Песнь одного дня. Петля - Якобина Сигурдардоттир
— А я стал очень сильным. Я могу отнести вас на руках хоть на край света, через горы и реки.
— И по лестнице?
— По всем лестницам мира. Только ты не бойся, слышишь!
Он поднимает ее легко, как ребенка. Она смотрит ему в глаза и прижимается к нему крепко-крепко.
— Я не боюсь. Но может, нам следует сначала одеться?
* * *
Господи, сколько же длится это утро! Ауса давно уже закончила утреннюю уборку. Мальчик ведет себя необычно тихо, он забрался в кресло у окна и смотрит на улицу. Прохожих почти нет, кроме домашних хозяек да детей. Кое-где на крылечках или на балконах сидят старики. Ауса выглядывает в окно. Свава ушла гулять с детьми. Может, позвонить ему? Уже около двенадцати, наверно, он вернулся с работы.
Позвонить. Спросить, почему он не перевел ей денег за последний месяц. Она снимает и снова опускает телефонную трубку. Номер-то она помнит, только стоит ли вообще звонить? Лучше она посоветуется в комиссии по пособиям одиноким матерям, там ей объяснят, что сделать, чтобы регулярно получать от него деньги. Нужно, чтобы с него их взыскивали официально. И все-таки она в сомнении то снимает, то опускает трубку, точно стоит перед дверью, которая больше никогда не откроется, если ее сейчас захлопнуть.
Наверно, это весенний свет всколыхнул старые воспоминания. Когда-то она верила, что он любит ее. Тогда… Нет, не надо даже думать о том нежном цветке, который он безжалостно растоптал темным зимним вечером. Не надо звонить ему. Лучше сегодня же поговорить в комиссии. Она не должна слышать его голос, тот голос, который когда-то ей так страстно хотелось услышать, который зажигал блеск в ее глазах, а в сердце — улыбку и песню, так что она сама цвела, как летний цветок. Ауса невольно вздрагивает, когда у самого ее уха раздается телефонный звонок. Звонит ее знакомая, она работает в детском саду. У них освободилось место. Ауса может получить его, если сразу же даст ответ. Да, надо решать, а то место отдадут кому-нибудь другому. После обеда? Ну, ладно. Но на него много претендентов. Всего хорошего. Ауса плетется на кухню, надо варить обед. Собственно говоря, она никогда всерьез не собиралась отдать Огги в детский сад. Он еще такой маленький. И где она найдет жилье? Надо было сразу отказаться от этого места. У нее нет выбора. Девушке с двухлетним ребенком не каждый день предлагают выгодную работу. Остаться здесь или уехать в деревню? Ей больше хочется уехать, хотя она знает, что жить в деревне не очень приятно. Ауса пытается трезво обдумать свое положение. Если она поедет в деревню и будет получать там достаточно большое жалованье, она сможет кое-что отложить. Здесь ее крохотное жалованье расходуется на платье, обувь, чулки и тысячу других мелочей, без которых не обойтись в городе и которые не нужны в деревне. А уж Огги в деревне наверняка будет лучше. Надо приготовиться к тому, что развлечений там не будет. Не станет же хозяин нянчиться с ее ребенком, пока она развлекается. Жить в деревне — все равно что быть замужней женщиной. Впрочем, она вряд ли останется там на зиму. Хотя кто знает…
— Би-би, — говорит малыш, глядя в окно.
Это автобус. Ауса вместе с сыном смотрит, как люди входят и выходят из автобуса.
— И Огги би-би, — говорит мальчик. Но это не требование и даже не просьба, он знает, что должен ждать, они пойдут гулять, когда мама освободится. Ауса сажает сына к себе на колени, внезапно ее охватывает нежность и любовь к нему, она зарывается лицом в его светлые волосы и крепко прижимает его к себе. Мальчик весело, с изумлением смотрит на мать. Она так редко берет его на руки среди бела дня, тем более когда он даже не просил об этом.
— Мама хорошая, Огги тоже хороший, — говорит он, обнимает ее за шею и стискивает ее так же, как и она его. Но мать не отвечает ему, она молча обнимает его, прижимается носом к его шейке и дует, щекоча его своим дыханием. Мальчик не может сдержать смех — ему щекотно и он счастлив. Забавный мальчишка этот Инги, чего только не приходит ему в голову. Она сама и не подумала бы ни о чем подобном. Разве можно просить кого-то гулять с Оускаром, с ним так тяжело. Тем более Сваву. Хотя сама-то Ауса гуляет сразу с троими. Но это другое дело, надо работать, если тебе платят деньги. Но когда о таких вещах начинает думать мальчик… А ведь ему еще и пяти нет!
— Огги тоже хороший…
* * *
Ясным весенним днем иногда случается такое, что обычный жилой дом готов провалиться сквозь землю от стыда, даже если это случилось помимо его воли. Пусть этот дом ничем не примечателен, пусть он не велик и не мал, пусть он стоит на улице, где все дома похожи друг на друга, пусть он даже еще достаточно молодой и свободомыслящий, все равно он должен подчиняться определенным правилам. Обычный жилой дом обязан знать неуловимую границу между благопристойностью и безнравственностью, для этого ему даны стены, двери и занавески. Можно простить старику, если тот мочится по утрам через перила крыльца, когда еще почти все спят. Не беда, если старик попадет на стену, дождь все смоет. И то, что происходит внутри стен, никого не касается. Дому известно кое-что, чего не следует выносить наружу, что известно лишь ему да еще двум-трем людям. Но это не имеет значения, этого никто не видел. Бывает, например, что ночью, когда забывают запереть парадное, в подъезд заходят чужие… Никто и не узнал бы про это, если бы служанка не нашла ту странную вещицу, которую она, скривившись от отвращения, взяла бумажкой и бросила в прачечной в огонь. Но ведь, кроме дома, этого никто не видел и никто об этом не знает. Дом понимал, что это непристойно, но что он мог поделать, раз те двое не знали, каких правил он придерживается, впрочем, в темноте ночи они и не желали считаться ни с какими правилами. Ведь они относились к тому сорту людей, которым просто некуда деться. Но дома это не касалось, поскольку они были не его жильцами. Стыдно, конечно, что люди забираются в чужие подъезды. Возмутительно. И в то же время любопытно. Дом не раз слышал, как женщины шушукались о таких вещах, но обычно это случалось
