Океаны в трехлитровых банках - Таша Карлюка
Скатерти поменялись местами с занавесками, аквариумные рыбки – в трехлитровой банке из-под огурцов, малосольные огурцы – в аквариуме, грязная посуда, как башня Пизанская, высоко и под наклоном к облакам тянется, остатки еды – на тарелках, на скатерти, под столом, на ковре, под ковром, на потолке.
Наш дом после горячей встречи, объятий, вопросов-допросов-ответов, бесконечных «Мы еще не пили за…» и «Почему вы не притронулись до моего… я его несколько часов…», что уж там, давайте называть вещи своими именами: наш дом с утра – вокзал и привокзальная столовая.
Меня сильно кое-что смущает, но мама говорит категорически:
– Не вздумай спрашивать!
Родственники приехали на два дня, но, судя по количеству их чемоданов, они приехали к нам насовсем. И как не спрашивать?
Соленые огурцы, помидоры и квашеная капуста перемешались в глубокой салатнице и пустили сок, он капает, как капли с крыши, с края стола. Я уже знаю, скоро проснется дядя Йося и уничтожит содержимое – то, что, по его словам, Господь создал на восьмой день. «Фрося, это самый цимес! Вырастешь – поймешь», – всегда говорит дядя Йося – двоюродный брат бабушки Розы. Он, полоща рот и горло волшебным снадобьем, чешет по привычке левую ягодицу и возвращается к телевизору, где его любимая одесская футбольная команда «Днестр» снова проигрывает, а он, несмотря ни на что, болеет за нее вот уже тридцать пять лет. Ни одной из пяти своих бывших жен он не был так верен!
Дома хорошо, но лучше всего дома, когда дома никого нет. Это бывает редко, почти не бывает никогда, но есть выход – просыпаться, когда домашние еще спят. Я всегда встаю раньше всех, брожу по коридорам, комнатам, бабушкиной кладовой, дедушкиному кабинету, папиной мастерской; сую свой нос в углы, шкафы, запрещенные книги, переключаю пультом телевизор с канала на канал, меряю мамины бусы, папины ботинки и бабушкины панталоны.
Люблю это дело – примерять! Один раз, разово – и возвращать законному хозяину. Мне нравится новое кино, книга, человек, вещь новая, новый вкус, звук, запах; что-то, что заставляет меня сказать:
– Что это было? Можете повторить? Дайте еще кусочек, еще ноту, еще разок перечитать…
Как оплеуха, как подзатыльник, как ведро холодной воды, но совсем не больно:
– Дайте еще потрогать, дайте одним глазком посмотреть, можно с вами познакомиться?
Рутина – это хорошо, это как три кита, костяк, понимаете? Фундамент есть, и прекрасно, а теперь думай, что возложить на него, что да как построить. Рутина в сочетании с новым – для меня это повод быть довольной жизнью, а если еще и проснуться раньше всех и встретить новый день в осознанном одиночестве, но с пониманием, что там за стенкой, и здесь за дверью, и на втором этаже тоже сопят надоедливые, постоянно задающие вопросы, вечно жужжащие, воспитывающие, не дающие самостоятельно дышать, но такие любимые и родные человеки, то жизнь располагает к себе еще больше.
Босыми ногами, что не разрешается взрослыми, я на белом кафельном полу в ванной комнате. Передо мной на столике в ряд, как солдатики на параде, стоят три граненых стакана, чашка и одна глубокая тарелка для супа. Во всех емкостях – вставные челюсти. Много вставных челюстей в ванной комнате нашего дома в Пуще-Водице означает лишь одно – к нам приехали родственники. Я была бы не я, если бы прошла мимо этого натюрморта. И почему зубы должны быть белыми?! Нужно это исправить! Хорошо, что у меня есть гуашь красная, синяя, желтая, но больше всего у меня зеленой. И кто сказал, что зубов должно быть тридцать два?! Я думаю, двадцати достаточно. У меня большие планы: принесла краску, молоток раздобыла… Складываю все челюсти в шапку. Первая, наугад выбранная – у меня в руках. Я уже готова порадовать пока еще незнакомого мне хозяина данного протеза… И не нужно меня благодарить. Но вот, как обычно, на самом интересном месте… Слышу шаги. Шаги – значит, взрослые уже проснулись и теперь в доме главная не я. Смотрю в шапку, где все челюсти перемешались, как капуста с огурцами и помидорами – помните, любимое лакомство дяди Йоси? Наспех, как попало, возвращаю протезы по стаканам и выбегаю в сад.
Через несколько минут из ванной доносится крик, потом второй, за ним третий.
– Фрося! Фрося! Что ты наделала!!? Где эта засранка? – кричат хором дядя Йося и тетя Рива, к ним подключаются бабушка Роза, дедушка Янкель и баба Геня.
Они стали еще ближе друг другу, примерив на себя чужие зубы. Всего один раз, разово. Теперь верните законному хозяину протез! И не нужно меня благодарить, сейчас в ваших криках из слов благодарностей – ни единого благодарного слова. Но когда вы успокоитесь, ровно подышите и нырнете глубоко, а не как обычно – поверхностно, глазами по верхнему слою, не разбив яичную скорлупу и не добравшись до желтка, до самого сердца, я надеюсь, нам будет о чем поговорить с вами…
Большие планы по реставрации вставных челюстей не отменились, они перенеслись. А за меня не переживайте – я на дереве. Здесь им меня не достать. Несколько раз в меня полетел веник, потом чуть не достала метла; полировочная тряпка, не добравшись до моей головы, как новогодняя звезда на елке, увенчала макушку дерева. Долго бы еще летали вещи, крики и нравоучения в мою сторону, если бы не приезд тети Евы – шестой жены дяди Йоси, писаной красавицы. Они вчера вместе приехали из Одессы, но первую ночь она провела у подруги, с которой давно не виделась. У подруги. Если верить словам тети Евы.
– Здравствуйте, родственники дорогие! Встречайте! Приехала, добралась, нашла… Не потерялась! Привезла, что обещала! Что просили – купила! Наливайте, насыпайте! Располагайте, любите! Соскучилась я!
Ее привычные, обычные, знакомые и любимые слова спасли меня.
Тетя Ева приехала на курсы повышения квалификации, дядя Йося – чтобы присматривать за ней. Она – длинноногая блондинка с большими глазами и красивой грудью. Ой, наоборот! С красивыми глазами и большой грудью. На двадцать лет моложе своего
