Неудобные люди - Ярослав Жаворонков
А сам директор смотрел с недоумением.
– Вы знаете, у меня есть опыт, вы знакомы с моим портфолио. И с детьми я замечательно лажу. Сами видели.
– Это конечно, конечно…
Виталий Афанасьевич Золотухин был директором коррекционки десять лет. За плечами с перхотью – местный пед, руководство театральной студией, которую в итоге оставил в том же упадническом состоянии, в каком и взял, и в том же месте – в подвале, вход с торца. Когда вдалеке показалось кресло директора школы, ему сказали: надо профильное образование, хоть какая-то корочка, чтоб было чем подтирать нужные места хитровыебанных зануд-чиновников. Быстрые курсы профпереподготовки по олигофренопедагогике (где он больше пинал половые органы, чем учился), и вот он занимает этот кабинет. А Виталий Афанасьевич свое дело (всегда разное, разнообразное, но тем не менее) знает, и быть директором – это вам не хухры-мухры[12].
Часто во время неудобных для него разговоров он косился на рабочий телефон, бесполезно стоящий на столе. Ему хотелось нажать на кнопку, бросить небрежное: «Катенька, кофе, пожалуйста (и желательно с коньяком)», и откинуться на спинку королевского кресла. Только вот кресло давно протерлось, межпозвоночные грыжи ломили и крючили спину, а Катеньки, да и вообще любой другой секретарши в этом гадючнике не существовало. Еще и эта пришла, обратно хочет. Неужели она ничего не понимает?!
Настю он никогда не любил. Лезла, куда не надо было, чересчур активничала, наседала на мозг, мол, детям лучше так, а давайте купим это, а в детские группы хорошо бы такие тренажеры. Куда ты лезешь, дура, ты вообще диагност, сиди и диагнозь, где я деньги возьму. Только заглядывался на ее правильную, с нужными выпуклостями стройную фигуру. Он когда-то думал к ней подрулить, даже выставлял соответствующие передачи, но она засунула тычинку его коробки передач обратно. А сегодня еще и выглядела лучше – косметика, волосы, вся из себя хороша.
Но этого было мало. Или слишком много.
Виталий Афанасьевич распахнул свой клетчатый твидовый пиджак и сцепил руки в огромный десятипалый волосатый замок.
– Настенька, это конечно, конечно. Но, видите, вы же, как говорите, не работали больше пяти лет. То есть вообще не работали… правильно? – Он постарался вздохнуть как можно сочувственнее, косясь при этом на телефон. – И я предвижу некоторые сложности с вашим устройством.
– А зарплата та же? – Настя прищурилась.
– Простите? – Виталий Афанасьевич не понял, к чему это, и заволновался, как всегда бывало, когда он чего-то не понимал.
– Я к тому, что много у вас там людей на место с такой зарплатой-то? Кто еще в здравом уме согласится на такие деньги?
Вот про здравый ум и я думаю, пронеслось в голове у директора. Размышляя, он открыл заедающий ящик стола и ознакомился с содержимым, будто что-то искал. Чтобы не выглядеть идиотом, достал черный маркер.
– Кандидатов у нас, конечно, немного…
– А ищете дефектолога уже сколько?
– Ну, пару месяцев точно, – улыбнулся директор, ищущий сотрудника добрых полгода. Он взял ненужные распечатки и, слегка прикрыв их от глаз соискательницы, с умным видом стал выводить маркером случайные узоры и буковки на бумаге.
– И успехи у вас так себе, по всей вероятности. Тогда вы понимаете, что я ваш лучший шанс. А сейчас, возможно, даже и единственный. Я помню все диагностические методики, мне не нужно время на обучение. Могу с первого рабочего дня заступать в комиссию и взять часть учеников, чтобы разгрузить коллег.
Виталий Афанасьевич убрал маркер, взглянул на Настю, а затем посмотрел на лист перед собой. Увидел, что на нем само написалось крупными буквами: СУКА.
– Ладно, вы это, приняты, – вздохнул и откинулся он на скрипучее кресло. – Я подготовлю договора.
– Отлично, спасибо, Виталий Афанасьевич!
Благодарность ему он считал большой отрадой. Если уж беспокоили его во время незаметной на первый взгляд, но, безусловно, важной работы, то пусть благодарят.
– Завтра начинаю?
– Нет-нет, зачем завтра, – испугался он. Надо было свыкнуться, смириться. Подготовиться. Подрочить пару раз на эту бабу, чтоб потом на работе без этого самого. – Давайте со следующей недели.
* * *
– Ты сделала… что?!
– Да, да.
Крис замраморнела лицом и со злостью тыкала вилкой в непослушные помидоры. Сережа смотрел с недоумением и какой-то детской обидой, будто его обманули в игре, правила которой не объяснили.
Но Настя, конечно, никого не обманывала. Просто Сережа уже целую неделю не хотел воспринимать ее рассуждения о возвращении в школу иначе, чем что-то гипотетическое. Да и вообще она ему ничего не должна. Кристине она тоже говорила, но та только надела уши и сказала матери делать всё, что хочет. Но Настя и ей ничего не должна.
Да и вообще Настя им ничего не должна. Ужин – вот, причем два блюда; завтрак – будет; кухня – чистая; итого – отстаньте.
– Ты правда устроилась обратно?
Пытались ужинать.
– Я вам говорила, что думала над этим. И теперь, да, я снова в школе.
– Для дебилов.
Но и у Насти еда не лезла ни на вилку, ни в горло, хоть она и пыталась казаться уверенной. Переволновалась еще до того, как сели за стол.
– Да, и это такая же школа, как твоя, только учат там по-другому. Хотя, может, и так же, судя по твоим оценкам. – В ответ – фырканье. Фыр, фыр. Фифа тоже нашлась. Как бы отучить ее от этого? И много от чего еще. Может, электроошейник… – Но это не важно. Главное, что хочу сказать…
И Настя говорила. О том, что счастлива была принять это решение, что это для нее важно, что на самом деле это никакой не шаг назад. Ни для нее, ни для них всех. Что, вообще-то, а чего они хотели, точнее, а почему они так хотят, чтобы нет. Что, вообще-то, она ждет поддержки, мать вашу! И самое главное:
– И самое главное: я с вами, я всё еще мама и жена. Я никуда не делась, вот я, я тут. Ты тоже работаешь, а ты учишься…
– Это здесь вообще ни при чем, – тихо, со стороны Крис.
– Н-да, – Сережа. – Ну-с…
– К Кларе ты съездишь?
К класснухе Кристины, жаботрепещущей Кларе Леонидовне, Настя не могла доехать уже долго. А там какие-то, как обычно, максимально важные школьные дела, от которых у Насти вечно духу не хватало откреститься, и что-то еще про учебу, может, еще что-то, у нее всегда
