Круть (с разделением на главы) - Виктор Олегович Пелевин
— Так точно.
Фема подобрела — и широко открыла дверь.
— Заходите, товарин жандарм. Госпожа старший менеджер ждут-с.
Ты смотри, не окрысилась на жандарма. Может, у неё потому крест, что сердомолка? Они тоже такие носят. Но спрашивать было неловко. Да и времени не осталось — фема уже вела Сердюкова в кабинет на втором этаже.
Пока они шли, Сердюков заметил ещё двух таких же вышибалок. Секьюрити что надо, подумал он, нам бы так в колонии…
Открыв дверь с чешуйчатой надписью «Нейробутик «Юрасик», фема впустила Сердюкова в начальственный кабинет.
Менеджер был молодым парнем самого цисгендерного пошиба. Он сидел за столом зелёного сукна. Вокруг стояло несколько уменьшенных копий хищных динозавров. Двое спаривались, навечно застыв в пыльном пластмассовом экстазе.
— Здравствуйте, господин капитан, — улыбнулся менеджер. — Меня зовут Лаура Гусман. Ждала вас чуть позже. Садитесь, пожалуйста.
По легчайшему акценту и стеклянному блеску глаз Сердюков понял, что перед ним зеркальный секретарь. А потом увидел чей: на стене висела коричневая монохромная фотка пожилой монголоидной женщины в белом платье — с лентой и массивными звёздами орденов.
Видимо, так выглядела когда-то хозяйка низкопоставленного баночного мозга, говорившая сейчас с Сердюковым через локальный адаптор.
Сердюков сел на краешек стула, как будто перед ним был генерал жандармерии. Впрочем, менеджер «TRANSHUMANISM INC.» будет покруче любого жандармского генерала.
— Благодарю за согласие встретиться, мэм.
— Лаура, — поправил секретарь.
— Да, Лаура. Это для меня большая честь — быть принятым лично. Самим, так сказать, оригиналом. Весьма рад.
Зеркальник молчал — видимо, хозяйка подсасывала и анализировала информацию.
— Набокова не читала, — ответил наконец зеркальник. — Ваш намек на роман «Лаура и её Оригинал» уместен и остроумен. Но радоваться рано. Дело важное и нестандартное. Обычно наша корпорация не занимается подобным. Перед тем, как мы примем окончательное решение, я хотела бы выслушать вас и задать несколько проклятых вопросов. Извините, это я в том смысле, что мы тоже знакомы с русской культурой.
— С удовольствием отвечу.
— Какую должность вы занимаете?
— Начальник отдела перевоспитания ветроколонии номер семьдесят два имени Кая и Герды. Капитан жандармерии. Также доктор педагогических наук и бакалавр медицины. Я учёный, но в нашей стране без погон трудно. Зеркальник поднял руку, останавливая Сердюкова, и разразился звонким молодым смехом.
— Извините, — сказал он, — не удержалась. Герда и Кай — это та самая парочка, которая убила барона Ротшильда? Исправительное заведение названо в их честь?
— В Добросуде их считают национальными героями, — ответил Сердюков с виноватой улыбкой. — Конечно, с серьёзными оговорками, но у нас все герои такие.
— Я, кстати, так и не поняла, кто убил барона на самом деле, — сказал зеркальник. — В иммерсиве это делает не девушка, а парень. Желтоволосый.
— В иммерсиве?
— Да. Там такая потрясающая любовная сцена, после которой Кай отрывает у барона его нейроинструмент и им же пробивает ему головную пластмассу. Иммерсив называется «Serdoboy». С синтетическим Рудольфо ди Каприо в юности.
— Не смотрел, — сказал Сердюков. — Нам не показывают. А барона на самом деле убила Герда. Действительно нейрострапоном. Но не во время секса, а в ходе спортивного поединка по фембоксу. Барон был уникален — он не только носил свою банку на специальном экзоскелете, но вдобавок любил рискованные спортивные поединки. Герда погибла, а Кая потом обменяли. У него в нашей культуре двусмысленный статус. С одной стороны, национальное достояние, с другой — рептильный влиятель. Вбойщик KGBT+, слышали про такого?
— Странно, — сказал зеркальный секретарь, — что колонию, где должны перевоспитывать преступников, называют в честь террористов. Тем более что даже в вашей собственной культуре у них двусмысленный статус.
На скулах Сердюкова на секунду выступили желваки.
— Я понимаю ваши чувства, — ответил он, — но это название придумал не я. А перевоспитание зависит не от названия, а от применяемых администрацией методов.
— И кого же вы перевоспитываете?
— Всех. В том числе и самых тяжёлых преступниц и преступников. Лидеров уголовного мира. Так называемых петухов и кур-заточниц. Знаете, что это такое?
— Минуточку, — сказал зеркальник и закрыл глаза.
Это мне тоже стёрли, понял я, и сделал запрос.
Справочные статьи оказались увесистыми. Но Ломас велел вникать.
TH Inc Confidential Inner Reference
Петух в русской криминальной традиции.
Сексуальные проявления в уголовной среде репрессивных социумов носят социально детерминированный и культурно обусловленный характер. Половое насилие становится как бы кривым зеркалом социальных репрессий.
Историческая Россия не была здесь исключением. Тройка экспертов-филологов из НКВД могла объявить любого жителя страны вражеским агентом и сослать в Сибирь. Но точно так же трое воров в сибирском зиндане могли объявить любого сосланного «пернатым» и сослать гораздо дальше — на петушатник (место в камере, где ютились петухи).
Изначально петух — это оскорбительно-презрительное название человека, над которым уголовники совершили сексуальное насилие или ритуально надругались (по тогдашним моральным представлениям, широко тиражировавшимся культурой и СМИ, тюремное насилие оскверняло не насильников, а изнасилованного).
В карбоне термин охотно использовали российские интеллигенты и политики — как т. н. «либералы-западники» и «эмигранты духа», так и борцы за автономию национального сознания. Для политиков и философов этот дискурс был способом показать свою народность.
Ещё в карбоне культурологические и философские аспекты этой темы были исследованы Варварой Цугундер в знаменитом эссе «Пятый Цикл»: «Петушатник… стал как бы невидимым, но необходимым противовесом, тянущим ввысь фаллический дирижабль патриархальной духовности… Вряд ли случайность, что тема анальной пенетрации получает такое распространение в новой поэзии. Песни, стихи и куплеты, уподобляющие военное кровопролитие победоносному анальному сексу, появляются по обе стороны линии фронта. Однако куда интересней другое — в мирное время объектом творческой рефлексии становится страх кастрации и кражи члена. Это представляется крайне важным, потому что именно здесь современная литература прорывает знаменитые «четыре цикла» Борхеса[1] и вырывается на оперативный простор. Если анальное изнасилование можно уподобить штурму крепости (с одновременным возвращением домой), то кража члена — это пятый, не встречающийся в ветхой культуре метанарратив…»
Петухи в карбоне были самой угнетённой социальной кастой. Но, как мы знаем из Евангелия и социальных наук, в истории существует закон инверсного возвышения. К началу зелёной эры большинство населения Добросуда было чипировано, и «Открытый Мозг» стал корректировать социально вредные проявления токсичной маскулинности на церебральном уровне — через имплант. Подсветка «Открытого Мозга» и широкое распространение нейрострапонов превратили женщину в доминантный
