Зимний путь - Жауме Кабре
– Семнадцать тысяч пятьдесят две, включая Шварца, которого я только что приобрел и еще не включил в каталог, – провозгласил сеньор Адриа, пытаясь скрыть, как он этим гордится.
– Больше, чем в районной библиотеке.
– Так и есть. – И вручил ей деньги за неделю работы тем же движением, что и Фине, оплачивающий услуги предателя в заключительной части «Меровингов» Вержа (изданных в Лионе в 1899 году).
– И они совсем не такие. У вас совершенно другие книги.
– Так и есть.
Пытаясь уйти от прямого ответа, он искоса поглядел на нее неверным взглядом предателя (точь-в-точь как в упомянутом издании Вержа), в надежде, что она вот-вот отправится восвояси и оставит его наедине с терпеливо ожидающей предварительной оценки перед включением в каталог Die Natur von der Klang некоего Клемента Шварца[30] (издана в Лейпциге в 1714 году). Однако Виктория задала еще пару вопросов, на которые, чтобы прекратить разговор, он отвечал: я, может быть, когда-нибудь потом тебе об этом расскажу, и с сияющими глазами, словно Ракель из книги Фелипа Корнудельи «Ракель», изданной в Барселоне в 1888 году, она ушла вниз по лестнице, отчасти стыдясь своей дерзости, отчасти радуясь, что все позади. Книга Шварца представляла собой трактат о звуках в живой природе и о том, как их передают музыкальные инструменты, и из него, подумал сеньор Адриа, скорее всего, удастся выписать много интересного, как чаще всего происходило с произведениями, бывшими отчасти научными исследованиями, а отчасти отражением поэтического взгляда на мир. Раскрыв книгу, он заметил, что внутри находится наполовину прилипшая к обложке потертая кожаная закладка, едва сохранившая свой желтоватый цвет, на которой было вытиснено изображение фантастического неузнаваемого зверя. Он аккуратно записал, из какой книги достал эту закладку, в тетрадку со списком примечательных случаев, но забыл положить ее в витрину для находок, где уже хранились шестнадцать закладок, дюжины офортов с посвящениями, сложенные листы бумаги, содержащие глубокие мысли неизвестных читателей (две из которых удостоились карточки в коллекции сеньора Адриа), списки покупок, счета и еще один документ, которым он дорожил больше всех предметов, случайно оказавшихся узниками недочитанной книги, как будто их застигла внезапная смерть: это было письмо на идише, написанное в Варшаве весной двадцать девятого года, в котором некий Моисей Лодзер, ювелир, сообщал своему корреспонденту, как они с женой были счастливы узнать радостную весть о помолвке их единственного сына Иосифа, недавно получившего степень доктора медицины, с Мириам Леви из семейства Леви с улицы Иерусалимской, и благословлял будущих супругов на благоденствие, изобилие и долгие годы жизни. С почти благоговейным уважением к своим любимым предметам сеньор Адриа нежно провел рукой по стеклу витрины, вздохнул и впервые погрузился в книгу Шварца.
Спускаясь по лестнице, Виктория не смела поверить, что у нее хватило духу завести эту беседу. Она уже несколько дней про себя репетировала: почему у вас нет ни одной книги Бальзака, Нарсиса Ольера[31] или Грэма Грина? Почему вам не нужен ни Фош[32], ни Харди, а вместо них вы коллекционируете Де Ла Тапинери, Гафоргов, Триклини и Шульцев? Так начинался разговор. Потом он перешел на количество книг, а после, хотя и с большим трудом, они вернулись к их содержанию. День у книголюба выдался немногословный, и разговор не клеился. Однако она решилась спросить, почему же, сеньор Адриа, почему вы покупаете именно такие книги?
– А чем они не хороши?
– Это странные книги. Это книги… – тут у нее вырвалось клеймившее их прилагательное, – неизвестные.
Когда они дошли до этой точки, сеньор Адриа уже отворил дверь квартиры и с нетерпением ожидал перемещения ягодиц Андромахи кембриджского издания на лестничную клетку.
– Когда-нибудь я, может, тебе об этом расскажу, – проговорил он, когда Виктория начала спускаться по ступенькам, будто Ракель. Она обернулась в надежде, что разговор продолжится, но дверь уже успела бесшумно закрыться.
Несколько дней подряд Виктории казалось, что сеньор Адриа никогда не раскроет ей загадку этих книг, и это ее расстраивало, ведь она считала себя женщиной неплохо образованной, с приличным знанием английского, некоторым представлением о французском и твердой четверкой в аттестате. Несмотря на все это, выходя с работы, она пыталась полностью выкинуть сеньора Адриа из головы, потому что больше всего ее занимал вопрос, какого черта Тони пропадает в гостях у Лурдес каждый понедельник, а потом уверяет, что они почти не знакомы; и как же это Лурдес, которая называет себя моей подругой, может так со мной поступать. Но действительно ли между ними что-то было, Виктория не могла знать наверняка. И почему мамино лицо с каждым днем становится все печальнее. А сеньор Адриа в свободное от работы время был ей глубоко безразличен. И все же она думала о нем.
По истечении последующих семисот двенадцати книг Виктории удалось убедиться, что сеньор Адриа стал еще немногословнее и ни разу не вернулся к их разговору на лестничной клетке, а она все больше его боготворила и в открытую любила каким-то не подлежащим определению образом. Вдвоем они исписали многочисленными цитатами еще три или четыре тысячи карточек, которые он неизменно перечитывал субботним утром, как будто ему хотелось заучить их наизусть. Его любимыми днями недели были суббота и воскресенье, потому что он проводил их дома в одиночестве, свободный от непредсказуемого влияния Виктории. Во время совместной работы она поставила себе целью познакомиться с ним получше и решила выпытать, давно ли он перестал ходить в кино или в театр, когда в последний раз сидел за стойкой бара и прочие важные вещи; вследствие чего его мнение о ней на несколько пунктов понизилось в сравнении с категорией, в которую он ее первоначально поместил. И поскольку бесед они не вели, сеньор Адриа понятия не имел, что свадьба Виктории пару раз откладывалась на потом: сперва потому, что Тони так и не сумел внятно объяснить, что Лурдес делает у него в гостях, а после, когда они уже помирились, из-за скоропостижной смерти мамы. На самом деле сеньор Адриа не знал даже и того, что у Виктории есть парень. Однако теперь он настойчивее всматривался в полюбившиеся ему ягодицы Андромахи и с изумлением начал замечать, что грудь у нее как у Ариадны. Он никогда раньше не обращал внимания на то, какая пышная и
