит, эдак. Про дворец свой я уже сказывал...
– Сказывал, батюшка, сказывал. С попугаями и с протчими перепёлками, – угодливо добавил целовальник.
– Про перепёлок врёшь... Нету у меня в саду перепёлок, – строго поправил «князь». – Всё канарейки да синицы. Ну и соловьи, понятно. Зато сестра есть. Машенька, тоже, выходит, княжна... А всякой княжне положено иметь эту... фрей... чёрт их куси! По-русски слова не молвят, всё с вывертами. Ну, в общем, подружка что ль... Так оно вернее. Машенька у меня добрая душа. Алёнушку твою не обидит. Будет жить, как сыр в масле кататься. Балы там разные, посиделки и протчие забавы – не соскучится. Хочу увести твою племянницу в Тобольск, в имение своё. Не в кабаке ей место, во дворце княжеском. Я эть помимо всего ишо и сын боярский. Так что собирайся в дорогу, девонька, ежели не хошь, чтоб эта харя... – «князь» пихнул майора, лежавшего под столом. Тот хрюкнул и, проикавшись, забормотал:
– Зат... задница...
– Ежели не хошь, чтоб он стал твоим мужем... аль хозяином.
– Не хочу, твоя светлость! С тобой уехать хочу! Буду фрей твоей сестрицы!
– Фрейлиной, – провякал из-под стола майор, и вышло это у него совершенно ясно.
– Вот, Алёнушка, запомни: фрейлиной! И ты запомни, дядя Аксён! И сам приезжай, ежели по племяшке соскучишься. Увидишь, как славно заживёт там Алёнушка!
– С дорогой душой поехал бы! Да кружало-то на кого бросить? И опять же, увозишь её без венчания... Не по-христьянски это, Никитушка! Признал я тебя! Сразу, парень, признал!
– Ох, ты плут старый! – рассмеялся Никита, скидывая парик. Смеялись и свита, и Алёна. – За венчаньем дело не станет. Люба она мне. Люб ли я тебе, девонька?
– Люб, Никитушка! Ох как люб! Велишь, без венчания поеду хоть на край света!
– Неладно без венчанья-то, – возразил Аксён. – Люди невенчанную осудят.
– Окрутимся мигом. Есть поп у меня знакомый. Свадьбу в дороге сыграем. Айда, Алёнушка. Выезжать нам с зарёю. Из-за тебя братко задержал выезд на день. И петухом заморским я вырядился из-за тебя же. Не князь я, Алёнушка, сын боярский...
– Как же ты, казачина, сыном боярским сделался? – усомнился Аксён.
– Жалуют казаков за дела ратные таким чином. Пожаловали и меня. Дак поедешь с нами, дядя Аксён? Братко подорожную выправит. Он самому государю известен...
– Ой, да всё тогда брошу! Бегом побегу!
– Врёшь! Всё-то не бросишь! Знаю, в подполье кубышка заветная.
– Не греши, Никитушка! – опасливо зашептал кабатчик. – То Алёнушкино наследство. Для неё копил, себя ущемляя...
– Ущемлял-то ты, положим, других. Алёнушка и без твоего золотишка проживёт безбедно, – отмахнулся казак и вынес девушку в чём была, на руках.
Свита, изрядно отяжелев, ждала его у дверей.
– Дело сделано, братцы. Щас в церькву! – И кони понесли их в будущее. Лёгким оно будет или тяжёлым, ни Алёна, ни Никита о том не помышляли.
