Месяц на море - Наталия Миронина
Полина пришла к выводу, что ее отец никогда не говорил матери ничего подобного. Ведь это были раз и навсегда заведенные им правила. Он был хозяином положения. «Как это у него получилось – стать главным? При жене – кандидате наук с хорошей зарплатой, ведущем специалисте управления? Как случилось, что она безропотно пахала на этом бесконечном домашнем поприще?» – Полине не давали покоя эти вопросы. В ее глазах отец превращался в человека загадочного и малоприятного. Когда он обмолвился, что во время командировки в Москву познакомился (тут он слегка преувеличил) с красивой женщиной, Полина новость одобрила, а про себя вздохнула: «Будем надеяться, что она не только красивая, но и с характером!»
* * *
Архипова и Колесников общались почти каждый вечер. Около восьми часов, когда Александра только выходила у себя на Соколе из метро, раздавался звонок.
– Не помешал? – спрашивал Сергей Мефодьевич, но ответа не ждал, сразу принимаясь делиться новостями. Александра очень быстро привыкла к его звонкам. И не обижалась, что собеседник совсем не интересуется ее делами. Более того, она с трудом представляла, как в этот час, после лекций и дороги, найти силы что-то кому-то рассказывать. А тут можно даже не слушать, а поддакивать и выражать чувства междометиями. Она шла по вечерней улице, ловила снежинки рукавицей, наслаждалась зимой. А в то же самое время Сергей Мефодьевич в лицах изображал сцену с «мерзким» Колмановичем. Эдуард Сигизмундович был по-прежнему врагом номер один. Архипова уже привыкла слышать эту фамилию – а еще заметила, что в деяниях этого персонажа нет ничего криминального. Его поступки в пересказах Колесникова даже казались забавными. И однажды она не выдержала.
– Кажется, я скоро влюблюсь в этого легендарного персонажа! – рассмеялась она.
– В какого? – не понял Колесников.
– В этого самого ненавистного вам Колмановича.
– Почему ненавистного? – разозлился Колесников. – Просто я считаю, что у человека должна быть мораль. Принципы. Человек должен быть порядочным.
– Да? Ну а вы сами? Когда при всех насмешничали над курсантом Поспеловым. Ваша шутка была неприличной. Вы намекнули, как мне помнится, на венерические заболевания.
Архипова давно хотела вернуться к этой истории. Ей не давало покоя то, что Колесников воспользовался своей силой. Студент ему ответить не мог. Но к огромному удивлению Александры, Колесников ничего не ответил, а перевел разговор на другую тему.
Но было в разговорах и много интересного. Оказалось, когда-то Сергей Мефодьевич стоял перед важным выбором: в молодости ему хотелось заниматься музыкой. «Понимаешь, я очень любил петь, сочинял мелодии. Простенькие, но мне самому они нравились. Хотелось сочинять душевную музыку, добрую. Конечно, подводило знание классической музыки. Невольно “цитировал”», – рассказывал Колесников Александре.
– А ты хорошо знаешь классическую музыку? – переспросила она.
– О да! На слух могу узнать концерты Брамса. Хорошо знаю Мусоргского. Люблю Моцарта, Вивальди.
– Кто же этих двоих не любит, – произнесла Архипова. Ее знакомый представал в новом свете. Если сначала ей казалось, что перед ней добросовестный, исполнительный служака, поклонник уставов и правил разного толка, то теперь он оказывался человеком, способным переживать. Александра всегда считала, что музыку любить и понимать может лишь человек эмоционально одаренный. «А так сразу и не скажешь… Иногда он поражает скупостью чувств», – подумала Архипова и решила повнимательней приглядеться к этому человеку. А Колесников продолжал удивлять. В разговорах он цитировал философов, обнаруживал широкие познания в медицине, судил об актерах и театре, обсуждал политиков и моду. Сергей Мефодьевич поражал широтой знаний и… категоричностью суждений. Архипова пока слушала и не спорила – хотя многие взгляды собеседника ей казались странно несовременными. Она никак не могла составить мнения о нем – каждая беседа преподносила сюрпризы. Одно было понятно: мужчина заслуживал внимания. Он был умен, интересен, умел делать комплименты. Они были неброскими, но в них обнаруживалась наблюдательность и стремление быть приятным. Очень скоро Архипова поймала себя на том, что ждет его звонков – общение разжигало любопытство. Но сама она не звонила. Было у нее такое правило – не звонить мужчинам, которым нравилась. А она, несомненно, нравилась Колесникову: он так часто звонил, так подолгу с ней разговаривал. В конце каждой беседы непременно следовала фраза: «Я не исчезаю. Завтра выйду на связь. Прошу, сними трубочку, когда увидишь мой номер!» Архипова умилялась: «В его жизни были случаи, когда женщины не хотели с ним разговаривать. Как это грустно!» И вот в ее душе появилось не только любопытство и сочувствие, но и понимание. И даже нежность. Архипова принялась анализировать эти разговоры – за каждым предложением ей виделся глубокий смысл. По этому поводу подруга Таня Степанова сказала:
– Подруга, судя по тому, что ты занимаешься фигней, ты влюбилась.
Архипова опешила. Потом рассмеялась. А потом призадумалась. Они общались уже несколько месяцев. Два раза в день, утром и вечером. Рассказывали друг другу обо всех событиях и происшествиях. Давали друг другу советы. В конце концов жизнь обоих стала немыслима без этого общения. И тогда Сергей Мефодьевич купил билеты на поезд Москва – Санкт-Петербург.
Одним апрельским вечером, когда на ветках уже орали пьяные от весны воробьи, он позвонил Архиповой. Звонил позже обычного, а голос сбивался на фальцет.
– Александра! – начал он и замолчал.
– Сергей! – в тон ему ответила смешливая Архипова, ее развеселила интонация конферансье.
– Не перебивай, – приказал Колесников.
– Не буду, – ответила Архипова.
– Саша! – не выдержал Сергей Мефодьевич и хихикнул. – Не смеши меня.
– А ты меня еще Шурой назови, – отвечала Архипова.
– Извини, знаю, ты не любишь эти варианты. Ты – только Александра.
– Что сказать-то хотел? – спросила Архипова.
– Ах да, ты меня сбила.
– Я не тебя сбила, а пафос.
– Я билеты купил тебе. Сейчас вышлю на почту. Выезжаешь в пятницу вечером. Возвращаешься в воскресенье вечером. Но поздно. Мне хотелось,
